По разным подсчетам, в стране от 1 до 3 млн бездомных. Многим известно, что помогает им, например, питерская «Ночлежка». Но что происходит в других городах — часто настоящая тайна. Мы попытались узнать, кто и как помогает бездомным в Казани.
Недалеко от нашей редакции на улице живет мужчина в инвалидном кресле.
Когда я в первый раз его увидела, то поняла, что не знаю, как ему помогать в долгосрочной перспективе — куда обратиться, кого ему порекомендовать или куда отвезти. Пока решала, что делать, носила ему горячую еду и воду.
На третий вечер он так же сидел на своем обычном месте, а я пошла в ближайшее кафе за едой. Когда вышла — бездомного нигде не было, но была машина МЧС и кричащие на нее люди.
Оказалось, бдила не только я. Тимофей с мамой заезжали в этот район по делам, увидели Сашу (имя изменено, — прим.ред.), как-то узнали, что он сходил под себя (Саша почти не разговаривает), замерз и ему нужна помощь, и вызвали скорую.
Скорая забирать Сашу отказалась и уехала. Тогда, по их словам, они заставили приехать МЧС. И сейчас спасатель и Тимофей с мамой кричали друг на друга, пока спасатель затаскивал Сашу в машину, волоча по ступенькам, как котенка за шкирку. Инвалидное кресло осталось на улице.
— Посмотрите, как у нас в стране обращаются с инвалидами, — комментирует Тимофей происходящее на телефон.
— Зачем ты снимаешь, козел? Убери камеру! — кричит спасатель.
— Я имею право снимать, — Тимофей цитирует законодательство, разрешающее каждому гражданину вести съемку.
— Почему вы так его заносите неаккуратно? — спрашивает мама Тимофея.
— Вместо того, чтобы орать, лучше бы помогли! — огрызается спасатель.
— Это ваша работа, и вас двое! — не соглашается женщина.
Сашу, наконец, заносят, и дверь машины МЧС закрывается. Пока я выясняю у Тимофея и его мамы, что происходит, спасатель выходит, чтобы забрать из кабины какие-то бумаги. Уже понятно, что никуда они Сашу не повезут, а оставят на улице, так что я спрашиваю у спасателя, могу ли все-таки передать Саше еду. Он кивает.
В машине тепло, спасательница осматривает Сашу. Он не понимает, что происходит, почему он в машине, и ехать никуда не хочет. Оказывается, он совсем не бездомный. Это родственники каждое утро привозят его сюда попрошайничать, а ночью забирают. Спасатель говорит, что знает Сашу и его родственников, и так как он не признан недееспособным, у него есть документы, он не нарушал закон, а прямо сейчас его жизни ничего не угрожает — сделать с ним они ничего не могут, как и отвезти домой без его согласия.
Это подтверждает и законодательство. В Министерстве по делам гражданской обороны и чрезвычайным ситуациям РТ ответили, что «согласно статье 27 Конституции РФ каждый гражданин, который законно находится на территории РФ, имеет право свободно передвигаться, выбирать место пребывания и жительства. Сотрудники МЧС не могли проводить какие-либо действия с гражданином без его согласия».
В случае с Сашей можно было бы только заставить скорую госпитализировать его, и тем самым спасти хотя бы от холода здесь и сейчас. Если бригада отказывает в госпитализации, нужносообщить об этом в Минздрав, позвонив на горячую линию. В Татарстане это 8 (843) 231-20-70.
Вызывать полицию стоит, только если человеку угрожает опасность или он на это согласен.
А вот что делать, если видишь бездомного, который нуждается и согласен на помощь — частый вопрос в последнее время. Для Москвы и Питера актуальны эти инструкции. В них обычно оговаривается, что в регионах нужно уточнить отдельно, куда и как обращаться.
По словам директора «Ночлежки», благотворительного проекта помощи бездомным, только в Санкт-Петербурге от 50 до 60 тысяч бездомных. Всего в России их, по разным подсчетам, от 3 до 5 млн.
Больше всего людей погибает в первую же зиму на улице: только в Петербурге количество погибших достигает 4 тысяч в год, и это — известная информация об одном городе. Сколько на самом деле — никому не известно.
***
В Татарстане есть всего три центра помощи бездомным, в которых можно жить, питаться, получать юридическую и медицинскую помощь. Все они государственные. В Набережных Челнах — на 50 мест, в Бугульме — на 20, в Казани — на 80.
Просто так прийти в государственные центры нельзя. Сначала нужно пойти в отдел соцзащиты по месту нахождения и написать заявление. В нем рассказать, что вы нуждаетесь в помощи, что отсутствуют, например, документы, жилье, родственники, и по факту вы живете на улице.
В соцзащите решение должны вынести сразу после получения заявления, на месте. После этого там «разработают индивидуальную программу предоставления социальных услуг» и направят в центр. В Казани это будет «Милосердие». Находится он на 1-ой Муромской, 33а, — это почти в 20 минутах езды на такси от конечной станции метро.
Обратиться сразу туда тоже можно, но они все равно отправят сначала в соцзащиту, дадут направление на флюорографию и анализ крови, а после этого начнут помогать, если есть свободные места.
«У нас тут детский сад»
Добираться до центра было сложно и долго, а на улице холодно. Я не нашла удобного маршрута от метро Авиастроительная (конечная) до «Милосердия», так что вызвала такси. Даже такое расположение не спасало от недовольства местных жителей: директор Ольга Молостова говорит, что помогло только время — организация место менять не планировала, и люди смирились.
Центр социальной адаптации «Милосердие» — это большое П-образное кирпичное здание за забором, недалеко от частных жилых домов. У ворот очень много машин, все принадлежат сотрудникам — их в центре 58. Ворота выглядят неприветливо, но они открыты.
На проходной меня встречают кот и милый охранник, который спрашивает, знаю ли я дорогу, и следующие три минуты перечисляет в разном порядке слова «прямо», «направо», «наверх», «налево» и т.д., так что я решаю ориентироваться по ситуации.
По атмосфере и наполнению центр напоминает одновременно детский сад и летний лагерь: мимо проплыла стайка женщин, что-то бурно обсуждая, мужчины в комнате смотрят телевизор, кто-то готовит на кухне, но в каждом помещении есть рупор, в который по часам суровый и деловитый женский голос сообщает: «Ужин! Сначала идут те, у кого трехразовое питание!», а на дверях в туалете нет замков, как нет и двери в комнате с душевой кабинкой.
Если в этом центре есть свободное место, то собравший все бумаги и обратившийся за помощью человек заключает с «Милосердием» договор.
Прожить тут можно до 6 месяцев. При необходимости — можно и продлить. Центр полностью обеспечивает постояльцев, пока они там находятся: жилье, медицинский уход, трехразовое питание для пенсионеров и инвалидов и одноразовое для людей работоспособного возраста, помощь с восстановлением документов, установлением инвалидности, оформлением пенсии, получением льготного или незаконно отобранного жилья, покупка билетов до дома. Это все бесплатно, если у вас нет подтвержденного дохода. Если есть работа или пенсия, то по закону нужно оплачивать 75%. По словам директора центра Ольги Молостовой, чтобы проживание стало платным, официальный доход должен быть около 15 тысяч, так что за последние три года деньги платили единицы. До 2015 года платить должны были все постояльцы — около 700 рублей в месяц.
В случае, если человек преклонного возраста уже не может работать и обслуживать себя или он инвалид, центр устраивает его в дом престарелых или интернат.
— Достаточно ли 80 мест в центре?
— Мы еще и территориально поделены. Не только из Казани людей поддерживаем, но из районов близлежащих, это и Высокая Гора, и Рыбная Слобода, и т.д. В принципе, я думаю, на данный момент в таком стационарном варианте нас вполне достаточно. Потому что многие просто приходят и им нужна консультативная помощь: куда пойти, с чего начать, а дальше они уже сами. Кто-то же работает, снимает жилье, и им просто нужна помощь в составлении документов.
— Есть статистика по бездомным в РТ?
— Ее вообще не существует. Только сейчас появилась база. В 2015 году вступил в силу 44 ФЗ, в котором четко прописали, какие услуги и кому мы должны предоставлять. Вот тогда исчезли эти 700 рублей со всех, а появилось разделение: инвалиды и пенсионеры получают все бесплатно и питаются 3 раза, работоспособные — один раз, а те, у кого есть официальный доход — оплачивают 75% услуг. И вот под этот закон разработали специальную программу, куда мы вносим по каждому человеку данные. И в дальнейшем, когда человек к нам обращается, мы забиваем его данные и уже видим, сколько раз он где был, какие меры соц. поддержки он получал. До этого не было такого, и отследить их было фактически невозможно. Потому что один и тот же человек иногда мигрировал, простите, по всем странам и весям. У нас есть один чудесный парень, который из Казани регулярно ездит в Москву, на электричках. Требует дать ему справку о том, что он должен бесплатно проехать, потому что ему анализы на ВИЧ-инфекцию надо сдать. Мы его спрашиваем, вообще-то у нас тоже есть мобильный центр, где бесплатно абсолютно. Говорит: «Нет, мне надо туда». То есть они просто еще перемещаются таким образом. А многие целенаправленно не говорят свои правильные данные. Возможно, скрываются от органов следствия, или еще от чего-то, каких-то своих проблем.
— Сколько людей за год через вас проходит?
— В 2016 году было 314 человек за год, в 2017 — 274. В этом году на 1 октября — 196. Всегда по-разному.
— 6 месяцев хватает, чтобы помочь человеку?
— В 90% случаях хватает. Если проблемы возникают, мы имеем право продлевать [срок], в экстренных случаях, когда, допустим, проблемы с гражданством. С развалом СССР создалось очень много проблем именно с подтверждением гражданства. Выехал на 92 год, заехал ли сюда на 2 февраля, был или нет — это все нужно официально доказать и подтвердить, чтобы получить гражданство. Вот тогда уже дольше — потому что отправляем запросы в «союзные республики». Тогда от 3 до 6 месяцев мы только ждем ответы. У всех свой регламент. От Казахстана мы ждали, наверное, порядка 6 месяцев только ответа о том, что человек не является гражданином Казахстана. А когда местные, то, в принципе, достаточно.
— Расписание тут какое-то есть?
— Конечно, обязательный внутренний порядок. Как в детском саду: завтраки, подъемы, обеды, ужины, тихий час. У нас нельзя пить, в алкогольном опьянении мы сюда не пускаем, курить можно только в курилке на улице. Много занимаемся — с учетом того, что много инсультников, нарушена координация движений, руками не владеют полностью, поэтому занимаемся, пытаемся немного восстановить. И трудовик есть — и вяжем, и шьем. Чтобы не терялись хоть какие-то полезные навыки, сохранные. У нас есть женщина Римма. У нее все в порядке с ногами, но у нее серьезная эпилепсия, и она панически боится ходить. В большей степени она перемещается на коляске. Так вот она круглосуточно вяжет. Я ухожу с работы — вяжет, я в 7 уже здесь бываю — она уже вяжет. Продает вязанье свое, денежки пытается себе зарабатывать на свои личные нужды.
Ворота у нас открыты, свободный вход и выход. Те, кто работают, приходят к ужину, но если опаздывают — можно позвонить, предупредить. Критичный срок у нас — десять часов. К этому времени надо, чтобы все были уже на месте. Кто совсем не придет — нужно предупредить или написать заявление, потому что каждый вечер мы передаем в пожарную часть количество, сколько на ночь нас остается.
— Зимой может быть так, что пришли к вам, а у вас места нет?
— Может. Вполне. Но мы зимой оперативно стараемся распределять в дома-интернаты или трудоустраивать, чтобы жилье могли снять. Потому что очень много людей и в больницах появляются в этот промежуток времени с осени по весну: с обморожениями. И их надо куда-то пристраивать.
— В Казани есть теплые палатки на зиму?
— Нет. Министерство рассматривало такой вариант, но не знаю. Это же финансирование дополнительное. Это и люди дополнительные, и если это зима, нужны кипяток, чай, одежда. Сложности еще и с тем, что если частные организации могут себе позволить собирать вещи, чтобы передавать нуждающимся, то государственные учреждения не могут — бывшие в употреблении вещи должны быть обязательно обработаны, со справкой. Тут возникает много нюансов, которые, наверное, надо утрясать на уровне правительства, законодательства. Жертвовать нам деньги тоже нельзя. Желающие помочь вообще никакой помощи нам оказать не могут. Мы и так гарантированная государством помощь.
Халяльный фудтрак
Отнести одежду, перевести деньги или купить еду в Казани можно, например, в фонд «Закят» — это благотворительная организация при Духовном управлении мусульман Республики. Они помогают многодетным, малоимущим семьям, попавшим в трудную жизненную ситуацию, сиротам, одиноким пожилым людям и бездомным. Также фонд занимается сбором средств для оплаты лечения тяжелобольных детей и взрослых. Бездомные — не основная деятельность фонда. И помогать они могут только людям из определенного исламского перечня — путникам, которым нужно купить билет до дома, бедным, должникам, у которых нет возможности вернуть долг (при этом долг должен быть халяльным: например, кредит мусульманам брать нельзя, так что и с этим помочь фонд не имеет права), и так далее.
Фонд, в отличие от «Милосердия», расположен в центре города, на Лобачевского 6/27. Сразу из двери ты попадаешь в очень маленькую теплую комнату, заполненную одеждой.
Когда они три года назад начали собирать и раздавать одежду, оказалось, это очень востребовано. И со временем люди, приходившие к ним, начали спрашивать еще и про еду. «Так пришла мысль, что нужно их кормить хотя бы с какой-то периодичностью, — рассказывает Ильнур Альметов, заместитель директора. — Мы начали их раз в неделю кормить. Просили о помощи кафе, которые позиционируют себя как халяльные, другой пищей мы не имеем права кормить. Кафешки поначалу с трудом, но как-то откликнулись. Начинали с 50 порций один раз в неделю, потом 2 раза в неделю. Нас заметила мэрия, в том числе проект «Добрая Казань», и они предоставили нам полностью оборудованный фудтрак. Сейчас он работает 6 раз в неделю у Колхозного рынка. Его работу в разные дни оплачивают разные казанские фонды. Мы — во вторник, среду и пятницу с 10 до 11 часов. В пятницу получается больше всего порций, доходит до 100». По словам Альметова, лишней еды никогда не остается.
В любом фонде, чтобы получить еду или одежду — нужно предоставить документы, доказывающие нужду. И это одна из главных проблем людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Давно утеряны, украли, никогда не было — причина может быть любая, но восстановить их самостоятельно в условиях российской бюрократии часто бывает невозможно.
Документы Шредингера
Леониду (попросил изменить имя, — прим.ред.) 66 лет, 26 из них у него нет паспорта, 11 лет — нет дома. Паспорт он потерял в дороге под Смоленском. Заявление написал сразу, но никакой бумаги взамен ему не выдали. Сказали: «Вы подождите, вдруг принесут паспорт, и мы вам позвоним». Справку о потере документов он получил через год.
Однажды ехал через Казань в Питер на автобусе: «На поезд я не мог без паспорта взять билет, сейчас и на автобус не возьмешь. Но билетов до Питера в тот же день не было. Я приехал 20 августа, а билет взял только на 25. Ну, думаю, че я буду на вокзале торчать, поеду город посмотрю. А я в дороге немного простыл и очень баню люблю с парилочкой. У меня была настоечка мяты с собой, эвкалипта. Был будний день, я пришел в баню утром, часов в 11. Хотел сдать вещи в камеру хранения, а там платить надо. У меня денег было в обрез, думаю, ай, народу никого нет. Сделал парилку, все довольны были. Потом выхожу в предбанничек, а сумка моя стоит на лавочке, а не в шкафу, и в ней нет пакета ни с едой, ни с билетом. Так я и тормознулся», — это было 11 лет назад. В центре он оказался только в прошлом году, когда там появилось свободное место, и сейчас занимается восстановлением документов.
Владимиру Быкову 71 год. В «Милосердии» он живет уже полтора года, и тоже все это время вместе с юристом центра пытается восстановить паспорт.
В центре у него с недавних пор своя студия — ему выделили отдельный кабинет для работы. Он вышивает нитками, бисером и вообще всем, что может сгодиться, делает маски из папье-маше, рисует картины — список его творческих умений можно продолжать бесконечно. По образованию Владимир Быков — реставратор. Первой его работой после училища было участие в реставрации арки между зданиями Сената и Синода в Санкт-Петербурге.
«Я с пяти лет вышиваю, — начинает Владимир. — У меня мама с бабушкой очень хорошо вышивали. На выборы идем в кабинку, каждый заходит, чтобы ознакомиться с кандидатами — там тумбочка, на ней салфеточка, уголочек вышитый гладью, и мама зарисовывала, а дома шила такое». — Владимир продолжил вышивать и в школе. Говорит, до 4 класса это делали все мальчики, а вот в средней школе началось столярное и слесарное мастерство. И гендерное неравенство на уроках его возмущает до сих пор — почему у девочек был столярный урок и домоводство, а у них домоводства не было: «Что же мы не должны уметь подшить воротничок? И готовить научиться — почему нет?»
В школе маленький Володя рисовал декорации для драмкружка и выпускал школьную газету. Но с рождения у него больное сердце, и почти весь 7 класс он провел в больнице — пришлось оставаться на второй год. В попытках придумать себе занятие он попал в кукольный театр. Рассказывает, как руководительница была им довольна: «Когда областной театр кукол Саратовский к нам приезжал — она на сцену выходила, с актерами, и режиссерами общалась и меня называла правой рукой. Говорила, “мальчишка у меня там делает и куклы и декорации”. Всего шесть лет я к ней ходил, уже даже школу закончил, а к ней ходил».
К очередному юбилею не то комсомола, не то революции устраивали выставку — Володя сопровождал художников своего Балашова в Саратов. Там пошел посмотреть на местный кукольный театр, так и остался работать учеником бутафора. Жил прямо в театре: «Там у нас жила молодая чета — она актриса, он — наш театральный шофер и их малышок, 3-4 годика. И так я с ними в театре жил». Работа была для него идеальной, параллельно он, конечно же, участвовал во всевозможных конкурсах и выставках, и расписал уже всю будущую карьеру, но его неожиданно забрали в армию.
150 квадратных метров Ленина
«Не должен был я в армию идти с сердцем-то своим, но по недобору приняли. Три года я не призывался, думал, совсем и не призовут уже. Больше того, я спокоен был еще и потому, что участвовал в конкурсе на лучший эскиз проект фонтана в городском парке. Я сделал и эскиз, и макет, и мой проект приняли. Я был рад без памяти. Но забрили и — “служу Советскому Союзу”», — призвали Владимира в Улан-Удэ в конвойные войска. Дело было 1969 году — в канун столетия Ленина.
Командир части решил в честь праздника сделать на площади в 150 квадратных метров портрет Ленина. Вызвал двух художников, один сразу отказался, Володя тоже, но кому-то работу все равно делать было нужно: «Мне тогда ответили: “Не печалься, нарисуешь хорошо — будешь художником при штабе, а сделаешь плохо — там идет текст матом — мы это все сравняем бульдозером, а тебя на самую высокую вышку зэков охранять”. Я должен был лечь костьми и сделать эту работу».
Месяц он занимался этим портретом — накидал предварительный рисунок бинтом, но командир велел увеличить объем, а санинструктор взбунтовался: «Не дам я тебе больше бинта! Куда я его спишу, у нас ни учебы, ни стрельбищ, ничего такого». Так что заканчивал он работу уже сразу кирпичом, потом рыл под каждый кирпичик ямку, прибивал кирпичик и красил известью. К завершениям работ у Володи случился сердечный приступ, но зато оставшийся срок службы он был художником при штабе.
«Упал с лесов. Сотрясение мозга. Нельзя работать на высоте»
Через полторы недели после возвращения из армии у Володи умерла мама. Осталась младшая сестра, которой нужно было помогать, так что он устроился работать. Через три года увидел объявление, что в Ленинграде открывается реставрационно-строительное училище, и уехал туда на отделение стенной живописи. Закончил с отличием, так что его сразу взяли на работу в объединение «Реставратор».
«Ну и как-то я работал на расчистке позолоты в здании горисполкома на Исаакиевской площади, и упал с лесов. Сотрясение мозга. Нельзя работать на высоте. Вот так моя карьера реставратора закончилась. Работы внизу мне никто не мог дать, а начальник участка очень попросил меня, чтобы я не оформлял эту травму как [травму] на работе, обещали дать легкую работу. Ну, носил я месяц бумажки. Оказался не у дел.
А лимитная же прописка была. Это когда работаешь на предприятии, которое предоставляет общежитие. И если ты не городской, то по лимитной прописке должен отработать пять лет. И когда я уволился, через полтора месяца стало три года. Если бы я эти полтора месяца еще продержался, то у меня была бы городская прописка, и я мог бы спокойно переходить куда угодно, а так я…», — Владимир ненадолго замолкает. Однажды он в качестве подработки за 50 рублей оформил новый магазин цветов так, что тот выиграл премию выставки ВДНХ. После этого работал на выставках, презентациях, концертах и фестивалях. Но без прописки не получалось найти чего-то постоянного, да и платили меньше. В какой-то момент Владимир решил выдохнуть, набраться сил и поехал к сестре в город Березовский.
«Жил у сестры полгода. И она хотела меня у себя оставить. Но с мужем ее у меня были нелады. Он не хотел меня прописывать к себе, квартира была его. Так я опять поехал в Питер. Там дирижер Гергиев, с которым я три года работал, оформлял цветами его концерты, снова начал восстанавливать променад-концерты — больше половины зала освобождалась от стульев, яма оркестровая закрывалась щитами, на эти щиты оркестр рассаживался». По пути Владимир заехал в Казань на тысячелетие города, в 2005 году. В какой-то момент в толпе он понял, что у него нет ни денег, ни паспорта: «День за день, день за день... Так я тут и застрял. 13 лет уже».
В ближайшее время у Владимира должен решиться, наконец, вопрос с паспортом: «С Мишей — это наш юрист — мы завтра пойдем в паспортный стол. Наконец-то, полтора года я уже тут торчу, вот только справки собрал. Прихожу в училище, справку мне дают, что я там учился. А в общежитии я был член комитета по культмассовой работе, самодеятельность у меня тоже была лучшая в Кировском районе. В Питере тоже есть Кировский район. Эту справку я тоже получаю. А что я в общежитии был прописан, временно, пока учусь — справки такой нет. Иду в паспортный стол района — там меня нет. Идите в архив, там, наверное, должно быть. Иду в архив, и в архиве меня нет. Иду в свое объединение «Реставратор», мне дают справку, что я там работал, а общежитие рабочее — тоже нет такой справки. Идиотизьма такая. Вот теперь все эти справки собраны. И сейчас решением суда будет оформлено, что я есть».
«Вдруг здесь что-нибудь получится»
Об этом центре Владимир знал давно: «Познакомил меня с ними один паренек, с которым я тоже нечаянно познакомился. Разговорились, он мне помог с этим заведением, но народу было битком, и общежитие было маленькое. И они взяли с меня всякие данные, а жилье — сказали, звоните, места нету. И так и не получилось». Так что Владимир оказался на улице, но регулярно пытался находить жилье и работу.
Например, жил и работал художником в евангелической церкви. Потом удачно спросил у молодого человека на улице телефон, чтобы позвонить, разговорились, и оказалось, он знаком с казанским реставратором Александром Кисловым: «Его дипломная работа — это барсики белые около вокзала. Мы с ним познакомились, и 3,5 года я у него работал и жил в мастерской. А потом мастерскую стало тяжело оплачивать, короче, не общаемся теперь». Владимир откликался и на вакансии: ходил как-то за юридической помощью в «Тюбетейку» на Московском рынке. Помочь не помогли, но на двери висело объявление — искали флориста: «Прихожу — девчоночка молоденькая спрашивает, сколько мне лет. Называю. “Нет, нам так не надо, вы нам не подходите”. Почему, говорю, вам нужен специалист или молодой человек? “Ну, нет, нет”. Ну и я в какой-то момент встал перед фактом, что бесполезно стучать без документов». Наконец, полтора года назад узнал, что в «Милосердии» есть свободное место. С тех пор он живет здесь и занимается восстановлением паспорта.
Сейчас Владимир думает, что будет делать, когда получит документы. В планах — и работа по специальности, и продажа своих работ. Сейчас он их только дарит.
Уезжать из города не хочет, хотя сестра все еще готова взять его жить к себе. Но у Владимира еще есть надежда закрепиться в Казани: «Казань — город все-таки столичный. Все-таки не исключено, что что-нибудь тут получится».
Владимир пошел провожать меня до двери, как вдруг остановился: «А вы знаете, я вот недавно снова был на Московском рынке по делам, а там очень старенькая бабушка милостыню просила. Она только при мне четыре раза упала. Я попросил девушку-промоутера вызвать скорую. Она сказала, что уже вызывала и никто не приехал. При мне вызвала снова, но мне нужно было бежать, и я ушел. Вы можете узнать, как ей помочь?».
