Диагноз: родитель

А вы замечали, что больше кричите на детей именно по утрам? Почему так происходит — и как это остановить?» Говорят, утро задает весь день. Но почему тогда с самого утра хочется сбежать? Семь утра. Елена стоит у плиты, одной рукой помешивает кашу, другой застегивает рубашку сына. Волосы растрепаны, на лице нет ни капли косметики, а в голове – единственная мысль: «Мы опоздаем». Максим, восьмилетний сын, сидит за столом в одном носке. Каждая мама знает это ощущение ступора, когда теряешь носки по утрам, а время тает… Второй носок – где-то между коридором и детской комнаты...

Семь утра. На кухне полумрак — январское солнце еще не проснулось. На столе лежат два куска хлеба и открытая банка варенья. Восьмилетний Максим стоит босиком на холодном полу в одних трусах и футболке с супергероем. Мама Анна замерла в дверях с чашкой кофе. На полу растекается белая лужа молока. «Максим!» — срывается с губ у мамы. Голос звучит резко и громко. Мальчик вздрагивает и съеживается, как испуганный котенок. В его глазах не вина и не раскаяние — только страх. «Я нечаянно...» — шепчет он...

Ложка замирает на полпути ко рту. Семилетняя Вика смотрит на тарелку с гречкой, и в ее глазах читается то самое выражение — когда ребенок уже знает, что сейчас будет плохо. Мама Елена ставит чашку на стол резче, чем нужно. Фарфор звенит тревожно. "Опять ковыряешься," — слова падают тяжело, как камни в тихую воду. — "Все дети как дети, а ты..." Вика сжимается. Плечи поднимаются к ушам, словно она пытается спрятаться в собственном теле. Ложка дрожит в маленькой руке. Гречка остывает, превращаясь в серую массу, которая кажется еще более несъедобной...

Дверь в детскую захлопывается с таким треском, что дрожат стекла в серванте. Маша застывает с чашкой кофе в руках, горячая жидкость расплескивается по пальцам. Восемнадцать лет материнства — и вот он, момент истины. Ее сын Артем только что выпалил те самые слова, которые режут глубже любого ножа: "Ты мне не указывай! Я уже взрослый!" Кофе остывает. За стеной играет музыка — громко, вызывающе, словно подросток специально выстраивает звуковую баррикаду между собой и остальным миром. Маша опускается на кухонный стул, и тишина между ними становится плотной, как стена...

Семь утра понедельника. Я стою на кухне в халате, который видел лучшие времена еще при Брежневе, и понимаю - меня окружили. Со всех сторон. Справа наступают соцсети с армией мамочек, которые в пять утра уже испекли хлеб, сплели косички дочкам и медитируют под звуки природы. Слева атакует мамский чат, где обсуждают развивающие методики для трехлеток и кто сколько языков изучает с младенцем. А прямо передо мной стоит мой семилетний сын Макс и заявляет: "Мам, а Костина мама каждый день торты печет. А ты только бутерброды умеешь...

Анна застывает у входной двери. Ключи в руке дрожат, металл холодный и мокрый от пота ладоней. За спиной – пятилетний Максим, который вжимается в мамины ноги так, словно хочет раствориться в них. Детский сад в двух шагах, а они стоят уже десять минут. «Мам, а вдруг...» – шепчет мальчик, и Анна чувствует, как его дрожь передается ей через тонкую ткань джинсов. Она сама не может переступить порог. Сердце колотится так, что, кажется, соседи слышат. Вчера по новостям снова говорили о том ДТП на их улице...

Анна сжимает телефон так крепко, что костяшки пальцев белеют. На экране – смеющееся лицо четырехлетней Маши в объятиях тети Светы. Фотография пришла час назад из загородного дома свекрови. "Лепим пельмени!" – подпись под снимком. А Анна стоит у окна своей пустой квартиры и чувствует, как сердце колотится где-то в горле. Тишина давит на барабанные перепонки. Нет детского смеха, нет топота маленьких ножек, нет бесконечных "мама, а почему...". Первый раз за четыре года она осталась одна на целые выходные...

Стоп. Замрите на секунду. Видите? Вот он — тот самый момент, когда ваш кот смотрит на вас не как на раба с кормом, а как психолог на пациента. С такой жалостью в глазах, что хочется спросить: «Вась, может, тебе диплом психфака выдать?» Лена впервые это заметила во вторник. Семь утра, кухня, стандартный хаос. Дочка Маша орет про носки с единорогами, муж Андрей листает новости, параллельно жуя бутерброд — многозадачность высшего уровня. А Васька — рыжий кот размером с небольшой диван — сидит на подоконнике и смотрит...

Понедельник. 7:47 утра. Звук разбившейся тарелки режет тишину кухни. Восьмилетняя Лиза стоит среди осколков, глаза широко распахнуты, губы дрожат. Молоко растекается по полу белой лужей, смешиваясь с крошками овсяного печенья. "Я не специально..." - шепчет она. Мама Елена замирает у плиты, пальцы сжимают ручку сковороды. Вчера была родительская встреча в школе - учительница жаловалась на Лизину рассеянность. Позавчера - визит к врачу с младшим Максимом. Завтра - презентация на работе. И эта чертова тарелка стала последней каплей...

Воскресенье. Торговый центр. Рев пожарной сирены разрывает воздух. Нет, это не пожарная. Это четырехлетний Максим. Ольга стоит посреди отдела игрушек, держа в руках пластиковый трансформер за триста рублей. Сын распластался на полу, колотит ногами по линолеуму и издает звуки, которые заставляют оборачиваться весь торговый зал. "ХОЧУ РОБОТА! ХОЧУ СЕЙЧАС!" Звук эхом отражается от высоких потолков. Люди останавливаются, смотрят, осуждают. Кто-то достает телефон. Ольга чувствует, как жар поднимается от шеи к вискам...

Слезы капают на клавиатуру ноутбука. Соленые точки на черных кнопках. Анна сидит за кухонным столом в полумраке вечернего света, просматривает рабочие письма. Дедлайн горит завтра, а проект провалился сегодня утром. Хочется выть. Бить посуду. Зарыться под одеяло и не выходить. Из коридора шаркающие тапочки. Пятилетняя Варя появляется в дверном проеме, прижимая к груди плюшевого зайца. "Мам, ты плачешь?" Стоп-кадр. Материнский инстинкт включается автоматически: скрыть, защитить, не травмировать. "Нет, солнышко...

Звон тарелки о кафель. Осколки разлетаются по кухне как брызги от взорвавшейся бомбы. Четырехлетний Артем замирает с ложкой каши в руке. Глаза широко распахнуты, нижняя губа дрожит. "Ну вот, опять разбил!" - голос Любови Николаевны режет тишину. - "Руки-крюки!" Катя чувствует, как внутри все сжимается в тугой узел. Подходит к сыну, обнимает за плечи: "Ничего страшного, сынок. Бывает." Свекровь фыркает, собирая осколки: "Бывает! А если бы руку порезал? В мое время детям не давали фарфор, пока не научились аккуратности...