В коридоре пахло «Красной Москвой» и корвалолом — фирменный ароматический коктейль Тамары Петровны, предвещающий бурю. Она стояла у зеркала, нервно поправляя берет, и ее отражение метало молнии. Барсик, старый, одноухий кот, которого я подобрала у теплотрассы прошлой осенью, сидел на тумбочке и просто смотрел на нее. Желтым, спокойным, всепонимающим взглядом. Он даже не шипел. Он просто существовал в моем доме, и именно этот факт приводил свекровь в бешенство.
— Ты меня не слышишь, Оля? — ее голос дрожал от наигранного драматизма, переходя в ультразвук. — У меня от этой шерсти спазмы! У меня давление! Это животное — разносчик инфекции! Я же сказала: или этот блохастый помоечный кот отправляется на улицу прямо сейчас, или ноги моей здесь больше не будет! Выбирай: мать твоего мужа или... это.
В квартире повисла тишина. Слышно было, как на кухне капает кран, который Андрей обещал починить неделю назад. Двадцать пять лет я выбирала «мир в семье». Двадцать пять лет я прятала свои желания, свои обиды и свое право голоса куда подальше, лишь бы Тамара Петровна не хваталась за сердце. Но сегодня, глядя на шрам на порванном ухе Барсика, я вдруг поняла: если я сейчас уступлю, я исчезну. Меня не станет. Останется только функция «удобная невестка».
Я сняла с вешалки ее тяжелое драповое пальто. Руки не дрожали.
— Барсик остается, — тихо, но отчетливо произнесла я. — Вы уходите.
И протянула ей пальто.
ЧАСТЬ 1. Тишина после взрыва
Дверь захлопнулась с тяжелым, металлическим лязгом, отрезая вопли Тамары Петровны на полуслове. Я стояла в прихожей, прижавшись спиной к холодной двери, и слушала, как удаляются шаги по лестнице. Лифт она принципиально не вызвала — чтобы стук каблуков звучал как обвинительный приговор на весь подъезд.
— Мяу? — скрипуче спросил Барсик.
Я сползла по стене на пол. Кот подошел, боднул меня лобастой головой в колено и затарахтел. Он был некрасивым котом, если судить по стандартам выставок: рыжий, с проплешинами, без половины левого уха, с хроническим насморком. Но он был моим. Я нашла его в ноябре, когда дети — сын в Питере, дочь замужем — окончательно перестали звонить просто так, а звонили только «по делу». Дом стал гулким и пустым. Барсик заполнил эту пустоту теплым, ненавязчивым уютом. Он грел мне ноги по ночам, когда Андрей храпел, отвернувшись к стене.
— Ну что, бродяга, — я почесала его за уцелевшим ухом. — Кажется, мы с тобой только что объявили войну.
Телефон в кармане халата завибрировал. На экране высветилось: «Муж».
Я не взяла трубку.
Мне нужно было время. Я пошла на кухню, поставила чайник. Руки всё-таки затряслись — отложенная реакция. Я налила себе воды, залпом выпила.
Двадцать пять лет.
Я вспомнила, как Тамара Петровна выбирала мне свадебное платье («Твои плечи слишком широкие для этого фасона, Оленька, возьмем этот балахон»). Как она решала, куда мы поедем в отпуск («На даче воздух лучше, чем в вашей Турции»). Как она переставляла банки с крупой на моей кухне, потому что «так эргономичнее».
Андрей всегда молчал. «Мама старая, мама добра желает, ну потерпи». Я терпела. Я была профессиональной терпилой. А Барсик... Барсик стал последней каплей. Выгнать старое, больное животное на мороз — это было уже не про капризы. Это было про жестокость. И про то, кто на самом деле хозяйка в этой квартире.
ЧАСТЬ 2. Разговор глухого с немым
Андрей вернулся через час. Он не открыл дверь своим ключом, а позвонил. Это был плохой знак.
Когда я открыла, он влетел в прихожую, красный, взъерошенный, до сих пор в заводской куртке.
— Ты что устроила?! — он даже не разулся, прошел в грязных ботинках на ковер. — Мама звонила, она в истерике! Говорит, ты её чуть ли не вытолкала взашей! У неё гипертонический криз! Скорую вызывали!
— Не ври, — спокойно сказала я, скрестив руки на груди. — Не было никакой скорой. Она дошла до остановки и села в 45-й автобус, я видела в окно.
— Ты... ты выгнала мать! Из-за кота! — Андрей ткнул пальцем в сторону Барсика, который благоразумно спрятался под обувницу. — Оля, ты в своем уме? Ей 78 лет!
— А мне пятьдесят два, Андрей. И это мой дом.
— Это наш дом!
— Вот именно. Наш. Не её. Почему она решает, кто здесь живет?
Андрей замер. Он не привык, что я огрызаюсь. Обычно я плакала, извинялась, бежала за каплями.
— У неё аллергия! — нашелся он.
— У неё нет аллергии. Она ела салат с майонезом, сидя в полуметре от кота целый час, и прекрасно дышала. Она начала «задыхаться» только когда кот прыгнул на её любимое кресло.
Андрей устало потер лицо руками. Запахло мазутом и табаком. Он выглядел постаревшим и растерянным.
— Оль, ну чего ты начинаешь? Ну отвези ты его в приют. Или в деревню кому. Ну зачем нам эти проблемы? Мама не успокоится. Ты же её знаешь. Она нас со свету сживет.
— Я никуда его не повезу. Если тебе так важен комфорт мамы — поезжай к ней. Успокой. Дай таблетку. А кот останется.
— Ты ставишь кота выше меня? — тихо спросил он. Это был запрещенный прием.
— Нет. Я ставлю себя выше твоей мамы. Впервые в жизни.
ЧАСТЬ 3. Осадное положение
Следующая неделя прошла в аду.
Тамара Петровна объявила мне джихад. Она не звонила мне, нет. Она обзванивала родственников. Мне позвонила золовка из Саратова: «Оля, как ты могла, мама плачет каждый день». Позвонила тетка Андрея: «Неблагодарная».
Я перестала брать трубку с незнакомых номеров.
На работе было легче. В отделении гнойной хирургии всё было честно: есть рана, есть боль, есть лечение. Я ставила капельницы, ругалась с санитарками за плохо вымытые полы, заполняла журналы. Там я была главной. Там меня уважали.
— Ольга Николаевна, вы сегодня какая-то... стальная, — заметила молоденькая медсестра Катя, когда я одним взглядом успокоила буйного пациента.
— Просто устала бояться, Катюша, — ответила я.
Дома была холодная война. Андрей приходил, ел разогретый ужин молча, уткнувшись в телевизор. Он спал на диване в гостиной. Барсик, чувствуя напряжение, не вылезал из моей спальни. Кот начал хандрить. Он плохо ел, шерсть стала тусклой. Я возила его к ветеринару после смены.
— Стресс, — сказал врач, щупая коту живот. — Животные всё чувствуют. Атмосфера в доме давит. Ему покой нужен и ласка, а у вас... у вас током бьет от воздуха.
Я вернулась домой с котом в переноске. Андрей сидел на кухне, разговаривал по телефону. Увидев меня, он быстро сбросил вызов.
— Мама звонила, — буркнул он. — Спрашивала, когда ты извинишься. У неё юбилей через месяц. Сказала, если кота не будет — она тебя простит и пригласит.
— Какая честь, — я поставила переноску на пол. — Я не буду извиняться за то, что защищаю свой дом, Андрей.
ЧАСТЬ 4. Предательство
В среду у меня было дежурство. Тяжелое, с поступлением после крупной аварии. Я освободилась на два часа раньше — коллега подменила, видя, что я валюсь с ног.
Я хотела только одного: горячий душ и обнять кота.
Подходя к квартире, я увидела машину Андрея. Странно, он должен быть на смене до шести.
Я тихо открыла замок.
В коридоре стояла переноска. Та самая, пластиковая, с которой мы ездили к ветеринару. Андрей стоял к ней спиной, натягивая куртку. Внутри переноски кто-то скребся.
Сердце ухнуло куда-то в район пяток и там остановилось.
— Куда ты собрался? — спросила я. Голос прозвучал хрипло, как чужой.
Андрей подпрыгнул. Он обернулся, лицо у него было красное, виноватое, бегающее.
— Оля... Ты рано.
— Куда ты несешь моего кота?
— Оль, так надо. Мама... она сказала, что приедет завтра с проверкой. Я нашел ему хорошее место. В котельной на заводе. Там тепло, мужики кормить будут. Ему там лучше будет, чем... чем нам ругаться.
— В котельной? — я шагнула к нему. — Старого, домашнего кота, которому нужны лекарства? На промзону?
Он молчал.
— Поставь, — сказала я.
— Оля, я не могу больше! Она звонит мне на работу! Она звонит начальнику цеха, жалуется, что я довожу мать! Я устал!
— Поставь переноску, Андрей.
— Нет! Я мужик в доме или кто? Я решил!
Он схватился за ручку переноски.
Я подошла вплотную. Я смотрела ему в глаза, и видела там страх. Не передо мной. Страх перед маленькой сухонькой старушкой, которая держит его на поводке вины уже пятьдесят пять лет.
— Если ты сейчас выйдешь с этим котом за порог, — сказала я очень тихо, — можешь не возвращаться. Я сменю замки сегодня же. Я подам на развод завтра. Я не шучу, Андрей. Это не кот. Это предательство. Ты предаешь меня ради её каприза. Выбирай. Прямо сейчас.
ЧАСТЬ 5. Перелом
Секунды тянулись, как часы. Андрей стоял, сжимая пластиковую ручку так, что побелели костяшки. В переноске жалобно мяукнул Барсик.
Андрей смотрел на меня. Пытался найти привычную мягкость, готовность уступить. Но не находил.
Он с шумом выдохнул, выругался сквозь зубы и разжал пальцы. Переноска стукнула об пол.
Он сел на пуфик в прихожей, закрыв лицо руками. Плечи его тряслись.
— Я не знаю, что делать, Оль, — глухо сказал он. — Она же мать. Она меня сожрет. Она сказала, что проклянет меня, если я не добьюсь своего.
Я опустилась рядом. Не обняла, нет. Еще рано было. Я открыла решетку переноски. Барсик пулей вылетел оттуда и шмыгнул под ванну.
— Пусть жрет, — сказала я. — Ты уже большой мальчик, Андрей. Ты не переваришься.
— Почему всё так? — он поднял на меня глаза. В них стояли слезы. — Почему нельзя просто жить нормально?
— Потому что ты никогда не говорил ей «нет». Ты позволял ей ломать нашу жизнь, думая, что это «уважение к старшим». А это не уважение. Это рабство.
— Она одинока...
— У неё есть мы. Были мы. Пока она не начала нас стравливать. Андрюша, — я впервые за неделю назвала его ласково, — ты же сам понимаешь. Если мы сейчас прогнемся, она придумает что-то еще. Завтра ей не понравятся мои шторы. Послезавтра — то, как я готовлю борщ. Потом она решит переехать к нам, потому что ей «скучно». Ты этого хочешь?
Он вздрогнул. Перспектива жить с мамой явно пугала его больше, чем развод.
— Нет.
— Тогда вставай. Раздевайся. Мой руки. Мы будем ужинать. А потом ты позвонишь ей и скажешь, что кот остается. И что это — твое решение.
ЧАСТЬ 6. Бунт на корабле
Он позвонил ей вечером. Я слышала только его часть разговора, но по паузам и крикам из трубки могла восстановить весь диалог.
— Мама, нет.
— ...
— Мама, прекрати кричать. Я не повезу кота в котельную.
— ...
— Нет, Оля тут ни при чем. Это я так решил. Это мой дом. И мой кот тоже.
— ...
— Не надо хвататься за сердце, ты вчера была у кардиолога, он сказал — ты здоровее меня.
— ...
— Если ты хочешь общаться — общайся нормально. Если будешь ставить ультиматумы — мы не приедем на юбилей.
— ...
— Да. Я серьезно. Всё, пока. Давление померь.
Он положил трубку и посмотрел на меня так, будто только что разгрузил вагон угля.
— Она бросила трубку. Сказала, что у неё нет сына.
— Появится, — я поставила перед ним тарелку с котлетами. — Через пару недель. Когда поймет, что зрителей нет, а спектакль играть некому.
В ту ночь Барсик впервые за неделю вышел из укрытия. Он долго ходил вокруг дивана, нюхал воздух, а потом, нагло и уверенно, запрыгнул на колени к Андрею.
Я замерла. Андрей терпеть не мог, когда к нему лезли животные.
Но он не согнал кота. Его рука машинально легла на рыжую спину.
— Худой он какой-то, — проворчал муж. — Одни кости.
— Стресс, — сказала я.
— Надо ему... это... витаминов купить.
ЧАСТЬ 7. Холодная война и белый флаг
Прошел месяц. Юбилей Тамары Петровны приближался. Мы не звонили. Она молчала. Родственники, поняв, что мы с Андреем выступаем единым фронтом (Андрей даже рявкнул на тетку Лиду, защищая меня), тоже поутихли.
Было странно и непривычно жить без постоянного контроля. Андрей сначала дергался от каждого звонка, но потом начал... расправлять плечи. Он починил кран. Мы сходили в кино — впервые за пять лет. Он стал спокойнее.
За три дня до юбилея раздался звонок. Городской телефон.
Я взяла трубку.
— Алло?
— Ольга? — голос Тамары Петровны звучал сухо, официально, но без истерики.
— Да, Тамара Петровна.
— У Андрея телефон занят. Передай ему... — пауза. — Передай, что пироги с капустой я испекла. Если вы не приедете, они испортятся.
Ни слова извинения. Ни слова о коте. Но для неё это было равносильно капитуляции.
— Во сколько нам быть? — спросила я деловито.
— В два. И... — она замялась. — У Андрея аллергии на рыбу нет? Я заливное сделала.
— Нет. Мы будем.
ЧАСТЬ 8. Свет в конце
Мы приехали ровно в два.
Тамара Петровна встретила нас в новом платье, поджав губы, но стол был накрыт идеально. В квартире было чисто и пахло выпечкой.
Первые полчаса разговор шел натянуто. О погоде, о ценах на ЖКХ, о политике.
Потом Андрей начал рассказывать про завод, свекровь оживилась, начала давать советы (куда без этого), но Андрей мягко, с улыбкой пресекал их: «Мам, я разберусь». И она... она отступала. Она видела перед собой не мальчика, которого можно шпынять, а мужчину, за спиной которого стоит жена.
Когда мы уже собирались уходить, Тамара Петровна вышла в прихожую нас провожать.
Она посмотрела на мои ботинки, на пальто Андрея, а потом вдруг спросила, глядя в сторону:
— А этот... рыжий... жив еще?
Я почувствовала, как напрягся Андрей.
— Жив, — сказала я спокойно. — Отъелся. Ухо зажило.
— Ну и ладно, — она махнула рукой, словно отгоняя муху. — Пусть живет. Только чтобы сюда — ни лапой. У меня ковры.
— Сюда — ни лапой, — согласилась я. — Это его территория, там — ваша.
— Вот именно, — кивнула она.
Мы вышли на улицу. Шел мягкий снег, скрывая серую грязь асфальта. Воздух был чистым и свежим.
Андрей взял меня под руку. Крепко, по-хозяйски.
— Ну что, — сказал он. — Домой? К Барсику?
— Домой, — улыбнулась я.
Я знала, что Тамара Петровна еще не раз попытается прогнуть границы. Будут еще обиды, манипуляции и советы. Но главное уже случилось. Мы с Андреем стали семьей. Не «детьми Тамары Петровны», а мужем и женой. И у нас есть наш дом, наши правила и наш одноухий кот, который научил нас самому главному: самоуважению.
Дома Барсик встретил нас у порога. Он потерся о ноги Андрея, оставляя рыжие волоски на черных брюках. Андрей вздохнул, наклонился и неуклюже погладил кота по голове.
— Привет, боец, — сказал он. — Пошли ужинать.
И мы пошли на кухню. Втроем.