На сегодня все. Надеюсь, он вам понравится. Завтра вас ждут продолжение и финал. Я бесконечно благодарна вам за донаты, лайки, комментарии и подписки. Оставайтесь со мной и дальше.
Поддержать канал денежкой 🫰
Кира
— Попробуй только тронуть моих детей, — сказала я тихо, но так, чтобы каждое слово было отчеканено из стали.
— Ты не представляешь, с кем ты связалась. Ты думала, имеешь дело со сломленной женщиной? Ошибаешься. Ты имеешь дело с матерью. И это гораздо страшнее.
Из гостиной послышались шаги. В дверном проеме возник Иван, опершись о косяк. Он уже не ухмылялся. Его лицо было серьезным и сосредоточенным.
— Вера, а не заткнуться ли вам? — спросил он без всякого панибратства. Его голос низко пророкотал, наполняя маленькую кухню угрозой. — А то я, как гость хозяйки, могу и обидеться за такие разговоры. И тогда мы будем решать вопросы уже не словами. Понятно?
Вера отшатнулась. Она посмотрела на Ивана, потом на меня, и в ее глазах мелькнул настоящий, неприкрытый страх. Она резко развернулась и выбежала из кухни, тяжело дыша.
Иван проводил ее взглядом и покачал головой.
— Ну и нервная у тебя соседка, Кирюш. Совсем воспитанности нет.
Я выдохнула. Тряпка в моей руке все еще была сжата в комок. Дрожь от только что произошедшей стычки наконец начала утихать, сменяясь странным чувством удовлетворения. Я смочила тряпку снова, выжала и пошла обратно в комнату, чтобы наконец стереть слой чужой пыли со своего прошлого.
С Иваном я действительно чувствовала себя смелее. Его присутствие было как бронежилет — не физический, а моральный. Он создавал пространство, в котором моя правота обретала вес и силу.
Игорь, как и ожидалось, так и не вышел из своей комнаты. За дверью стояла гробовая тишина. Жалкий трус. Ему было проще отсиживаться, пока его любовница принимает на себя весь удар.
Эта мысль окончательно добила в моей душе последние остатки каких-либо чувств к нему. Он был не просто предателем. Он был ничтожеством.
— Ну что, вызываем? — Иван посмотрел на меня, его палец уже набирал номер полиции. Взгляд его был ясен и решителен.
Я кивнула, чувствуя, как сердце бьется чаще, но не от страха, а от предвкушения справедливости. — Вызываем.
Участковый, мужчина лет пятидесяти с усталым, но опытным лицом, прибыл через полчаса. Его появление окончательно вернуло всю ситуацию в плоскость закона и порядка, вырвав ее из абсурдного домашнего театра, который устроила Вера.
Вера, увидев форму, попыталась взять инициативу в свои руки, начав с возмущенного:
— Вы представляете, они вломились сюда! — Но участковый, капитан Семёнов, быстро пресек ее поток слов, потребовав документы и объяснений от всех сторон.
Я молча протянула ему свой паспорт с пропиской в этой квартире. Слово «хозяйка» прозвучало для Веры приговором. Иван же, как свидетель, спокойно и четко объяснил, что мы пришли в квартиру законной владелицы, где обнаружили лиц, не имеющих права на проживание и ведущих себя агрессивно.
Капитан Семёнов внимательно все записывал. Он попросил Игоря выйти, и тот появился на пороге бледный, растерянный, бормоча что-то невнятное про «недоразумение». Но закон есть закон. Прописки у Веры и ее дочери не было. Мое заявление как собственницы — было.
— Гражданка, на основании заявления законной владелицы помещения, вам и вашей дочери необходимо покинуть квартиру, — произнес участковый ровным, безапелляционным тоном, обращаясь к Вере. — В противном случае будет составлен протокол о незаконном проникновении и вас доставят в отделение для дальнейших разбирательств.
Иван же заверил участкового, что он в квартире просто гость, так как прописан и приехал из другого города. И уже уезжает.
Лицо Веры исказила гримаса бессильной ярости. Она метнула на Игоря взгляд, полный такого презрения, что тому пришлось отвести глаза. Но делать было нечего. Под холодным взглядом участкового ее уверенность растаяла без следа.
Молча, сгорбившись, она пошла собирать свои вещи. Игорь беспомощно стоял в коридоре, не зная, то ли помочь им, то ли остаться в стороне. В итоге он просто наблюдал, как женщина, ради которой он разрушил семью, уходит из его дома, выставленная за дверь по моему слову.
Это был акт восстановления справедливости. Я стояла и смотрела, как они уходят, и чувствовала, как с моих плеч падает тяжелый груз унижения. Дверь закрылась.
В квартире воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Игоря. Капитан Семёнов вручил мне копию протокола.
Иван подошел ко мне и тихо спросил:
— Все в порядке?
Я кивнула, глядя на Игоря. Теперь здесь были только мы. Бывшая семья. И предстоял последний, самый тяжелый разговор. Игра была окончена. Начинался раздел.
Утром, позавтракав на кухне, где царила звенящая, гробовая тишина из-за закрытой двери Игоря, мы с Иваном уехали. Он из своей комнаты так и не вышел. Похоже, предпочел отсиживаться, как мышь в норке, пока гроза не минует.
Свежий утренний воздух и бодрящий кофе окончательно прояснили мысли. Теперь я была абсолютно убеждена: квартиру мы продадим, а деньги пополам. Никаких «активов» сыновей, никаких долей для чужой дочери. Чистый, честный раздел.
Казалось бы, я одержала победу. Но на душе было тревожно. Щемящее, холодное сомнение точило изнутри. Я не верила, что Вера так просто отступит. Эта женщина не из тех, кто мирится с поражением.
Она сражалась за свою долю с когтями и зубами, и тот факт, что ее буквально выставили за дверь, лишь распалил бы ее ярость. Она не захочет упустить «свое». А что у нее оставалось в руках?
Только один козырь. Дочь.
Мы ехали в машине, и я вслух проговорила эту мысль Ивану:
— Теперь ее единственный ход — настаивать на тесте ДНК. Доказать, что Есения — дочь Игоря.
Иван хмыкнул, ловко лавируя в потоке машин:
— Ну и пусть доказывает. Твои сыновья — совершеннолетние, их квартиры им и принадлежат. А эта девочка, даже если окажется его кровиночкой, к вашей с Игорем квартире не имеет никакого отношения. По закону — ноль.
— По закону — да, — кивнула я, глядя в окно на мелькающие улицы. — Но Вера не играет по закону. Она играет на нервах. Она будет давить на Игоря, шантажировать его чувством вины. «Ты признай отцовство, обеспечь будущее нашей дочери, ты же обязан!». И он... он слаб. Он может пойти у нее на поводу и начать требовать от меня какие-то уступки, лишь бы замять скандал. Не материальные, так моральные.
Я представила себе ее лицо — перекошенное злобой, ее сладкий, ядовитый голос, шепчущий Игорю на ухо очередные манипуляции. Она не отстанет. Она будет атаковать через него. Наш «раздел» еще далек от завершения. Выйдя из одной битвы, я чувствовала, что настоящая война еще впереди.
— Знаешь, что? — Иван бросил на меня быстрый взгляд. — Твоя тетушка, как сорняк. Вырвешь один корень, а она прорастает с другой стороны. С ней нельзя на компромиссах. Только тотальная война.
Он был прав. Вера не успокоится. И ее следующий ход будет еще грязнее и подлее. Но теперь я была к этому готова. И я была не одна.
— Тогда будем воевать, — тихо сказала я, чувствуя, как в груди закипает не отчаяние, а холодная решимость. — Но по своим правилам.
Игорь
После сцены Веры с Кирой в нашей квартире я окончательно прозрел. Я не мог понять, как такое могло произойти со мной. У нас с Кирой была замечательная семья, умные заботливые сыновья.
Кира и Вера они же совершенно разные. Кира… где она нашла этого мужика?
После того унизительного спектакля, что устроила Вера с Кирой в моей же квартире, я окончательно прозрел. Сидя, запершись в комнате, я не мог выбросить из головы эту картину: моя бывшая жена и этот… этот загорелый незнакомец, который чувствовал себя здесь хозяином…
А я, как мальчишка, отсиживался за дверью, боясь выйти и встретиться с взглядом Киры. Стыд сжигал меня изнутри, холодный и едкий. И я даже ничего не попытался сделать, чтобы защитить Веру с дочерью.
Как вообще такое могло со мной произойти? Я задавал этот вопрос себе снова и снова… У нас с Кирой была настоящая, крепкая семья. Умные, талантливые сыновья, ради которых мы жили и дышали. Общий дом, который она превращала в уютное гнездо. А теперь? Теперь здесь пахнет чужими духами, а по стенам, как призраки, витают скандалы.
Мысли путались, возвращаясь к самому невыносимому. Кира и Вера… они же абсолютно разные. Кира — это надежность, спокойствие, тепло. Та самая тихая гавань, в которую я всегда возвращался.
А Вера… Вера была ураганом, вспышкой, запретной страстью, которая вскружила голову и заставила забыть обо всем. Я думал, это новая жизнь, свобода. А получил — хаос и вечный расчет.
И этот Иван… Где она его вообще нашла? Он не был нашим общим знакомым. Значит… Неужели правда, что это с ним она ездила на эти злополучные острова?
В голове тут же всплыла картинка: загорелая, улыбающаяся Кира под руку с этим типом. Выглядит он молодцом, подтянутый, уверенный в себе, с этой его хулиганской ухмылкой. Шоколадного цвета, будто специально подчеркивает мой бледный, офисный вид.
Как быстро она меня променяла! Я-то наивно полагал, что она будет вечно хранить верность нашему прошлому, что будет тихо страдать и ждать, когда я… когда я что? Вернусь? Одумаюсь? Какой же я был слепой идиот.
«Она меня любила», — упрямо твердил я себе, глядя в потолок. — Всегда думал, что она никогда не посмеет даже взглянуть на другого. А вот тебе и Кира… Нашла замену мне почти сразу. И, судя по всему, нашла того, кто готов за нее горой встать. В отличие от меня.
А сыновья… Матвей откровенно меня избегает, в его глазах — разочарование и укор. А младший, Елисей, и вовсе говорит только через силу. Они жалеют «мамку». Меня же никто не жалеет и не поддерживает. Никто.
Вера? После сегодняшнего ее истеричного шипения на кухне я видел в ее глазах только злобу и презрение ко мне, к моей слабости. Она не простит мне этого унижения. Я остался один. В пустой квартире, которая больше не моя крепость, не мой семейный уголок счастья. С разбитой репутацией в глазах собственных детей. С женщиной, которая смотрит на меня как на неудачника.
Я закрыл лицо руками. Прозрение было горьким и запоздалым. Я променял золото на мишуру. И теперь остался ни с чем.
Мне отчаянно не хотелось встречаться с Верой. Я не поехал в наш общий офис, а рванул прямиком на новый объект — туда, где пахло бетоном и свежей стружкой, а не духами и предательством. Здесь, среди грохота техники и чертежей, я мог хоть ненадолго забыться.
Я отлично видел, какая она была вчера, после того позорного провала у адвоката. Если в кабинете она еще как-то сдерживалась, играя роль деловой женщины, то стоило нам выйти на улицу — ее прорвало.
Она разразилась такой тирадой брани, что прохожие оборачивались. В ее словах было столько яда и презрения ко мне, к Кире, к «этим зажравшимся сынкам», что у меня похолодело внутри.
Я молчал, вжав голову в плечи, и старался не вступать в пререкания, как провинившийся школьник. Каждая ее фраза была ударом хлыста.
Самое ужасное, что в ее бешеной злости проскальзывала своя, исковерканная логика. Она кричала, что я слабак, что не могу постоять за свою новую семью, за свою дочь. И я понимал, что она… права. Я был слаб. Я позволил ситуации зайти так далеко, потому что боялся признаться самому себе в том, что натворил.
Я отчаянно надеялся, что адвокат Киры, эта железная женщина со стальными глазами, сможет отстоять квартиры сыновей. Это было единственное, за что я цеплялся.
Пусть забирает половину всего, пусть моя доля достанется Кире — но только не это. Не лишать детей того, что мы с Кирой им подарили с такой любовью.
А для Есении… мы ведь сможем еще заработать? Я же хороший специалист, у меня есть имя. Я построю для нее будущее, только не трогайте моих мальчишек.
И вот тут во мне что-то надломилось.
Я никогда не был против Есении. С самого ее рождения, когда Вера принесла из роддома этот крошечный сверточек, я чувствовал к ней нежность. Я много с ней занимался, учил ее рисовать, покупал краски. Учил кататься на велосипеде и на коньках, когда она подросла. Но дочерью не называл. Нельзя было.
Это слово было запретным, предательским по отношению к Максиму и Денису. Они были моими сыновьями, моей гордостью. А Есения… она была моей тайной, моей маленькой радостью и огромной виной одновременно.
Они с Верой часто были в гостях у нас дома или у тестя, и я уже привык быть для нее просто «дядей Игорем». Это было удобное, безопасное алиби для моей совести.
Теперь, когда вся правда вылезла наружу, словно грязь из-под ковра, я понимал, что придется признать дочь. Придется посмотреть в глаза сыновьям и сказать:
— Да, у вас есть сестра. — И увидеть в их взгляде не просто обиду, а окончательное презрение.
Я был согласен на тест. Если это было нужно Вере для ее войн, пусть будет. Я и так знал правду. Но эта правда не делала меня счастливее. Она лишь ставила жирную точку в моей старой жизни и открывала новую, в которой я был не уважаемым главой семьи, а слабым мужчиной, которого выставили на посмешище и бывшая жена, и новая любовница.
Я взял в руки молоток и с силой ударил по доске, словно пытаясь забить гвоздями собственное раскаяние. Но оно было слишком большим и живым, чтобы его можно было так просто разбить.
А еще меня весь день волновал вопрос: сегодня Кира вернется домой? Она будет жить в нашей квартире? А если вернется, то вместе с этим Иваном?
Я потихоньку, что даже не заметил сам, как начал строить планы. Вот если она вернется одна, возможно я смогу с ней поговорить, может быть даже попросить прощения? Может можно еще все вернуть назад? Ведь жили же мы как-то без Веры
Эти мысли незаметно глубоко засели в моем сознании и разъедали меня изнутри.
Мысль о возвращении Киры вместе с Иваном просто пульсировала в мозгу…
Я представил эту картину с жуткой четкостью: я сижу на кухне, а они вдвоем заходят в прихожую, смеются, снимают верхнюю одежду, будто так и надо. Он здесь на моем месте. В моем доме. Рядом с моей женой.
От одной этой мысли по коже бежали мурашки, а в груди закипала слепая, животная ярость, смешанная с беспомощностью.
И тут я, сам того не заметив, начал строить планы. Словно мой мозг, чтобы не сойти с ума от ревности и стыда, пытался найти хоть какую-то лазейку.
Вот если... если она вернется одна, — упрямо твердил я себе, глядя на застывающий бетон. — Если она придет без него. Возможно…
И тогда, как греческий огонь, внутри вспыхнула снова самая слабая, самая безумная и самая желанная надежда… все вернуть назад?
Мысли понеслись вскачь, рисуя идиллические картинки. Вот я выгоняю Веру окончательно. Вот мы с Кирой садимся за стол, как раньше, пьем чай и говорим по душам. Вот я признаюсь сыновьям во всем, и они, пусть не сразу, но прощают меня.
С Кирой мы жили долго, счастливо, растили детей, строили планы. Значит, этот кусок жизни с Верой — просто чудовищная ошибка, болезненный эпизод, который можно вырезать и забыть, как плохой сон.
Я с жадностью ухватился за эту фантазию. Она была такой яркой, такой спасительной по сравнению с мрачной реальностью, в которой я оказался один на один с последствиями своего малодушия. Я уже почти поверил, что стоит мне только захотеть, все волшебным образом вернется на круги своя.
Но тут мой взгляд упал на телефон. На экране горели десяток пропущенных вызовов от Веры. И эта картина была холодным душем. Она напомнила мне, что пути назад нет. Что мои «планы» — это замки из песка, которые первый же шторм смоет без следа. Реальность была гораздо жестче и беспощаднее моих жалких фантазий.
Эта спасительная иллюзия развеялась в один миг, как только зазвонил телефон. На экране горело имя «Вера». Я сглотнул, предчувствуя новую бурю.
— Ты где?! — ее голос был резким, без приветствия. — Мы же договорились на тест сегодня после обеда! Я с Есенией уже час сижу в этом медцентре, ты что, вообще обо всем забыл?
Вера напомнила мне о реальности с безжалостной точностью. Да, мы договаривались. В суматохе вчерашнего дня и моих сегодняшних самокопании я выкинул это из головы. Пришлось бросать все на объекте, давить на газ и мчаться через полгорода, чувствуя себя виноватым школьником.
Сама процедура заняла пять минут. Есения смотрела на все с широко раскрытыми, испуганными глазами. Мне захотелось обнять ее, сказать, что все будет хорошо, но слова застряли в горле. Я лишь погладил ее по волосам, а она робко улыбнулась в ответ.
— Дядя Игорь, а будет больно? — спросила она. Этот вопрос пронзил меня острее любой иглы.
После процедуры, пока она лакомилась в кафе мороженым, мы с Верой уединились в холле. Давление в воздухе нарастало с каждой секундой. Я понимал, что оттягивать нельзя.
— Вера, — начал я осторожно, глядя в пол. — Послушай... Тебе с Есенией стоит пока пожить у себя. Нам не нужны новые скандалы, тем более с полицией. Давай остынем, все обдумаем.
Она взорвалась мгновенно, ее глаза сверкнули холодным гневом.
— То есть это нам надо уходить? А что, твоей законной жене и ее любовнику можно оставаться? Ты не смог нас защитить, Игорь! Ты стоял и трясся в своей комнате, пока они нас, как каких-то бомжей, выставляли! Кира привела какого-то проходимца, и его, без прописки, оставили! А нас — нет! Где твоя мужская позиция?!
Ее слова жгли, потому что были правдой. Но в этой правде была и ее вина.
— Хватит! — я повысил голос, впервые за долгое время. — А ты вела себя как подобает? Если бы ты была хоть немного дружелюбнее, не лезла бы на рожон, может, все обошлось бы. Ты сама спровоцировала этот конфликт! Ты думала только о том, как побольше урвать, а не о том, как сохранить хоть какое-то подобие мира!
Она смерила меня взглядом, полным такого презрения, что я почувствовал себя ничтожеством.
— О, как ты заговорил! Храбрость-то появилась, когда надо свою семью предать. Ладно, Игорь. Мы уйдем. Но запомни: теперь ты нам должен. И я с тебя сполна получу. За все.
Она развернулась и пошла за Есенией. Я остался один в стерильном холле, понимая, что отгородился от одного шторма, но тут же попал в другой, еще более свирепый. И самый страшный шторм бушевал у меня внутри.
Я возвращался в свою квартиру с трепетом и глупой, детской надеждой на чудо. С каждой минутой пути эта надежда разгоралась все сильнее, согревая ледяную пустоту внутри.
Я уже представлял себе: открою дверь, а в прихожей горит свет, пахнет чем-то домашним, а из гостиной доносится тихий звук телевизора. Кира дома... и, конечно же, одна. Она должна была понять, что Вера ушла, что я одумался...
Но когда я вставил ключ в замок, сердце бешено заколотилось. Я толкнул дверь.
Тишина.
Непроглядная, гробовая тишина встретила меня. В квартире было темно, пусто и холодно. Ни одного звука, ни одного лучика света. Только запах чужого парфюма Веры, который теперь казался мне похоронным благовонием.
Одиночество навалилось на меня всей своей тяжестью, вдавив в пол. Я прошел по комнатам, как призрак, включая свет. Все было на своих местах, но это была уже не наша квартира. Это была красивая, безжизненная декорация к моему провалу.
Я прождал ее весь вечер. Сидел в гостиной, вглядываясь в темноту за окном, прислушиваясь к каждому шороху. Каждый звук за окном заставлял меня вздрагивать и замирать в ожидании.
Ждал и поздней ночью, когда город затих. Отчаяние росло, и мои принципы начали стремительно таять. Я ловил себя на мысли, что был бы согласен увидеть ее даже с этим Иваном. Пусть! Пусть она придет с кем угодно, лишь бы заполнить эту оглушающую пустоту, лишь бы доказать, что это место еще кому-то нужно. Лишь бы она была здесь. А с ним я поговорю по-мужски…
Но ее не было.
Часы пробили два, а я все сидел, уничтожая себя мыслями. Где она? У сына? А может... у него? Эта мысль жгла изнутри.
И тогда, уже почти в беспамятстве от тоски и ревности, я схватил телефон. Пальцы дрожали, когда я пролистывал контакты и нашел «жена». Наше общее фото на аватарке — мы смеемся на каком-то курорте, кажется, в Сочи. Это было сто лет назад.
Я нажал кнопку вызова. Сердце замерло в груди. Что я скажу? Не знаю.
Просто услышать ее голос. Узнать, жива ли она... и жива ли во мне хоть капля надежды.
Кира долго не брала трубку. Я уже почти терял надежду, слушая монотонные гудки, которые отдавались эхом в пустой квартире. Каждый гудок был как удар молотка по гробу моих иллюзий. Я уже почти опустил трубку, когда вдруг услышал щелчок и ее голос. Не спросонья, а четкий, собранный и ледяной.
— Игорь? Что тебе? Ты на часы смотрел?
Этот простой вопрос обжег меня сильнее крика. В нем не было ни любопытства, ни злости. Была лишь усталая констатация факта: твой звонок неуместен и нарушает все границы.
— Кира, а ты что... сегодня домой не вернешься? — я смог выдавить из себя, и мой голос прозвучал жалко и глупо, как у заблудившегося ребенка.
Она коротко усмехнулась. Звук был сухим и безрадостным.
— А что тебе с твоей новой семьей не спится? Или места на всех не хватает?
Этой фразой она будто плюнула мне в душу. Но отступать было некуда. Я собрал всю свою смелость, какая осталась.
— Ты моя семья, — прошептал я, и эти слова прозвучали как самое честное признание в моей жизни. — И я дома… совсем один. А ты где? — мой вопрос повис в мертвой тишине, и я замер, боясь дышать.
Пауза затянулась. Я слышал лишь ее ровное дыхание в трубку.
— Я у себя дома, — наконец ответила она. В этих трех словах был целый мир: новая жизнь, свобода от меня и нашего общего прошлого.
И тогда я совершил последнюю, отчаянную попытку все вернуть. Рывок утопающего, который готов ухватиться за соломинку.
— Кира, назови адрес, и я приеду за тобой. Прямо сейчас.
Последовала еще одна пауза, показавшаяся мне вечностью. А потом она сказала. Спокойно, тихо и с непоколебимой окончательностью.
— Игорь, ты опоздал. Мой дом там, где тебя нет. Не звони сюда больше.
Раздались короткие гудки. Она положила трубку.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод. Я просто пошутила", Надежда Новикова ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 | Часть 9
Часть 10 - продолжение