Кира
Сердце бешено заколотилось от этой мысли. С одной стороны — дикий протест. Нет, только не это. Я не готова войти в тот дом и увидеть его вещи на привычном месте, как будто ничего и не произошло. Как будто он может просто вернуться с работы, и мы сядем ужинать, делая вид, что небо не рухнуло.
С другой стороны — слабая, предательская надежда. А вдруг? Вдруг он одумался? Осознал, что натворил? Разорвал все связи с Верой и ждет моего возвращения, чтобы на коленях просить прощения?
Я тут же отогнала эту мысль, почувствовав жгучую обиду саму на себя. Нет. Он не одумается. Он сделал свой выбор, когда собрал свои чемоданы. Он выбрал другую семью.
Самолет коснулся шасси посадочной полосы, и я инстинктивно вцепилась в подлокотники. Самое страшное было не в падении. Самое страшное начиналось сейчас здесь на земле. Мне предстояло вернуться в свою жизнь, не зная, что и кто ждет меня за порогом.
Я достала телефон с дрожащими руками. Ни сообщений, ни пропущенных звонков. Ни от Игоря, ни от родителей. Только чат с сыновьями:
— Мам, приземлилась? Встречаю у выхода.
Я сделала глубокий вдох. Что бы меня ни ждало, я справлюсь. Я не одна. У меня есть мои мальчики. И это знание придавало хоть немного твердости подкашивающимся ногам, когда я направилась к выходу из самолета, навстречу своей новой, неизвестной реальности.
Меня встретил Матвей и повез к себе на квартиру. Я попыталась протестовать, но он ответил, что у него мне будет комфортнее, чем дома. И что все по мне соскучились и ждут уже там.
Мне же хотелось в свой домашний уголок, смыть с себя пыль чужбины, собраться с подругами и щебетать с ними до полуночи. Но и по детям я тоже соскучилась, так что подруги подождут.
Я позвонила им и договорилась о встрече в шесть вечера. Правда, Матвей запротестовал, услышав наш разговор. Меня это удивило, но я снова попыталась отмахнуться от тревожных мыслей.
По дороге из аэропорта я все же решилась спросить сына:
— Матвей, а что отец? Так и живет в гостинице?
Сын помолчал, сжав руль так, что костяшки его пальцев побелели.
— Отец живет в вашей квартире.
До меня дошло, почему сын не повез меня домой. В горле запершило.
— Как давно? — поинтересовалась я, и голос мой прозвучал чужим, надтреснутым.
Сын ответил, глядя прямо на дорогу:
— Несколько дней. – ответил он уклончиво.
— Переехал? — уточнила я, все еще надеясь, что ослышалась.
— Переехали, — поправил он тихо, но четко.
— Переехали? С кем? — до меня с трудом доходили его ответы. Мир за окном машины начал расплываться, теряя очертания.
Сын молчал, а у меня начиналось просветление. Жестокое, обжигающее, вышибающее всю остальную думу.
— Они... они там... все... втроем? — выдохнула я, и это уже был не вопрос, а констатация чудовищного факта.
Матвей молча кивнул, все так же не глядя на меня. Его молчание было красноречивее любых слов.
Моя квартира. Мой дом. Наша с Игорем кровать. Кухня, где мы завтракали все эти годы. Гостиная, где собиралась вся семья. Ванная, где висели мои полотенца и стояла моя косметика…
Теперь там они? Он, Вера и ее дочь. Их дочь.
Они стирали мою жизнь, мой запах, мое присутствие. За две недели они обжили мое пространство, как будто я никогда там и не существовала.
Я закрыла глаза, пытаясь сдержать накатывающую волну злости и паники. Вот почему родители не звонили. Вот почему сыновья так опекали меня и не пускали домой. Они знали. Они все знали и пытались меня уберечь от этого удара.
— Мам, прости... — тихо сказал Матвей. — Мы хотели тебе сказать, но... не знали как. И не хотели портить тебе отдых.
Я не ответила. Я смотрела в окно на мелькающие улицы, но видела только одно: чужую женщину на моей кухне. Чужого ребенка в моей гостиной. И моего мужа... моего бывшего мужа... в моей постели с другой.
И тишина в машине стала оглушительной.
Мне захотелось куда-то уединиться, чтобы обдумать все происходящее со мной. Да как он посмел? Ведь это же наша общая квартира!
У Веры есть своя небольшая двушка за городом. Почему бы им там не пожить? И где должна теперь жить я? Неужели он решил, что мы будем жить дружной шведской семьей? У меня разболелась голова.
Я решила перевести разговор на родителей, чтобы отвлечься от жгучей обиды и чувства собственного ничтожества.
— Как дедушка с бабушкой? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Почему молчат? До сих пор не знают, как со мной разговаривать?
Матвей нервно провел рукой по рулю и сделал вид, что очень внимательно смотрит на дорогу.
— Мам, ты не переживай, ведь главное, что все живы. Правда, дед в больнице, но его уже скоро выпишут.
Его слова прозвучали так буднично, словно он сообщал о прогнозе погоды. Секунды две я просто не могла их осознать, мозг отказывался складывать эти слова в ужасную картину.
— Матвей! — выдохнула я, и мир сузился до салона машины. — Что с дедушкой?! Вы почему мне ничего не сообщили?!
У меня чуть не остановилось сердце. Папа. Мой сильный, несгибаемый папа, который всегда был опорой. В больнице. А я в это время загорала на пляже и пила коктейли.
— Мам, но ты же не доктор, — попытался оправдаться сын, его голос стал виноватым и слабым.
— Чем бы ты ему помогла? Только бы сама извелась. Мы все решили — бабушка, мы с Лисом. Деду стало лучше, операция прошла успешно. Он сам велел тебя не тревожить. Дед сказал:
— Пусть дочь отдохнет, я справлюсь.
Папа
«Пусть дочь отдохнет». Эти слова вонзились в сердце острее любого ножа. Пока я «отдыхала», мой отец лежал на операционном столе. Пока я пряталась от проблем, моя семья переживала настоящий кризис. И все меня жалели. Все меня оберегали. Считали такой хрупкой и ненадежной, что даже не сообщили о таком.
И самое ужасное, что Игорь и Вера знали. Они точно знали. И пока мой отец боролся за жизнь, его сестра и мой муж обустраивались в моей квартире, похихикивая над наивной дурочкой, упорхнувшей на курорт.
Ко всем чувствам — боли, предательству, растерянности — добавилось всепоглощающее, душащее чувство вины. И стыда.
Я отвернулась к окну, чтобы сын не видел, как по моему лицу катятся предательские слезы. Теперь я понимала все. Молчание родителей. Гипер опеку со стороны сыновей. Их настойчивое желание оставить меня подальше от дома.
Мой отпуск был не побегом. Он был изгнанием. Мягким, заботливым, но изгнанием. Меня убрали с пути, чтобы не мешала разбираться с последствиями катастрофы, которую устроил Игорь.
— Вези меня к деду, — тихо, но твердо сказала я, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Сейчас же. В больницу.
— Мам, он уже почти здоров, его завтра выписывают... — начал было Матвей.
— Сейчас же, Матвей! — мой голос сорвался на крик, в котором была вся накопившаяся боль, ярость и чувство вины. — Я не просила вас меня беречь! Я не маленькая девочка! Вези меня к отцу. Немедленно.
Сын вздохнул и молча сменил полосу движения, поворачивая к объездной дороге, ведущей к городской больнице.
Теперь мне было все равно на Игоря, Веру и мою квартиру. Единственное, что имело значение, — это увидеть своего отца живым и невредимым и самолично убедиться, что он действительно поправляется. Все остальные разборки могли подождать.
Папа. Мой папочка. Он пострадал из-за моего непутевого мужа. А Вера... как она могла так поступить? Нас воспитывали вместе. Нам всю жизнь твердили: «Не бери чужого, своё береги, семья — это святое».
Она ведь слышала те же слова, что и я, за одним столом сидела. И что же вышло? Она взяла самое чужое, что только можно представить — моего мужа. И отняла у брата покой и здоровье.
Всю дорогу до самой больницы я представляла самое худшее. Я не верила теперь сыну, что отцу лучше и его скоро выпишут, пока действительно не увидела его своими глазами.
Папа осунулся, выглядел бледным, в больничной пижаме, которая висела на нем, как на вешалке. Но он был на своих ногах, и в его глазах, уставших и глубоких, все еще теплился знакомый, родной огонек.
— Дочка... — хрипло произнес он, протягивая ко мне руки, и я бросилась к нему в объятия, зарываясь лицом на его груди, которая пахла лекарствами и родным отцовским запахом, который ни с чем не спутать. — Вернулась... Красивая стала... загорелая...
Я немного успокоилась, ощущая его тепло, его живое дыхание. Он держал меня крепко, по-прежнему сильной, рабочей рукой, и в этом объятии был весь мой мир, который еще не рухнул окончательно.
— Пап, почему ты мне ничего не сказал? — прошептала я, едва сдерживая новые слезы. — Я бы сразу примчалась...
— А зачем? — он отстранился, положил свои шершавые ладони мне на щеки и посмотрел прямо в глаза. — Чтобы ты смотрела, как меня режут? Чтобы изводилась тут в коридорах? Ты отдохнула — я рад. Вижу — пошло тебе на пользу.
Он пытался быть сильным, как всегда. Но в глубине его взгляда я увидела не только любовь и облегчение. Я увидела глубокую, немую боль. Не только физическую. Боль от предательства самой близкой крови. От сестры.
— Пап... про Веру... — не удержалась я, и сразу пожалела.
Его лицо дрогнуло, он опустил руки и медленно, будто с огромным усилием, опустился на край койки.
— Не надо, Кирюша. Не сейчас. Не здесь. — Он махнул рукой, и в этом жесте была такая безысходность, что мое сердце сжалось. — Она... мне уже не сестра. У меня одна дочь теперь. Ты.
Он сказал это тихо, но с той самой окончательностью, которая не обсуждается. Приговор. Раз и навсегда.
В этот момент в палату зашла мама с бумажным стаканчиком чая в руках. Увидев меня, она вздрогнула, и стаканчик чуть не выпал у нее из рук. В ее глазах мелькнули и радость, и испуг, и та же самая, запрятанная глубоко внутрь, обида за мужа.
— Доченька... — она бросилась ко мне, и мы обнялись, и заплакали уже втроем — я, она и мой папа, который сидел на кровати и молча смотрел на нас, сжимая простыню своими жилистыми пальцами.
Я успокоилась, да. Увидев, что он жив. Но внутри закипела новая буря. Теперь я понимала — предательство Игоря и Веры ударило не только по мне. Оно ранило самых близких мне людей, сломало самую крепкую и святую связь — родственную. И за это я не могла их простить. Теперь — никогда.
Игорь со своей новой семьей расположился в нашей шикарной четырехкомнатной квартире. Когда-то мы с ним зарабатывали на эту квартиру вместе, помогали мои родители.
Они продали оставшуюся от бабушки с дедом трешку и поделили пополам между отцом и Верой. Вера купила себе двушку за городом, а отец отдал свою долю нам, и мы купили эту квартиру.
Здесь у каждого сына была своя комната. Здесь мы растили наших мальчиков. Здесь было наше общее гнездо, наша крепость, наш главный совместный труд.
И теперь... на что надеется Игорь?
Этот вопрос вертелся в голове, наливаясь леденящей яростью. Что он себе представляет? Что я, вернувшись, постучусь в собственную дверь как гостья?
Что буду ночевать у сыновей или у подруг, пока он с моей теткой и их незаконнорожденной дочерью будут мирно ужинать на моей кухне? За моим столом?
Или он надеется, что я смирюсь? Соглашусь на какую-то чудовищную «шведскую семью» из чувства обиды или из-за финансовой зависимости? Может, он думает, что я, увидев его счастливым с другой, просто тихо исчезну, уступив поле боя?
Кира
Самое мерзкое было в том, что этот поступок был не просто жестоким. Он был наглым, расчетливым и абсолютно беспардонным захватом территории. Он не просто ушел к другой. Он украл мой дом. Дом, в стены которого была вложена частица души моего отца. Дом, который должен был перейти нашим детям.
Он поселил в комнатах наших сыновей чужого для меня ребенка. Он позволил Вере, которая благодаря нашей семье получила свои деньги и свою квартиру, теперь хозяйничать в моей.
Это был уже не просто уход. Это была оккупация. Презрение ко мне, к нашей общей истории, к моим родителям и к нашим сыновьям, высказанное языком поступков, а не слов.
И до меня наконец дошла вся глубина его намерений. Он не надеялся. Он действовал. Он просто силой захватил пространство, рассчитывая, что у меня не хватит сил бороться. Что я сломаюсь, испугаюсь скандала, пожалею его новую «семью» и отступлю.
Он думал, что я все еще та самая Кира, которая боится потерять его, которая готова закрывать глаза и мириться ради призрачного спокойствия.
Но глядя на бледное, уставшее лицо отца в больничной палате, чувствуя крепкие объятия сыновей, готовых за меня горой, я поняла — эта Кира осталась на том самом острове.
А вернулась другая. И у этой наглецам потакать не было ни малейшего желания.
Но вот сейчас, выйдя из больницы, мне даже некуда было пойти. У меня не было своего угла, где я могла бы уединиться и поплакать, прийти в себя, осмыслить весь этот кошмар.
Чужая, хоть и любящая, квартира сына, где повсюду пахнет его жизнью, его молодой семьей, была не тем местом, где можно рыдать в подушку. Я чувствовала себя бездомной и абсолютно потерянной.
После встречи с сыновьями я с нетерпением ждала встречи с подругами. Это был мой якорь, мое единственное спасение в этом хаосе. Но приехала одна Инна. Лида приехать не смогла — Олег снова устроил сцену ревности, заперев ее дома.
Инна, выслушав мой сбивчивый, прерывающийся слезами рассказ, долго и виртуозно плевалась матерными словами в адрес Игоря, Веры и всего их «нового семейного гнезда».
Ее гнев был жарким, яростным и, как ни странно, немного целительным. Он выжигал из меня жалкую жалость к себе, заменяя ее на холодную, злую решимость.
— Все, хватит реветь! — наконец отрезала она, хлопнув ладонью по столику в кафе, за которым мы сидели. — Слезами горю не поможешь, а вот этим негодяям — только на руку. Они на твоих слезах свой новый быт обустраивают!
Она уже листала телефон, яростно тыкая в экран.
— У меня есть контакты. Нужен не просто адвокат, а терминатор! Крутой, беспринципный и злой. Чтобы он с них не только половину квартиры, но и шкуру спустил за моральный ущерб и за папино здоровье! Чтобы Игорь после раздела оставшуюся половину в ипотеку на сто лет брал, чтобы содержать свою новую «семью»! Думаешь, он такой любвеобильный, когда денег надо будет отстегивать? Щас!
Я смотрела на ее разгоряченное, яростное лицо, на пальцы, летающие по экрану, и понемногу возвращалась к жизни. Ее энергия была заразительной. Она не предлагала мне плакать и жаловаться. Она предлагала мне план мести. Юридической, хладнокровной, беспощадной.
И как-то незаметно для себя я поняла, что у меня появилось не просто чувство мести, а появилась цель. Не отступить. Не сбежать. Не позволить им выжить меня из моего же дома.
— Найди самого лучшего, — тихо, но четко сказала я, и мой голос наконец перестал дрожать. — Самого дорогого. Я заплачу. Я продам все, что нужно, но я выжгу их оттуда каленым железом.
Инна посмотрела на меня с уважением и злобной радостью.
— Вот это я понимаю! Наконец-то мой боевой товарищ вернулся с курорта! Держись, негодяй Игорюша, сейчас мы тебе устроим такой развод, что ты забудешь, как на других женщин смотреть!
И она уже набрала номер, отошла в сторону, и я слышала, как она деловито и жестко говорила в трубку:
— Да, мне нужна консультация по бракоразводному процессу... Нет, не простой, у нас тут ситуация с незаконным захватом жилья и моральным ущербом... Да, срочно...
Я сидела и смотрела в окно на темнеющий город. Мне все еще было некуда идти. Но теперь у меня было дело. И это было гораздо лучше.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод. Я просто пошутила", Надежда Новикова ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5
Часть 6 - продолжение