Егерь Макатров проснулся среди ночи и до утра пролежал с закрытыми глазами. Он мучительно хотел заснуть, чтобы опять увидеть первую жену, но заснуть так и не смог. Рядом вздыхала во сне Даша, на которой женился, когда умерла от воспаления легких Галя, да посапывал за перегородкой сын. Слушая их, Пал Николав ещё сильнее захотел забыться, хотя бы задремать, чтобы глаза закрылись сами собой, и вновь явилась во сне Галя. Ведь только что он видел, как прикатил с ней из сельсовета... Храпят у крыльца лошади, бегают мальчишки и суетятся гости, собравшиеся на их свадьбу. И все улыбаются, улыбаются, а больше всех — Галя. А глаза у неё словно два василька, то там мелькнут, засветятся, то тут. И неправдоподобная синева её глаз удивляет в этот день даже своих деревенских. О тех, для кого в новину, — и говорить не приходится. «Я бы на одних таких глазах женился!» — сказал дальний родственник жениха, когда садились за стол, и, поглядывая на невесту, всё чего-то вздыхал и вздыхал... И вот он, Пал Николав, видел сегодня её глаза, впервые за последние годы. Да, стал он забывать свою первую. Почему-то более всего помнил её четырнадцатилетней, когда впервые поцеловал. Худая она была в ту пору — смотреть страшно. Одни глаза. Большие-большие и синие.
Утром Макатров вставать не спешил. Понедельник. Два дня охоты прошли — все эти загоны, номера, начальство отошли до следующих выходных. «Свезу-ка сегодня возок свёклы в Свищёво», — подумал Макатров, и эта мысль стала поторапливать. Ещё по чернотропу ему во двор свалили две машины кормовой свёклы для подкормки кабанов, но то снега долго не было, то, как он выпал, начался отстрел копытных, — опять недосуг вывезти подкормку в лес.
Дольше обычного провозился Макатров, когда начал одеваться. Левая культяпая рука с одним большим пальцем не хотела слушаться, будто отвыкла за ночь от привычной работы, и когда он, одевшись, пошёл во двор к мерину, то столкнулся в дверях с Дашей. Увидев, что она несёт свёклу для коровы, Макатров выхватил ведро:
— Сколько раз говорил, чтобы не зарилась на общественное? Сколько?
— Честный нашёлся...
— Да уж какой есть!
У жены показались слёзы, она хотела ещё что-то сказать, но, не дожидаясь её слов, он заторопился во двор. Высыпав свёклу обратно в бурт, заглянул к мерину, убрал у него, подумав, навёл порядок и у скотины в соседнем стойле.
Когда жена позвала завтракать, внуки успели убежать в школу, сын отправился на ферму, где работал электриком, — спросить время было не у кого, и Макатров заглянул в горницу, где стучали настенные часы, и увидел в простенке портрет дочери... Опять вспомнились ночные видения, Галя и дочь, которую схоронил полгода назад. Током её убило на ферме, где он, Пал Николав, работал тогда бригадиром. Пакетный выключатель перегорел, а сын пьяный в запарнике валяется, тогда дочь сама полезла чинить выключатель, — и на тебе... Распалась тогда династия Макатровых, работавшая на ферме. Пал Николав в ту пору ушёл на пенсию, но и дома долго не просидел: тошно было смотреть на бестолковую жену и сына-пьяницу. А после гибели дочери ему всё чаще хотелось побыть одному. Тогда невольно вспоминались её синие, как у матери, глаза, и сама Галя вспоминалась... Он им рассказывал о себе, сообщал, как поживают внучата — детки дочери, и всё спрашивал: «Как вы-то там?» «Поговорив», на короткое время находил успокоение, но проходил день-другой и всё повторялось. Чтобы не тосковать, решил подыскать какую-нибудь работёнку, но где найдёшь-то её, подходящую? Но неожиданно повезло. Как-то пошёл в райсобес и услышал знакомый оклик:
— Хоп, хоп, — улыбался за городьбой свадебный дружок Анисов. — Зайди!
Поговорили о том о сём, тот спрашивает:
— Без дела, видно, маешься... А то приходил бы в егеря устраиваться. Вместе бы работали. Недавно ещё одну единицу открыли — не теряйся.
Пал Николав сперва отказался, махнул рукой, а пока дожидался очереди в тесном коридоре райсобеса, — передумал. Возвращаясь домой, зашёл к Анисову, привычно крикнув у крыльца: «Хоп, хоп...»
— Считай, что уговорил, — сказал Макатров вышедшему дружку, — чего должен делать-то?
— Не спеши, — присел на ступеньку рыжевато-седой, словно из пеньки свитый, Анисов. — Председатель сегодня в область уехал — вернется завтра. Вот тогда и приходи — он всё-ё тебе расскажет...
Это было летом, а теперь уж зима давно наступила, и Пал Николав не заметил, как отработал несколько месяцев егерем. Сначала показалось непривычно и хлопотно, а потом обмялся. Более всего нравилось, что нет постоянного надсмотрщика, как на ферме. В лесу, считай, сам себе хозяин. Делай всё по порядку — вот и ладно будет.
После завтрака, нагрузив воз свёклы, Макатров пошёл в сарай за охапкой сена для мерина и увидел в саду сдвоенный след, подумал: «Хорёк, что ли, объявился? В том году у соседки пяток кур похитил, ныне, видно, опять принюхивается!» Пал Николав прошёл по следу, выведшему за городьбу. Около терновника след пропал. «Вот ты, бестия, где гнездо-то свил, — ругнулся Пал Николав, — к тебе и не подберёшься!» Он хотел вернуться за ружьём, но, обойдя терновник, увидел, что следы замысловатой цепочкой потянулись к зарослям черёмухи и вётел, росших в глубоком овраге. Макатрову не хотелось лезть в овраг, куда весной сам сбрасывал хлам, но любопытство уже было сильнее. Когда же неожиданно потерял след, то что-то сильнее любопытства зашевелилась в нём. Увидев, что хорёк пробежал по упавшей черемухе, Макатров удивлённо подумал: «Вот циркач!» — и недоуменно огляделся: среди редких деревьев снег был чистый, и только свежая ямка темнела у дуплистой ветлы. Подойдя ближе, увидел около дерева труху, выброшенную из дупла, несколько перьев и капельку крови. «Это куница, а не хорёк, — размышлял Макатров. — Хорьки по дуплам не шастают...»
Сразу вспомнил, что перед началом сезона охоты на общество дали две лицензии на куниц, и они на бюро долго ломали головы, кому бы дать эти лицензии, но так и не придумали ничего: не было в их районе такого специалиста, чтобы мог куницу добыть. «А мы её капканом изловим!» — подумал сейчас Пал Николав, и эта мысль повела дальше по следу, и он примечал всякое подходящее для капкана место. Запомнил узкую бороздку ручья, поваленную половодьем иву и железобетонные плиты, оставленные строителями прошлым летом. Когда след вывел за ферму к серой подсохе, одиноко стоящей в рыжем чертополохе, ему вспомнилось, что давным-давно около риги, от которой теперь осталась единственная подсоха, была у него засидка. Ещё парнем, много он взял в той засидке лисиц, но более всего запомнилось, как к риге приходила Галя, и в такие ночи он забывал об охоте. А когда Гали не стало, то забросил охоту, забыл о ней до того времени, когда снова женился. Стоило тогда впервые поругаться, как сразу ружьишко под мышку — и к риге. Дело в марте было, да выпивший пошёл, — уснул, а проснулся под утро от озноба — чувствует: полушубок примёрз. Так и прибежал домой в гимнастерке. А жена-то новая назад гонит: мол, ступай туда, где ночь провёл! Пал Николав стал доказывать, что на охоте был, а жена-то ему: «На охоту нормальные люди патроны берут... А ты, бедняжка, так торопился, что забыл о них...» Не поверила, что всю ночь проспал у риги. И полушубок заледенелый, вырубленный из наста топором, не помог.
С той памятной засидки и начались у них постоянные недовольства, а иногда и откровенная ругань. Хотя он был не мастак ругаться, скажет вполголоса: «У, деревянная губа!» — и уйдёт в сад. А у жены и впрямь губы были как деревянные, будто она держала травинку, да забыла, что её нет давно. Первые годы, когда повторно женился, Пал Николав не замечал этого, но год от года «деревянная губа» становилась всё заметнее. В душе понимал, что Дашиной вины в том нет, да и сам тогда зачем женился, если что не устраивало?! Но не мог перебороть в себе отвращение, с годами всё усиливавшееся. Он знал, почему так происходит, и ничего не мог с собой поделать, и тогда начинала мниться синеглазая Галя. Сколько раз уж случалось, что видел её даже белым днём: выйдет в сад покурить, а, глядь, из вишней Галя выходит. Сядет напротив и молча смотрит, смотрит, Пал Николав рад бы сказать что-нибудь, да язык отнимается. Так посидят, поглядят друг на друга — Галя бесшумно исчезнет, а он, обжёгшись о забытую цигарку, понуро отправится домой.
От столба на месте бывшей риги след круто повернул вдоль городьбы загона и, обогнув ферму, бурьяном вывел в мельчак нижнего пруда. Пал Николав хотел пересечь мельчак по льду, но лёд стал потрескивать — пришлось вернуться. Обойдя пруд по шуршащей осоке, Макатров напал на след только у огородов соседней деревушки. Вдоль вётел, росших на рубеже крайней усадьбы, Пал Николав пересёк неширокий водораздел и спустился в соседнюю лощину, где, попетляв меж кустов орешника, след заманил в лес, начинавшийся осиновым мелколесьем. Когда Пал Николав потерял из виду опушку, ему показалось, что в глубине леса, меж деревьев будто мелькнул женский силуэт: плюшевая жакетка, синий полушалок и светлая куделька волос, выбившаяся из-под него. Куделька шевелилась в такт шагам, и Макатров удивлённо подумал: «Как же Галя сюда попала? Ведь её нет давным-давно?!» Но другая мысль, словно всё происходило во сне, обнадёжила: «Это неправда, что она умерла, вот же она, совсем рядом стоит, надо лишь окликнуть и она услышит, остановится...»
— Галя, Галя-я, — протяжно позвал Пал Николав, и когда она остановилась, он, не чуя ног от волнения, побежал к ней.
Бежал долго, но, странное дело, она не приближалась, а наоборот — стала почти невидимой, расплывчатой, и когда он всё-таки догнал её, то перед ним стоял высокий берёзовый пень в шапке из голубого снега... Прислонившись к пню, Пал Николав вновь увидел след куницы и вспомнил, зачем попал сюда. Осинник вскоре закончился и начался спелый дубово-липовый лес. Макатров знал — здесь много дупел, и наверняка где-то здесь залегла куница на днёвку. Теперь он обязательно увидит её; даже не огорчало и то, что был без ружья. Ему захотелось хотя бы спугнуть этого сторожкого зверька. Пал Николав пошёл медленнее, внимательно присматриваясь к следу и боясь потерять: он знал по слухам, что куница ловка ходить ве́рхом — то есть по деревьям, а уж тогда, если она пойдет ве́рхом, считай, потерял её. Но зверёк хотя и петлял в поисках поживы, но держал одно направление. Макатров это определил по солнцу, постоянно светившему в затылок.
Действительно, солнце было у него за спиной, но оно двигалось по небу, а Макатров, преследуя зверька, не замечал этого, потому что потерял счёт времени. Он не знал, что давно минул полдень. Не подумал о том, когда опять вышел в осиновое мелколесье, только с другой стороны. Некогда было думать. Обрадовавшись, узнал заросшую поляну, где они с Галей украдкой косили траву, вязанками носили в свой сад и сушили на яблонях. Где-то здесь он потерял портсигар — Галин подарок — и так тогда огорчился, что бросил курить, и уж было совсем отвык, да Гали не стало... В ту осень она поехала в область на совещание передовиков сельского хозяйства. До станции ехала в открытой полуторке — тогда и просквозило её. Вместо совещания попала в больницу. Там и умерла через два дня. Когда Пал Николав узнал об этом, то перво-наперво пошёл к соседу, попросил закурить. И с такой жадностью хватанул дыма, словно и не бросал никогда.
Прислонившись к осине, Пал Николав стоял, закрыв глаза: ему вспоминалось то время, теперь уж бесконечно дальнее, размытое годами... Когда открыл глаза, снова почудилась фигура в жакете: теперь она облокотилась о корявый дуб, словно отдыхала после утомительной дороги. «Подожди, Галя!» — шепнул Макатров и, боясь спугнуть то, что видел, тихонько пошёл к ней. Ступал осторожно, боясь зацепить за сухой сучок и потревожить такое желанное видение. Но чем ближе подходил, тем сильнее удивлялся: жакетка превратилась в тёмно-серый костюм, а вместо Гали у дуба застыл директор совхоза.
— Что же это, Павел Николаевич? Ферму-то бросил, а замену себе не нашёл?! Нехорошо, брат. Не думал, что так погано поступишь.
Слова директора ошеломили Макатрова. И обида, и злость, и отчаяние навалились на него.
— Ты ещё мальчишка, чтобы выговаривать. Ты ещё не родился, а я уж полруки на фронте оставил, — сказал он отступившему на шаг директору, — пожил бы с моё — жену с дочерью потерял, а после укорял бы... Прежде тебя за такие штучки на миру бы высекли, сопляк... Сейчас тебе сам устрою, — и Пал Николав расстегнул полушубок, чтобы снять с брюк ремень, но пока возился, тот, с кем только что разговаривал, повернулся и побежал в глубь леса. — Ага, испугался! — кричал вслед Макатров. — Только от меня не убежишь, не убежишь, говорю!
Пал Николав побежал за едва видимой фигурой директора, но услышав далёкое: «Хоп, хоп!» — приостановился, узнав друга Анисова, который, наверное, ищет, чтобы помочь. Макатров хотел крикнуть ответное «хоп», но увидел неподалеку вторую жену.
— А тебе что здесь надо, деревянная губа?! — набросился он на неё. — Подсматривать пришла? Ремня получить хочешь! — и пустился теперь догонять её.
Бежал он долго и не заметил, как наступили сумерки и над лесом взошла полная Луна. Вокруг появилось много знакомых людей, все они хоронились, дразня Пал Николава, за пнями, деревьями, кострами хвороста, укрытых шапками сиреневого снега, но он все же разогнал их и неожиданно выбежал в чистое поле. Здесь ловить было некого, а он всё бежал и бежал, пытаясь догнать свою тень...
Tags: Проза Project: Moloko Author: Пронский Владимир
Роман Владимира Пронского "Провинция слёз" можно купить здесь
Новый роман Владимира Пронского «Ангелы Суджи. Операция «Поток» можно купить здесь
Роман Владимира Пронского «Штурмовик Прибылой» можно купить здесь
Роман Владимира Пронского "Дыхание Донбасса" можно купить здесь
Другие рассказы этого автора здесь, и здесь, и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь