Если спросить у Олега Серёгина, с каких пор он стал заглядываться на эту стройную женщину, то ничего определённого от него никто не услышал бы, потому что он и сам не знал. Но если бы поскрёбся в памяти, то вспомнил, что ещё года четыре назад, когда приезжие армяне только-только открыли во дворе продовольственный магазинчик с громким названием «Арарат», приметил её, работавшую продавцом, частенько бывая в этом магазинчике и покупая нужные для дома продукты. Иногда, правда, и не особенно нужные, а купленные лишь потому, чтобы объяснить потом жене причину похода в магазин. На худой конец, когда в доме всё было, он, наигравшись в парке со стариками в домино, отправлялся за пивом. Это повторялось через день, потому что, работая водителем, через день Серёгин имел выходной.
В такие дни, когда жена уходила на работу, а обе дочери в школу, он лениво пробуждался, смотрел по телевизору новости, а потом не спеша отправлялся в кухню, читал оставленную женой записку, в которой та подробно указывала задание на день, отваривал сосиски и, посматривая во двор, неторопливо завтракал. Обычно в это время спешила на работу та самая продавщица Нина, жившая через два дома, и Серёгину было приятно наблюдать со второго этажа за молодой женщиной: как стремительно она шла, слегка выставляя левое плечо вперёд, как ветер колыхал её мелко завитые русые волосы, распущенные до плеч. Она была хороша в любой одежде, но особенно привлекательна в малиновом плаще, который от её быстрой ходьбы развевался как знамя; в нём она казалась ещё стройнее.
Нина всякий раз проходила под окнами, и всякий раз Олегу хотелось открыть окно и окликнуть, немного поговорить, зная её словоохотливость. Бывало, всё о муже расскажет, о сыне Шурике, почти ровеснике младшей дочери Серёгина. Уж такая приветливая: всегда улыбнётся, спросит о настроении. Хотя она со всеми покупателями приветлива, особенно с теми, кто примелькался, но Серёгину всё-таки казалось, что к нему она относится по-особому, быть может, даже скрывает свои чувства, потому что не может по-другому: ведь в её поведении всегда чувствовалась самостоятельность, достоинство, редкое у современных женщин. Это-то и притягивало к ней. Иногда Олег даже мечтал о такой жене, которая не шла бы ни в какое сравнение с его Людмилой, которую он с издёвочкой называл Люси́ за постоянную ворчливость. Всё не по ней, и редко когда угодишь. Вот Нина, по всему видно, не такая: никогда голоса не повысит. «Ей бы доктором работать или в библиотеке книги пенсионерам выдавать, а не торчать в людном магазине, где с утра до вечера колготится разношерстный люд», – с обидой за Нину думал Серёгин. Ему даже хотелось изгнать всех покупателей из «Арарата», когда их собиралось особенно много, и они мешали поговорить, изгнать Самвела – носатого хозяина магазина, о чём-то часто шептавшегося с Ниной, и самому спокойно потрепаться с ней о чём-нибудь приятном. А потом проводить до подъезда или хотя бы до угла дома, чтобы не увидел её муж, и сказать что-нибудь хорошее при расставании.
Разные мысли сквозили в голове Серёгина, и всё больше романтические, но тут он узнал, что в автокатастрофе погиб супруг Нины, шофёр-дальнобойщик. Слухам Олег сперва не поверил, настолько они были неправдоподобны, но когда через несколько дней увидел Нину в чёрном платке и тёмно-серой куртке, висевшей на ней балахоном, то не знал, что и сказать. Уж так стало жалко её, что душа разрывалась. Но сочувствовал Серёгин молча, потому что не вот-то осмелишься высказать соболезнование чужому в общем-то человеку, если этот человек и вида особенного не показывает. Только лицо Нины, превратившееся в сплошную скорбную маску, без слов говорило о состоянии её души. Чтобы не смотреть на эту нестерпимую печаль, почему-то передавшуюся и ему, Серёгин даже какое-то время не ходил в «Арарат», чтобы не заставлять её улыбаться или изображать подобие улыбки.
Недели две не видел, даже по утрам перестал подсматривать из окна. Только перед Пасхой заглянул в магазин за какой-то мелочью, поздоровался, и она, увидев его, еле заметно улыбнулась. «Вот и оттаивать начала, – радостно подумал он. – Правду говорят, что время лечит!»
Несколько дней Олег наблюдал за ней, замечая, как она светлеет лицом, и вскоре, похоже, совсем оттаяла. Он даже ругать себя начал за медлительность и однажды с неожиданной тревогой подумал о Нине, словно о собственной жене: «Ещё немножко, и обязательно какой-нибудь хмырь прицепится, чтобы тоску-печаль у вдовы развеять!»
Поэтому, чтобы не отдавать инициативу, Серёгин решил первым идти в наступление. Решить-то решил, а как это сделать – задача?! Ведь в магазине не скажешь напрямую, что, мол, хотелось бы, Нина, серьёзно поговорить с вами и обсудить давно созревший вопрос на предмет настоящего знакомства. Нет, конечно, – ещё, чего доброго, пристыдит при всех. Так что такая тактика не годилась. Это иных приезжих вертушек из Украины или Молдовы можно соблазнить зубоскальством, а к Нине подход нужен, чтобы все чин-чинарём было, как уж полагается.
Думал он, думал и однажды решил помыть окно в кухне, тем более что Люси так и указала в записке, чтобы он не чесался, а начинал наводить в квартире порядок к Пасхе, и не обязательно, мол, дожидаться Чистого четверга. Много написала, как будто обо всём этом нельзя было вечером сказать, хотя, конечно, записку черкануть легче, чем самой сделать. «Неспроста ведь диспетчером работает. Растолстела от безделья, скоро в дверь проходить не будет», – злился худой Олег, худоба которого с каждым годом была всё заметнее, особенно когда он стоял рядом с женой.
Как только дочери ушли в школу, он проникся радостным ожиданием и приготовил таз с тёплой водой, растворил в ней щепоть стирального порошка, нарвал старых тряпок и растрепал рекламную газету, чтобы насухо вытирать стёкла. Минут за пятнадцать до появления Нины распахнул рамы, начал возить тряпкой по стеклу, но делал это не спеша, чтобы, когда она появится, работа была в самом разгаре, и имелся бы повод окликнуть, будто при случайной встрече, поздороваться: «Здравствуйте, Нина! На работу спешите?!» Она непременно отзовётся, подумает о нём как о хозяйственном мужчине, и что-нибудь скажет в ответ. Быть может, даже на минутку задержится, чтобы поболтать, а Серёгину только этого и надо.
И он действительно вскоре увидел Нину, которая и в серой куртке смотрелась сегодня на все сто. Когда продавщица поравнялась с его окном, он будто случайно сказал сверху:
– Здравствуйте, Нина!
Она, видно, не расслышала, и он повторил:
– Привет, Нин!
Продавщица опять никакого внимания. Тогда Серёгин повторил ещё раз, начиная терять самообладание:
– Салют, Нинель!
Но Нина так и не увидела его и не услышала, словно была очень занята какими-то мыслями, или сделала вид, что не услышала, но в любом случае Олег, получалось, зря старался, если она прошла мимо, даже не покосившись.
– Вот глухая-то! – вслух выругался он вдогонку, когда Нина скрылась за углом, и, кое-как домыв окно, до самого вечера слонялся по квартире, даже к доминошникам не пошёл.
Вечером, естественно, Люси отбрила за плохо вымытое окно, а он завёлся:
– Чем укорять да бабьими делами приказывать заниматься в законный выходной, лучше бы девок заставила кое-чего по дому сделать, особенно старшую, а то все подъезды обтёрла, табаком как от пепельницы разит!
– Уж с твоим ли ростом заставлять девчонок по окнам скакать?! У них другие дела найдутся, а тебя, видно, окончательно лень одолела. Если одолела, так и скажи.
– Как ты угадала?!
– Угадала вот. В домино стучать да в «Арарат» за пивом таскаться и с бабами там болтать – это легче, конечно! Знаю, всё знаю!
Они поругались, и обида запомнилась. Поэтому через день, когда дочери ушли в школу, Серёгин, теперь уж из вредности, принялся за другое окно, в малой комнате. Опять навёл воды, приготовил тряпки, бумагу и стал ждать Нину. На она почему-то непривычно задерживалась и появилась на полчаса позже обычного; Серёгин даже подумал, что она вовсе не появится. Но вот дождался, да не одну, а с носатым, улыбающимся Самвелом, который вел её под руку. От неожиданности Олегу сделалось нестерпимо обидно, стыдно, даже в глазах потемнело… На секунду ему представилось, что это вовсе и не Нина вышагивает в малиновом плаще под окнами, а цирковая послушная собачонка семенит на задних лапках, прижимаясь к хозяину и заглядывая ему в глаза… Не помня себя, он плеснул в них мыльной водой из таза, но не попал, а они будто ничего не заметили, даже не оглянулись. Зато вышедшая из подъезда соседка-пенсионерка, не по годам ярко накрашенная, всё увидела и словно кипятком ошпарила:
– Ты что же это, Олег, хулиганишь-то! Весь тротуар помоями залил, совсем стыд потерял!
‒ Шла бы ты, курилка, куда подальше! – захлопнув окно, ругнулся на соседку Серёгин, взбесившись от очередной неудачи с Ниной, с которой выходило всё не так, как ему мечталось.
«Хороша вдова, ничего не скажешь! Прикидывалась невинной овцой, а сама с чёрными волками в одной стае!» – бушевал и злился он, крыл продавщицу последними словами и, кое-как домыв окно, отправился за пивом в соседний двор, где располагался азербайджанский магазин «Ленкорань».
«И вообще, – решил Олег, побывав в «Ленкорани», – теперь всем мужикам скажу, чтобы к «Арарату» близко не подходили, и сам теперь туда ни ногой, чтобы не видеть и не слышать эту глухую тетерю: ни завтра, ни послезавтра – никогда!»
Tags: Проза Project: Moloko Author: Пронский Владимир
Новый роман Владимира Пронского «Ангелы Суджи. Операция «Поток» можно купить здесь
Роман Владимира Пронского «Штурмовик Прибылой» можно купить здесь
Роман Владимира Пронского "Дыхание Донбасса" можно купить здесь
Другие рассказы этого автора здесь, и здесь, и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь