Вообще, советская и западная версии истории русских революций смыкаются довольно тесно. Это касается и оценки Февраля и Учредилки и много чего ещё. Затвердили гнёт и бесправие простого российского народа до великих князей включительно, который якобы и продавил все революции (во главе с великими, конечно). Помним из тех же курсов, что на самом Западе революции делала респектабельная буржуазия, то есть, класс горожан, уставших жрать и пить и захотевших приобщиться радостям власти, в том числе, мировой. Россию же населили гапоны с удавками, да распутины с пулями в черепе.
Но, конечно, советские историки пошли дальше. Довольно ясную революцию 1905 взяли и намутили ещё на 2 года. Так везде и стали писать. Прочий же исторический мир революцию-1905 из соображений приличия так нагло растягивать всё-таки воздержался.
Действительно, что это за революция такая, на 2 – 3 года? Это напоминает демонстрацию декабристов, квалифицируемую почему-то как восстание. В общем, так не бывает. Надо или менять терминологию или описание сути дела.
А что произошло?
Конечно, советская историография постаралась на славу и растянула ничтожную микроскопическую маргиналию ультралевых партий до гомерического спектра: тут тебе и большевики и меньшевики и право-левые эсеры и даже загадочные анархисты. Вместе с ними плечо к плечу поставили и социал-демократических поляков и литовцев и латышей и финнов и белорусов и евреев и абреков (так и пишут среди сил революции 1905 – 07: абреки). Длинная череда шифрованных названий (РСДРП, СДКПИЛ и т. п.) призвана скрыть политическое ничтожество участников, как в толще бухгалтерского списка планет и астероидов может затеряться единственный массивный Юпитер. Но в действительности вся левая шайка представляла от силы 3 проц российского политикума, – абреки есть абреки: налёт и – бегство. Однако среди адского полчища ультралевых башибузуков где-то в середине обязательно упоминается «Союз Освобождения», тот самый Юпитер первой русской революции. И подавляющая часть энергии протеста аккумулировалась и перенаправлялась именно гравитацией его ярких и крикливых либералов, которые, конечно, и по численности и по влиянию превышали сумму всех ультралевых на два порядка.
Более того, они здесь жили, здесь управляли, здесь зарабатывали деньги и воспользовались плодами своей победы. Проблема в том, что сколлапсировали их влиянием извне.
А победа – была. Наглая, нахрапистая, подлая, потому что совершалась во время войны (за Китай). И глупая, – потому что императорское правительство вскрывало безбрежные рынки Дальнего востока, выгоду от которых топовый класс ощутил бы первым.
Беда либералов была одна: отсутствие громил. То есть, люди точно знали, как надо, но сами исполнить не могли.
Желание советских историков вынести революцию далеко за пределы войны понятно, иначе уж слишком нарочито отовсюду торчат уши японских и английских шпионов. Желание это усугубляется ещё и тем, что революции нужно было придать ультралевый характер, то есть ретроспективно усилить роль ленинской партии. А вся эта возня левых началась, когда настоящая либеральная революция уже достигла всех целей и зафиксировала сделку.
Действительно, ультралевые продолжали террор ещё долго. Этот шлейф исполнений и эксов использовался историками для продления генезиса Ленина и Ко в далёкое прошлое. Роль которого в революции была равна нулю.
Вообще-то революцию точнее ограничить рамками (и именовать) 1904 – 05 годов. Потому что в принципе, всё свершилось на рубеже лет, параллельно череде сухопутных и морских поражений.
Российскую власть рубежа веков советские и западные историки клеймили как недоговороспособную и не желавшую идти на компромисс с обществом. Беда, однако, была в том, что разговаривать было, в сущности, не с кем. Интеллигенция только-только начинала для себя открывать страну. Развивавшаяся бешеными темпами статистика давала совершенно иную картину мира, чем та, которую рисовали себе и теоретизировавшие народники, и практикующие адвокаты. По сути, от власти устным матом и литерной срочностью требовали того, что и так было тихо обустроено или запланировано к обустройству в плановом режиме.
Открытым оставался один вопрос: о представительстве, то есть, «хотим к бюджету в обход выслуги». На логичный вопрос правительства громогласным общественникам, «а кого вы собираетесь представлять?» следовали ругань и хныканье. Представлять образованные горожане могли только себя. Выводить сельский люд из состояния апатии они опять-таки предоставляли властям. Решительное большинство практических земцев до 1904 выступало вообще против конституционализма: они понимали, что, получив партийное представительство, столичные пустозвоны милюковы и заграничные прожектёры струве быстро подорвут их многолетние усилия и карьеры. Например, заменив профессиональных администраторов на выборных трезвонов, подотчётных партиям (так и случилось, но позднее).
Земцы формировали собственное движение (тоже к государственной власти), но гораздо более консервативное и первоначально не представлявшее партийности. Люди выступали, по сути, за расширение уже имевшихся полномочий.
Вообще, почуяв наживу ещё только назревавшей (но очевидной) войны, все разносортные леваки словно по команде (то есть, по команде) наперегонки бросились возгонять партийное строительство с 1903. Неоднократно отмечено, что и свою активность революционеры всех мастей вели параллельно течению войны. Кемские Земские невеликие князья Долгорукие и Шаховской, ещё перед войной поставившие целью конституцию и парламент, прикусили языки в её начале и до поражений предпочитали не высовываться. Но с возрастанием проблем на фронте, земские ещё легальные съезды стали выдвигать всё более радикальные требования.
При нарастании кризиса паровоз гулких либералов «Союза Освобождения» пошёл на обгон, продудев съездом в Париже в сентябре 1904, и тогда земцам ничего не оставалось, как снова перехватить инициативу в рамках внутренней конкуренции за внешние ресурсы. 7 ноября 1904 Шипов и князья организовали уже полулегальное Сословное Собрание.
Собрание было поддельным и управлялось почти тем же заграничным центром, что и съезд освобожденцев, созванный на японские деньги финским международным шпионом и авантюристом Циллиакусом: полномочий у делегатов не было, поскольку они не избирались, а подбирались искусственно по принципу соответствия политической программе. Главным пунктом программы, в котором сошлись все проплаченные политики и в Париже и в Питере, было отрицательное отношение к войне, а, по сути, требование сдаться.
8 мая 1905 Милюкова избрали председателем «Союза Союзов» – сверхмощной организации, которая включила в движение ультралевых, то есть, террористов. Можно задаться вопросом, почему рвавшиеся к власти демагоги (но не социалисты) не опасались открывать дорогу радикалам? Ведь из опыта Французской революции известно, что первая её ступень со временем оборачивается второй и т. д. И небольшая, но организованная группа лиц, не ограничивающая себя ничем, начинает уничтожать бывших умеренных революционеров.
Штука в том, что в числе «союзников» было довольно значительное число людей из власти, которые социалистов держали под контролем, в известной степени ими управляли и намеревались по исполнению теми возложенных на них задач, их истребить. Что, кстати, удалось.
И вот что ещё важно: революцию можно считать оконченной в момент отказа Николая от идеи булыгинской думы в пользу настоящего парламента. Но террор только нарастал, более того, стал тотальным после заключения Портсмутского мира.
Интересно другое: сама революция, то есть, изменение государственного строя, была проведена сравнительно бескровно, и, благодаря, удачным манёврам власти (о решениях тайного собрания сентября 1904 знали всё) эксцессы были максимально купированы.
Я уже писал подробно, что сутью наезда на Россию было желание уничтожить её национальную администрацию – то немногое национальное, что было у мощного и конкурентоспособного национального государства. Монархия была лишь одной из целей. У ощетинившегося броненосца отколупывали защитные пластины поштучно. То есть персонально.
Обыкновенной ошибкой является рассмотрение убийства чиновников или военных их поступками (недокорм, недолив). В большинстве случаев не было вообще никаких персональных претензий. Просто человек был занесён в списки – и поставлен под разнарядку. Да и не человек – бронелист, кирпич в крепостной стене национальной администрации. Лишь бы человек тот был «от себя», фундаментальный: образованный, твёрдый, честный, умный. Думы, переполненной кривляющимися адвокатами и подставными защитниками трудящихся, для уничтожения национального государства было недостаточно. Но и уничтожения профессионального управляющего слоя без Думы не хватало.
Для наглядной иллюстрации разберу подробно более простой случай, не так сильно заретушированный советской пропагандой. О глупом, но талантливом Гапоне, человеке, попавшем в случай и в нём скоропостижно пропавшем.
Рабочая организация (уже тогда довольно стрёмная, но компактная, около 1 тыс.) Зубатова была перехвачена в два хода. Сначала по навету был уволен сам Зубатов, а после убийства уволившего его Плеве были уволены все остальные. Рабочие повисли в воздухе под руководством растерявшегося фронтмена, того самого Гапона. То есть, говорить он умел (что и является задачей фронтмена), но к решительному руководству или хотя бы массовой мобилизации был неспособен. Для организации дела ему подсунули «раскаявшихся» ультралевых и откровенных японских и английских агентов. По три рубля на рыло – дело взлетело по экспоненте. Попав в карусель, где апломб хохлацкого царя раскручивался всеми интересантами, Гапон перестал контролировать даже самого себя: вот он ещё влиятельный тюремный поп, а вот в зеркале без пробела комический отец русской демократии и особа, приближающаяся к императору во главе толпы религиозных адептов.
Дело «фабричных рабочих» вдруг закрутилось с такой скоростью, что люди натыкались на собственные спины. «Соратники», а на самом деле, узурпаторы рабочего метапрофсоюза, потребовали выступить с петицией (помним английских чартистов). Гапон был против: никто не поверит, что рабочие формулируют политическую повестку (да и экономическая была запредельно наглой), то есть, его самого справедливо посадят, как провокатора. Тогда на Путиловском организовали увольнение четырёх членов «профсоюза» и предъявили Гапону: ты царь или не царь? Подзуживаемый доброхотами «славаукраине» помчался по инстанциям: результат – ноль. Подстрекатели, скрестив руки, ухмылялись: чтобы не выглядеть терпилой, Гапон пригрозил поднять полпитера на забастовку, а ещё через неделю был вынужден возглавить чарт в расчёте на то, что власти уступят хотя бы приёмом петиции. Но те действовали твёрдо и адекватно, хотя жертв избежать не удалось. Не сразу, но быстро выяснилось, что поднятая им волна захлестнула самого Гапона.
Поскольку поп связался с чертями, именно они и обеспечили остановку столичных предприятий, то есть, как раз то, что и требовалось во время войны. Итогом короткой, но массовой стачки, а также событиями 9 января международная общественность получила повод наехать на конкурента. Подогреваемый 70 лет большевиками (это подонки Запада), навет жив до сих пор. Забывают, однако, что рабочие бастовать не хотели, и их приходилось вышибать с рабочих мест угрозами револьверов и кастетов. Этим, то есть кратковременным наймом бандитов, хозяева Гапона и занимались через своих левых экстремистов.
Своё цунами поп узрел издаля, но попутал края и помчался ему навстречу: принялся бегать по Европе, но быстро обнаружил вместо широкой воли «примкнуть и возглавить» теснины лабиринта английского передаста. Пьес одного Горького британской разведке для финансирования не хватало: расстриге в Лондоне организовали издание собрания сочинений (за одну поспешно сляпанную автобиографию заплатили 30 т. р.) и сбор пожертвований: чудак пошёл гопаком уже натурального пирата и оружейного барона, раздавал оговорённые суммы всем по списку, включая Ленина. С другой стороны, лишним человек стал 9 января, а хардкором прохилял-таки ещё год... с гаком.
Вот то же произошло и с леваками от интернационал-социализма. Как Гапон стал не нужен, сварганив рабочее дело, так и радикалы стали лишними после того, как их умеренная часть утилизировалась и переварилась Думой.
Интересно, что революционеры из либералов не заблуждались относительно своих возможностей загнать джинна в бутылку, поэтому не особенно противодействовали актам правительства, а большинство их попросту рукоплескало введению военно-полевых судов (революционер Гучков так и вовсе от лица октябристов отправил 28 августа 1906 в «Новое время» одобрительный адрес). Труднее было кадетам, лидеры которых были непосредственно замешаны в общении с международными агентами и террористами, но даже ультрафиолетовый негодяй Милюков противостоял законопроекту своей партии «Об упразднении военно-полевых судов».
Революция 1904 – 05 действительно была и совершила фундаментальный переворот, важнейший после реформ 1860-х. Сделали её под существенным влиянием англичан и на деньги противников России в войне японцев высокопоставленные заговорщики правительственных и земских лож, используя инструменты саботажа на военных предприятиях и ключевом Транссибе. Чтобы заставить рядового рабочего или служащего забастовать требуются недюжинные усилия: нормальный человек свою работу любит и относится к ней ответственно. Для угроз и избиений организаторы использовали наёмников, которых связали с социалистами пустыми разводками типа «тронул – женись» и которые поначалу были, конечно, вообще ни ухом ни рылом.
Всё это произошло уже, по большому счёту, до середины 1905. Что же это за таинственная революция была в 1906 и 1907?
А контрреволюция. Около полугода после Манифеста социалистов не трогали: требовалось закрепление необратимости реформ. А дальше их планово начали мочить. Вся история «революции» 1906 – 07 – это история разгрома. Уголовники, конечно, отступили в глубины Сибири, но дни их были сочтены. Власть обрела уверенность, а Россия – 10 лет бурного роста.
В 1917 ультралевые террористы ошибки не повторили. В сладкой мести либералам было немало личного.
По теме: В чём советские и западные историки сходятся
По теме: Чью версию революций мы изучаем
По теме: Почему не жаль Учредилку