Вообще-то нам выгодно считать Ленина великим революционером. Пусть в национальном пантеоне будет крутая знаменитость. Посмотреть даже можно, – не китайцев одних лакомить, – а с точки зрения на вкус и цвет... Чего уж там – сто лет прошло, мавзолей и сам достопримечательность. Как говорится, два на доллар... Но сами, конечно, знать обязаны всё.
[Часть 1]
Некоторые думают, что я пытаюсь низвести Ленина до посредственности. Но речь не о том. Посредственностью он не был. Но не был и революционером.
[Ленин – «хорошист». Пусть не вводит в заблуждение отличный аттестат: тут начальнику мог угождать Керенский. Да и в принципе, всем известно, что школьные отличники больше ни на что не годятся. «Отличник» – разновидность невроза.]
Сегодня половина видимого мирового истеблишмента – ленины. Это не революционеры, а карьеристы, часто без партий вообще. Люди из школьных капустников и каких-то тусовок «муж жены». Просто с Ленина только начиналась эпоха блестящих фронтментов. Отсюда и аберрация: кажется, что Ленин сам себе мог сколотить революцию, сам и сесть потом главой кабинета министров.
А революции Ленину доставались на блюдечке с голубой каёмочкой. И даже в тех условиях он умудрялся отлынивать. Например, никогда не рисковал, при малейшем шухере сбегал. И не в Финляндию, а скачками через забор. Так, что даже, кажется, что его умышленно берегли. Потому что второго такого же ультра- найти было сложно.
Ультра- вот почему: в 80-е и 90-е все европейские СД-талмудисты твердили о невозможности социалистической революции в России и готовили её где угодно, но не там. Ленин же с самой инициации упорно стоял на антироссийской позиции предателя Родины. Таких, могших наплевать на марксизм с вершины собственной кривоколенной доктрины, было мало, и он представлял собой растущий актив.
Или так: именно потому Ленин никогда и не был марксистом, что это мешало главной цели – государственному перевороту в России. Но просто о перевороте, как перехвате власти в интересах внешних сил, говорить было, конечно, неприлично, потому двадцать лет Ленин и бился в теориях, как подвести грязный путч под чистые знамёна социальной справедливости.
Спросят, но если не образцово-показательный Ленин, то кто вообще может считаться революционером?
Да вот, например, Гитлер (диалектически сочетавший урны уличные, избирательные и с прахом). Тоже, конечно, не без червоточин внешних подпорок, но там была обоюдоострая игра. Или Муссолини. Оба начинали как социалисты, которых и только которых принято считать революционерами. Но вот есть ещё Франко, Реза Пехлеви, Пиночет... Их на английской медиа-шкале почему-то принято помещать в разряд контрреволюционеров, или путчистов, хотя контрреволюция – это разновидность революции. Впрочем, во всех случаях без проверки на внешнее влияние не обойтись, но примем во внимание, что настоящая революция совсем без внешней поддержки просто невозможна: кто-то извне должен новое революционное правление признать и поддерживать хотя бы де-факто. Вопрос в степени приверженности национальным интересам. Шкала такая: Парижская Коммуна – 0%, Ленин & Ко – 5, Муссолини – 40. Франко – 75 (и за это был награждён прижизненной и посмертной чёрной легендой).
Между революциями Ленин в России не был (если успокоиться по поводу ломтей Финляндии и Польши). Переворотчик, задорно обещавший накрутить хвост мощному государству своей микроскопической партией, сидел тише воды, ниже травы.
Чем занимался? Неужели формировал боевое крыло, организовывал тренировочные базы, копил оружие, добывал планы стратегических объектов?
Ничуть не бывало. «Работал с письмами», «подавал на гранты» Каутскому, Цеткин, Мерингу. Издавал и издавался. А обещал-то вооружённое восстание. Карьера не то чтобы не вертикальная. Её, революционной, вообще нет. Дно.
Вполне респектабельный быт Ленина (хорошее жильё, престижный отдых, загранкомандировки, умеренные, но уверенные доходы - что ещё нужно, чтобы встретить старость) позволяют считать его работу в «революции» просто разновидностью буржуазного заработка. Это не зарплата, но гонорары. И такая комфортная жизнь с некоторым положеньицем в обществе (специфическом, но все социальные группы специфичны) позволяет считать именно это целью жизни Ильича. Нигде и ни в чём, кроме слов, не видно его стремления занять государственный пост или совершить вооружённый переворот с риском для жизни. Он брал на себя ответственность за экстремистские высказывания, за это необременительно «скитался», но приобретал имя и средства к существованию. Как и революционер с душком Бакунин не проявлял ни малейшей личной смелости, хотя смел призывать других к самым жестоким массовым репрессиям и террору. Сейчас сказали бы: диванный революционер. Цель – не кабинет министров, а кабинет директора округа СД-партийных школ. По стопам отца.
Если разобрать кейс лениных с точки зрения межгосударственных отношений, то мы увидим, что социал-демократическую гопоту раскручивали тем сильнее, чем больше укреплялись национальные государства. Было ясно, что простой войной их не возьмёшь: даже проигравшая сторона быстро регенерирует потери, поскольку идеология национализма крайне эффективна именно в деле концентрации ресурсов. Отсюда взялась идея социальных классов, якобы имеющих некие общие между собой, а не национальные интересы. Государства обвинялись в том, что мешали им осуществлять свои справедливые права. Действуя не по вертикали государственной власти, а по горизонтали социальных претензий, классы должны были размывать государственные границы и разъедать государства изнутри.
В принципе такой социальной группой могла быть любая: пробовали вертеть дело через духовенство (помним, обобщённое христианство), горожан-собственников (буржуазию), студентов, сельских обывателей (народничество). Когда по отдельности не хватило, ухватились за кучу-малу «разночинцев», которым придумали какой-то общий никогда не существовавший интерес. Это было уже «теплее», так как вовлекало целевую группу мелкого чиновничества, то есть, часть государственной машины, а всё-таки её не заклинило: шинели Акакиям Акакиевичам оказались нужнее наркомовских портфелей.
Но опытным путём (уже в детстве Володи Ульянова) выяснили, что самым удобным классом был наиболее бестолковый пролетариат, управлять от лица которого оказалось проще всего, – прочие же требовали доли, то есть не давали заграничным интересантам заниматься неограниченным ограблением подпавших под социальные преобразования неудачников. Относительно массовые и бурно прираставшие вчерашней деревенщиной новые горожане без собственности, но с голосами (часто буквально) позволяли развернуться агитации против государств наиболее эффективно. Ошибкой было полагать, что для этого требовались рабочие как таковые. Наиболее продвинутые СД понимали, что это лишнее звено, вербализируя, однако, иное. На удочку плехановских мантр попался и молодой Ленин, пока один трудящийся под предлогом изучения Маркса не спёр у него пальто.
Требовались вожди менеджерского типа: рабочие быстро утомлялись от непонятной политики и скатывались к экономическим требованиям пайка и тарифов. Сам Ленин признавал, что задача ежедневного партийного котовода – проникнув в среду рабочих, лишь модифицировать их насущные требования, а не выдумывать новые. Теоретики тут были не нужны: антиправительственную белиберду могли нести руководители ячеек на местах гораздо лучше эмигрантов. А на заходы Ленина как практика (револьверы, ножи, тряпки с керосином) делали глаза даже соратники. Напомню, Ленин, шутя, просил резать людей. Натурально, лишь набивал перед Парвусом цену своей ультралевости. Скажут даже, что он и не настаивал, просто советовал. Но, так или иначе, это, конечно, поведение подростка. (Представим совет директоров регионального отделения. Встаёт центровой маркетолог, проездом из Лондона в Берлин: «Дело ваше, конечно, схемы полгода чертить, но мой совет: вырезать офис конкурента... А я у вас ни одного шила не видел».)
Но именно благодаря крайней позиции риторического демо-ультра, за которую никого не пускал, он занимал высокое место в среде эмигрантов. Кто заметит молодую серую мышь центриста среди Плехановых, Аксельродов и Засулич? Непримиримость (склочность) Ленина, она оттуда. Ценность позиции крысы в углу он понимал хорошо: бежать некуда, но и удара в спину ждать не приходится. А поскольку бежать из СД он не собирался, то занял этот угол не под нажимом, а добровольно и сразу (ясно, подсказали). С Лениным враждовали, но с пониманием того, что терять ему нечего; на первых порах помогала и репутация брата, не умного, но бескомпромиссного и лично мужественного человека. И это была ошибка его противников, – но не потому, что Владимир был по характеру антиподом Александра. А потому что для владельцев европейской СД такие крайности представляют особенный интерес, как штаны на вырост. Ставки там наивысшие, но и бинго громче.
Когда говорят о революционере Ленине, имеют в виду созданную и руководимую им партию большевиков. Логика ретроспективная: партия пришла к власти в ноябре 1917, уничтожила частную собственность и просуществовала у власти 70 лет. Значит, её создатель – голова, ей палец в рот не клади. А поскольку партия захватила власть в результате вооружённого мятежа, то, определённо, её вождь – революционер.
Но... это-то и должно представлять особый интерес для историков: обратить время как положено, от прошлого в будущее. Как партия доктринёрствующих публицистов, с лидером, жившим почти исключительно за границей, и стоявшая максимально далеко от практики русских революций, оказалась у власти в конце 1917 и осталась там на 70 лет? (А ну, как выигравший в лотерею миллион просто билетов накупил на два?)
Да ведь и Ленин умер в 1924, страна уже вернулась к частной собственности, и на рельсы вторичной отмены её ставили почти те же, но совсем другие. Выходит, дело тут вовсе не в Ленине. А его роль не ограничивалась ли капитуляцией в Бресте (и резнёй в Екатеринбурге), после чего оказалась исчерпанной до дна? И не устранили ли его за ненадобностью?
В семье Ульяновых не стать оппозиционером было невозможно. Обычно говорят о казнённом Александре, но всё ещё хуже (ага, оказывается в доме счастливчика лотерейные билеты покупали все!) Главной застрельщицей среди молодого поколения была старшая сестра Анна, точнее, её вероятный любовник, а впоследствии муж, крупный СД-функционер из староверов Елизаров (о нём немного в ч1, а много о нём и нет, иначе солнечного Ленина затмит). Семейная их жизнь протекала крайне причудливо и чем-то напоминает такой же бездетный партийный альянс самого Ленина. Когда Владимир был ещё невинным школяром, пара уже творила дела, и вовсе не на супружеском ТВД. Нет сомнений, что именно он(и) и подтолкнул(и) недалёкого и упрямого Александра Ульянова на «акцию» (вообще, спровоцированную на 90% властями). Следователи, конечно, имели знать суть комбинации, и Анне удалось отделаться сравнительно лёгкой ссылкой. Тут навряд ли «сдали всех», скорее, они были средним звеном провокации, о которой сама Анна могла лишь догадываться. Что её подельник был связан со спецслужбами и истеблишментом через тайные механизмы лож, говорит его дальнейшая карьера вербовщика агентов на Транссибе и главного проводника революции 1905 года и далее экспрессом. Ленин и после прихода к власти своего старшего товарища-зятя несколько побаивался (взаимно, конечно) и, скорее всего, от наркома под видом тифа просто избавились. Подрезали параллельную ветку управления.
Дело СД развивалось что с Лениным, что без, но в России ему были препоны. Согласно Марксу (а другой теории просто не было) отъём собственности по европейскому сценарию был невозможен, так как неразвитость капитализма не создала достаточное количество собственности, необходимой для запуска первой ступени социализма. Но вообще, Россия была страной жирной и сильной. Ослабить и присосаться хотелось, только Маркса для этого не хватало. Припомним тут, например, масонские ложи екатерининских времён. Созданные против более развитых государственных машин, России они были не опасны ещё лет 30.
То есть, банально, интересантам госпереворота в Германии или Франции марксизма было достаточно, но России нужна была модификация учения. Ленин её и допиливал.