В истории восстания декабристов примечательным обстоятельством является то, что рядовой состав не участвовал в нём. Солдаты были вовлечены в бунт обманом, – как офицеры Северного общества, так и офицеры Черниговского полка на юге, уверили их, что те выступают на стороне законной власти – императора Константина. В противном случае войска не подчинились бы командирам. Чем, собственно, в случае с Черниговским полком дело и кончилось.
И, в принципе, в неосведомлённости рядовых о целях операции нет ничего странного. Солдаты как правило понимают цели войны не лучше офицеров, тогда как подлинные зачинщики даже представить себе не могут, почему вдруг всё пошло, как идёт, – откуда на ровном месте война и что вообще за чертовщина творится? Тем не менее, в ситуации с невольным участием солдат в восстании советская историография усматривала нечто склизское, и стремилась этот факт скрыть. Много склизского, впрочем, в ситуации видела ещё и российская дореволюционная историография, также избегавшая в данный вопрос углубляться. Ибо там выходило, что декабристы не главные негодяи, а в сравнении с возомнившим себя кингмейкером Милорадовичем так просто дети… Но не суть.
Суть же именно в том, что на осознанную поддержку солдат декабристы не рассчитывали. Нижние чины были беззаветно верны императору, а если того убивали табакеркой, то туда ему и дорога следующему. Революционные настроения поразившие армию в начале XX века, в XVIII-XIX столетиях полностью отсутствовали, как и почва для их возникновения – недовольство.
Последнее и может показаться странным, особенно через призму историографии советской, концентрировавшейся на огромных сроках службы, жестоком обращении с солдатами и их бесправии. Но, – даже не отрицая справедливости вышеизложенного, – тут не всё так просто. У заточенного на войну «дворянского государства» с армией всё было под контролем.
По поводу «заточенности на войну» достаточно сказать, что до 1766 года 25-летняя служба была обязательной для всех дворян, – отказ означал автоматическое отчисление из сословия. Служба, правда, не обязательно была военной, – вариантами являлись придворная или гражданская. Но придворная была доступна лишь выходцам из богатых семей, получившим хорошее образование. На гражданскую же, обычно, принимали после нескольких лет военной, или уж ветеранов. Не старых. Служить начинали с 15-16 лет.
В действительности, солдаты не роптали, так как не имели для этого оснований. Всё познаётся в сравнении, для солдата же предыдущий опыт жизни в деревне, как правило, был единственным. Вот, в сравнении с крестьянами солдаты являлись привилегированной группой.
Расставание с семьёй, – если она была, в рекруты община сдавала, в основном, людей с той или иной точки зрения «лишних», – оказывалось сильным потрясением. Но в новой жизни обнаруживались и преимущества. Солдат не просто кормили каждый день, независимо от урожая, а кормили хорошо, – тогда как в рационе крестьян мясо было редкостью. Исключая время походов, физически солдатская жизнь была легче и комфортнее крестьянской… И даже это было не главное.
К солдатам применялись телесные наказания. Так и крестьян пороли. Но разница была. Солдата могли не только наказать, но и наградить, что его оставшимся в деревне землякам в принципе не грозило. В походе солдат мог рассчитывать на добычу. И, вообще, деньги даже у рядового водились, – и на винишко, и на продажную любовь, если не гусар. Однако, и это – низменное и не главное.
Главное же, солдат имел перспективу. Выслужиться в офицеры незнатному и неграмотному рядовому было возможно, скорее, теоретически. Простые солдаты, получавшие по итогу потомственное дворянство и даже становившиеся генералами, в основном, выходили из числа кантонистов, ещё до действительной службы получавших хорошее образование в гарнизонных школах. Но в унтер-офицеры выслужиться мог любой – на практике. А это уже совсем другой уровень. Однако и в любом случае оснований для самоуважения у солдата было больше, чем у крестьянина. Рядовыми служили в том числе и дворяне, – обязательно, первые три года. Большей частью в гвардейских или кавалерийских полках, – но и в самых обычных тоже, если без связей, денег или проштрафился. Положение рядовых дворян, конечно, отличалось от положения незнатных солдат. Но не в той мере, чтобы их из отдельного котла кормили. Таким образом, дистанция между сословиями переставала казаться столь уж огромной.
Кстати, в том что Суворов начинал службу рядовым, пусть лишь «как бы» и в суперпривилегированном лейб-гвардейском полку, а царевич Багратион рядовым кроме шуток и в полку самом затрапезном, укомплектованном обычным рекрутами и непрерывно грызущемся с горцами, – нет ничего странного. Там начинали карьеру все. Ведь, поступить на действительную службу офицером сразу, минуя солдатскую и унтер-офицерскую стадию, можно лишь окончив военное училище. А для этого требуется, как минимум, чтобы такие училища уже были изобретены. Раньше всего стали готовиться кадры для флота, но это отдельная история.
Любопытно в данной связи, что рассматривая изображения русских солдат 1812 года, ничего определённого о происхождении и сословной принадлежности этих людей сказать нельзя. Исключая, разве что, лейб-гвардейскую конницу (все дворяне) или казаков, полки которых комплектовались, внезапно, представителями сословия казаков. В остальных полках солдат был… просто солдат.
Из «Горя от ума» мы знаем, что Чацкий, например, служил. Скорее всего, три года гусаром. Без этого, его реплика «Служить бы рад» повисла бы в воздухе, ведь состояние позволяло не служить (Евгений Онегин не служил, но он и не положительный персонаж), а образование сразу пойти по «гражданской» (как Пушкин, на рабочем месте, впрочем, появлявшийся только в день получки). С другой стороны, упоминание, что Молчалин служит «при архивах», подчёркивало для современников Грибоедова ничтожество данной фигуры. Служба в архивном ведомстве считалась скучной, бесперспективной и в буквальном смысле «пыльной», так что в начале XIX столетия рассматривалась, как «альтернативная». Для тех, кто на три года в солдаты не хотел, но лицеев не заканчивал.
...Помимо бонусов вышеуказанных, солдат имел возможности для развития. Хотя бы потому, что с представителями высших сословий общался чаще чем хотел бы, – постоянно. И этот плотный контакт с офицерами не мог не оказывать культурного влияния. Не говоря уж о личной гигиене и привычке красиво одеваться, – тут солдата не спрашивали… Как следствие, крестьянином солдат себя не ощущал, не думал как крестьянин, как деревенский мужик не говорил, и так-то убого не выглядел.
Соответственно, когда срок службы истекал, возникал вопрос, что с жилистым мужиком немного за сорок (в солдаты брали с 15 лет до 1766 года и с 17 позже) делать. Вариантов существовало много, «инвалидами» пожелавшими (sic) остаться на второй срок, комплектовали гарнизоны, служба в которых не предполагала участия в походах, а значит особых физических испытаний. Также бывшие солдаты становились разного рода смотрителями и городовыми… Унтер-офицеру просто назначалась пенсия, маленькая вообще, но сравнительно с крестьянами позволявшая жить безбедно… К труду на земле, однако, солдат рекрутированный из крепостных в любом случае не возвращался. В первую очередь потому что помещикам это казалось плохой идеей.
Даже опасной. Реальный же головорез. После четверти века практических упражнений, даже профессиональный. Да ещё с претензией. Барин для бывшего солдата – не небожитель и не авторитет, – действительно авторитетных людей он видел, а однажды может и самому Барклаю честь не отдал. Если такого на конюшню… нет. Это уж совсем себя не любить. Лучше сам пусть на конюшне других порет.
В частности, упоминаемый в стихотворении Лермонтова «Бородино» «дядя», конечно, не «брат отца». А в том смысле «дядька», что и Черномор при тридцати трёх богатырях, – наставник, воспитатель. Лакей из солдат. Барчук относится к нему с уважением, живёт дядя в усадьбе, питаясь, фактически, с господского стола. Физическим трудом не занимается. Для крестьян «дядя» вообще большой человек – власть.
...Проблемы у дворянского государства начались после введения всеобщей воинской повинности, когда солдаты перестали ощущать себя отдельной привилегированной кастой. Характерно, что с этого момента опорой самодержавия, внезапно, стали казаки, – раньше без конца бунтовавшие. Но ситуация изменилась. Если прежде казак был ниже солдата, – хоть и относился к военному сословию, однако, лишь к дну его, как «воин по случаю», а скорее уж крестьянин, чем воин, – то потом система начала работать так, что уже казаки ощутили себя сословием привилегированным. Которому есть что защищать.