Мама стояла в Сайгоне и пила маленький двойной. Она всегда брала только маленький двойной, все всегда брали его брали, это такая форма причастия к среде своих, ведь маленький простой как бы несолидно, а большой двойной — какое-то уже пижонство. С Нарвской до Маяковской пять остановок на метро, оттуда до Мойки прогуляться по Невскому до «тряпочки», Института текстильной и лёгкой промышленности, совсем недолго, полчаса, а по пути ещё и кафе.
Самое именитое место Ленинграда тех лет, больше на слуху, чем любой театр. Там не только местные тряпки, неформалы неопределённого толка, ещё не знающие, за что точно надо ругать власть и что именно творить самим (искусство или дичь), но и сложившиеся личности, желающие вывести страну к... К чему? Точно, что из коммунизма, но куда? В капитализм, в котором нужны все слои, но для заранее оговоренных целей использования?
Но коммунизм точно не радовал любителей современного искусства, сейчас им гораздо, гораздо легче. Не надо доказывать товарищу майору целостность своего произведения, его зрелость и нацеленность на превосходство коммунистического строя и укрепление позиций рабочего и колхозницы в искусстве соцреализма и в мире вообще. Не надо бояться, что твои книги запретят, тиражи изымут и сожгут, а картины замажут поверх зелёной краской, а лучше сразу кроваво-красной.
Маргинальность ныне в почёте? Или она уважались только в пост-перестроечное время, не то, что в Ленинграде? Когда пишут, что Митьки пропагандировали аскетизм, то лучше быть честными — а кто из одиноких в те годы был не аскетом? Неужели, в комнате в общежитии стояли холодильники, кухонные комбайны (или что там производил тогда Восточный блок) и стенка, этот венец советского интерьера, место демонстрации несметных богатств стеклянно-фарфорового типа?
Нет, конечно нет. Вместо холодильника у мамы была форточка, точнее, форточка была всегда, холодильник весной и осенью, а зимой он превращался в морозилку, огромную такую бесконечную морозилку. Открываешь форточку, протягиваешь руку и вытаскиваешь из этой бесконечности пельмени в пакете... И лишь семейные обзаводились каким-никаким бытом — первым делом, папа купил маме холодильник. Это ещё надо суметь заработать и не потратить на бесконечный кофе или что покрепче.
Выбор, конечно, был. В Сайгоне тусили художники, а один из Митьков оказывал знаки внимания, но... одними похвалами в стиле "Улёт!" и предложениями "Оттянуться" с бутылкой будущего не слепишь.
— Дык
— Ну ёлы-палы...
Но не в Садко же, что на Невском идти, туда, где раньше собиралась богема, а потом лишь генералитет, заморские гости с валютой в карманах и охотники с охотницами до этой самой валюты.
Когда через четверть века в тех же местах учился я, никакого Сайгона уже не было. В Садко тоже не охраняли вход, словно там склад РВСН — его уже не было, впрочем, по ощущениям, как и ракет в стране. Мой Институт, теперь уже гордо называющийся Университет, сосед с маминым по Мойке, призывно зазывал в свои классы обнажёнными девицами под потолком из гипса, соседствующими с амурами. Митьки отсвечивали тельняжками и народным признанием, завсегдатаи Сайгона или спились, или превратились в кумиров, или превратились в обывателей, ищущих благ для себя и семьи.
Я зашёл в аудиторию, чеканя шаг железными подковами на казаках, а декан кафедры теории..., не будем палить зазря, но профессор и доктор — звал нас, студентов, на Дворцовую площадь, на митинги против. Не помню, против чего, но что-то на бытовом (зарплаты и стипендии больше, цены в магазинах меньше), потом про царя [Бориса] и водку.
А что сейчас? На Невском толпы народа, не пройти... 2 миллиона человек проходит тут пешком каждый день, пытаясь не затоптать друг друга, но это не митинг (они запрещены). Бессмысленные музеи всякой дури с зазывалами, сомнительного и респектабельного вида кафе, но неформалы и студенты всё также тут, они молоды, они против мещанства и за будущее страны.
============
Подписывайтесь на канал – зарисовки выходят каждый день.
Ставьте лайк, если понравилось
#Ленинград
