Иркутск, февральское утро 1920 года. Адмирал стоял у стены. Чекист Чудновский спросил о последних желаниях.
«Передайте супруге в Париж благословляю Ростислава», — попросил обречённый.
Чудновский согласно кивнул головой. Через минуту грянули выстрелы, тела сбросили под лёд Ангары. Обещание чекист не сдержал, английский исследователь Питер Флеминг позже напишет, что слова умирающего так никто семье и не донёс.
А мальчику Ростиславу тогда исполнилось без малого десять. Он жил во французской столице и понятия не имел, что папы больше нет.
Детство среди могил
Появился на свет Ростислав весенним днём 9 марта 1910-го. До него у родителей было две девочки, но обе умерли малышками. Татьяна скончалась во младенчестве, Маргарита заболела во время панического бегства семьи из Либавы от наступавших немцев в четырнадцатом.
Выжил только Славушка, так звали мальчика дома. Папа-адмирал мечтал о военной карьере для наследника, слал ему наставления: «изучай военную историю и дела великих людей». Только вот увидеться им было не суждено.
Летом семнадцатого отец отбыл в столичный Петроград, а семилетнего Ростислава отправили подальше от революционных бурь в украинский Каменец-Подольский, к родственникам матери.
Софья Фёдоровна не бросила супруга сразу. Ждала в Севастополе, может, прорвётся, может, эвакуируется, может, победит в конце концов. В осенние дни девятнадцатого года Александр Васильевич написал супруге финальное послание:
«Ты заботишься о Славушке, я спокоен. Воспитай его, пока я не смогу сам сделать из мальчика солдата и слугу Отечества».
Три месяца оставалось до гибели адмирала. Сын получил и другую весточку от отца:
«Дорогой Славушка, зимой закончу с войной, увидимся».
Не закончил. И не увиделись никогда.
Эвакуация на британском пароходе
Весной девятнадцатого англичане вывезли вдову с ребёнком из рушащейся империи. Дали денег, посадили на судно.
Севастополь — румынский порт Констанца — Бухарест — Марсель на юге Франции.
Когда зимой двадцатого дошли слухи о казни Верховного правителя, Софья Фёдоровна в панике перебралась с десятилетним сыном на испанскую границу, в городок По. Там мальчика устроили в католический колледж иезуитов с названием «Непорочное зачатие». Строгая дисциплина, латынь, молитвы. А дома голод, ведь эмигрантское пособие урезали в пятьдесят раз, со снятых пятнадцати тысяч франков до жалких трёхсот.
Знакомые вспоминали: у вдовы адмирала иногда не было средств даже на хлеб.
Тогдашняя французская столица кишела русскими беженцами, их набилось под полторы сотни тысяч человек. Князья крутили баранку такси, графини драили полы в ночных клубах, офицеры гнули спины на автомобильных заводах. Блестящий Париж прятал за фасадами нищету изгнанников.
И все они жили иллюзией скорого возвращения, ну может год-два, ну пять от силы, и советская власть рухнет. Никто не верил, что они навсегда оторваны от России.
К двадцати семи годам Ростислав закончил престижную Высшую школу дипломатических и коммерческих наук в Париже. Но дипломатом не стал, он устроился клерком в Алжирский банк на рутинную конторскую работу.
Да, папа грезил о сыне-офицере, а вышел безликий служащий банковской конторы на чужбине. Современники замечали удивительное внешнее сходство с отцом. У сына был тот же профиль, та же манера ходить, даже сигарету держал так же, как покойный адмирал.
Зато политикой Ростислав Александрович не интересовался совершенно. Громкая фамилия Колчак была у всех на слуху в эмигрантских кругах, но её носитель не горел желанием кого-то свергать и что-то восстанавливать.
Свадьба двух адмиральских детей
В тридцать втором году случилась свадьба. Невеста Екатерина Развозова, её отец тоже был адмиралом, расстрелянным красными в революционном Петрограде.
Как-то символично даже вышло. Потомок одного флотоводца ведёт под венец дочь другого. Венчание прошло в главном соборе русской эмиграции церкви Святого Александра Невского на улице Дарю.
Через год появился младенец Александр, его назвали в память о великом дедушке, а может, о двух дедушках разом. Жизнь потекла тихая, обывательская. Муж ходил в контору, жена хлопотала по хозяйству, сын подрастал. Обычная эмигрантская семья без особых событий.
Но тут началась новая война. В сентябре тридцать девятого в почтовый ящик Колчаков упала мобилизационная повестка. Двадцатидевятилетний Ростислав облачился в офицерскую форму французской армии, получил оружие.
Впервые и в последний раз в своей биографии он взял в руки винтовку.
Покойный отец небось радовался бы, наконец-то сын стал военным! Правда, не русским, а французским. И не по зову патриотизма, а по принудительной мобилизации.
Воевал Ростислав где-то у границ Бельгии, потом отступал вместе со всей армией на юг к реке Луаре. Позднее в своих записках он опишет эти события отстранённо, бесстрастно:
«Мобилизован в тридцать девятом, взят в плен германской армией с остатками 103-го пехотного полка 16 июня сорокового года, после сражений от бельгийской границы до Луары, когда французские войска были разгромлены, а Париж захвачен».
Никаких эмоций, только сухой отчёт, словно он заполнял казённую бумагу.
Колючая проволока
Немецкое командование прекрасно понимало, кто попался в их сети.
Наследник Верховного правителя России!
Наверняка были попытки вербовки, мол, общий враг большевизм, руку дружбы протягиваем, сотрудничайте. Ростислав наотрез отказался. Секретов военных он не знал, опытом боевым не обладал, но честь имел. Колчак-младший просидел за колючкой до окончания войны. Немецкий плен сломал его организм, а здоровье так и не поправилось до конца дней.
Освобождение пришло в сорок пятом. Только через два года, в сорок седьмом, ветеран войны наконец-то получил французский паспорт, и это почти после тридцати лет проживания в стране!
До того обходился беженским документом, как и его мать, которая умерла так и не став француженкой. Семейство осело в пригороде Сен-Манде, в нескольких километрах от столицы.
Ростислав погрузился в исследование семейной истории рода Колчаков, копался в архивах, писал хронику. В пятьдесят девятом опубликовал труд «Адмирал Колчак. Его род и семья». Читал книги, делал записи, восстанавливал образ отца, с которым провёл так мало времени.
Три могилы на эмигрантском погосте
В пятьдесят шестом мать Софья Фёдоровна отошла в мир иной в доме престарелых для русских эмигрантов. Прожила восемь десятков лет, но в Россию так и не вернулась.
Сын пережил её ненамного, всего на девять лет. Организм, подточенный лагерной жизнью, сдался. Умер Ростислав в шестьдесят пятом, не дотянув до пенсии. Ему было пятьдесят пять. Похоронили на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, главном некрополе русского зарубежья.
Через десять лет к ним присоединилась супруга Екатерина.
Сын (внук Колчака) Александр прожил намного дольше, он умер в восемьдесят шесть. Отучился в Сорбонне, рисовал карикатуры для газет, увлёкся джазовой музыкой и даже уезжал на пару лет в Америку ради любимого дела.
Женат был на француженке Франсуазе, они произвели на свет сына Кронида да двух дочерей. Все потомки адмирала обосновались за океаном в Штатах.
Приятели вспоминали: Александр Ростиславович пел старинные русские романсы как из души, владел безупречным русским языком, интересовался российскими новостями до последнего вздоха, бережно хранил память о знаменитом деде.
Девятого марта две тысячи девятнадцатого года Александр Ростиславович Колчак скончался в парижской больнице после длительной болезни.
Смерть пришла ровно в ту дату, когда его отец Ростислав родился на свет, девятое марта тысяча девятьсот десятого.
Три поколения фамилии Колчак покоятся на французской земле вдали от России. Всего семь лет на родине да пятьдесят пять в изгнании — вот и весь итог жизни сына белого адмирала.
