Отец попытался защититься, но слишком поздно.
- Ира, перестань, это не так. Лена ни при чем.
- Конечно, она не при делах на сто процентов! Она у нас безупречная! – язвительно выкрикнула мать. Ее лицо покрылось красными пятнами. - А я, значит, мегера, и не даю тебе дышать. Так, да?
Людмила сидела, и ужас парализовал ее. Она видела все. Точный расчет в «невинных» глазах Лены, жалкую панику отца и предсказуемую слепую ярость матери. Людмила разглядела уродливую трещину, что прямо на ее глазах за этим обеденным столом расползалась по фундаменту их семьи. И в центре этого хаоса стояла Лена с выражением скорби на лице и наблюдала за делом своих рук. После крика все застыли в гнетущей тишине, как фигуры на картине. Мать тяжело дышала и сжимала кулаки, отец вдавил голову в плечи, побежденный и униженный. Людмила чувствовала, что воздух на кухне стал плотным, как вода, и дышать им невозможно. И в этот миг Лена неспешно, без суеты встала. До этого она изображала невинную овечку, хотя фактически устроила эту катастрофу.
- Ирина Борисовна, миленькая, не надо так. – высказалась она тихим, дрожащим голосом, полным слез. – Вы себе давление поднимаете. Это я во всем виновата, только я.
Она подошла к матери и осторожно коснулась ее плеча. И та, кто минуту назад приготовилась испепелить все вокруг, внезапно обмякла под ее прикосновением. Ярость не нашла выхода и сменилась бессильной, горькой обидой. Она позволила Лене обнять себя, прижалась щекой к ее руке и тихо, по-детски заплакала.
- Пойдемте в комнату, прилягте. – шептала Лена и гладила ее по спине. – Я вам капли принесу, чай с мятой заварю. Все наладится, моя хорошая.
Она увела рыдающую мать из кухни, как больного ребенка. Людмила слышала, как они прошли в спальню. Лена шептала, успокаивала, а мать сдавленно всхлипывала. Людмила осталась на кухне наедине с отцом. Он не двигался и смотрел на свой недоеденный рассольник. Его лицо казалось серым, постаревшим на десять лет. Людмила чувствовала смесь презрения, жалости и отстраненной боли. Ей хотелось крикнуть отцу: «Ты не видишь что Лена творит? Она же уничтожает вас!» Но она осознавала, что это бесполезно.
- Пап, - тихо начала Людмила.
Он беззвучно поднял на нее глаза. Там ни раскаяния, ни злости, только бесконечная, тупая разбитость.
- Не надо, Люда. – глухо отозвался он. – Не говори ничего.
Он встал, взял свою куртку и вышел из квартиры. Хлопнула входная дверь. Людмила осталась одна в центре разгромленного поля битвы. На столе лежали тарелки с остывшим супом, тикали часы. Через несколько минут Лена вышла из спальни, спокойная и нисколько не печальная.
- Ушел? – осторожно спросила она и кивнула на дверь.
- Как видишь. – ответила Людмила.
- Ничего. Вернется. Ему нужно остыть.
Лена говорила так, словно это их общая семейная проблема, и они примут решение вместе.
- Ирина Борисовна уснула. Я ей капель дала.
Лена подошла к раковине и принялась мыть посуду. Свою, материнскую, отцовскую. Этот будничный, хозяйственный жест в центре руин казался пострашнее любых криков.
- Зачем ты так поступила? – не выдержала Людмила.
Лена не обернулась. Она продолжала методично намыливать тарелки.
- Я не понимаю, о чем ты. Я совершила ужасную бестактность, и мне очень-очень жаль, что из-за моей глупости случился такой скандал.
Лена говорила это ровным и грустным голосом. Ни одной фальшивой ноты, идеальная актерская игра.
- Ты прекрасно представляла, что произойдет. – возразила Людмила. – Ты знала, что мама взорвется. Ты сделала это специально.
Лена закрыла кран, с расстановкой вытерла руки полотенцем, повернулась и посмотрела Людмиле прямо в глаза.
- Знаешь в чем твоя проблема? – бесстрастно спросила она. – Ты думаешь, что все крутятся вокруг тебя. Твои обиды, подозрения. А ты никогда не представляла, что родителям плохо друг с другом? Что отец несчастен, а мать одинока? Я не разрушаю, а элементарно заполняю пустоту. Ту, которую оставила ты, когда сбежала в свою новую, эгоистичную жизнь.
Лена развернулась и неторопливо пошла в спальню матери.
- Я посижу с ней, пока она не проснется. – бросила она через плечо. – Закрой за собой дверь при уходе.
Дверь в спальню тихо прикрылась. Лена не отправилась в свою квартиру и не попросила Людмилу «подвези меня». Она вернулась на свой пост, в самое сердце дома. Она стала сторожем у постели ее матери. А фраза «я заполняю пустоту» повисла в воздухе. Густая, вязкая и плотная, как отрава. Она впиталась в старые обои, в запах остывшего рассольника, в тиканье настенных часов. Она проникла Людмиле под кожу, и оттуда ее уже не вытравить. Людмила осталась стоять посреди кухни, униженная, обвиненная и изгнанная. Она обвела взглядом недоеденный ужин, пустой стул отца, смятую салфетку матери. Все эти немые свидетели катастрофы, казалось, вторили словам Лены.
«Пробоина, дыра, пустота».
А что, если она права? Эта мысль, чудовищная и невыносимая, но она пожаловала. А если Лена не причина болезни, а лишь ее симптом? А вдруг трещина в фундаменте их семьи образовалась уже давно, а Лена наступила на нее, и все посыпалось? Людмила вспомнила тысячи ужинов в этой самой кухне. Напряженное молчание отца, и его взгляд не отрывался от газеты. Вечные придирки матери, ее недовольное поджатое лицо. Свои собственные отчаянные попытки заслужить похвалу, рассказать что-то интересное и наткнуться на стены вежливого безразличия. Возможно, это и есть пустота? А она, Людмила, сбежала от нее в свою вылизанную до блеска квартиру, успешную работу, и оставила родителей наедине в этом вакууме. И пришла Лена, проявила заботу, смеялась, восхищалась отцом, понимала Ирину Борисовну. Она присутствовала в их жизни, но с какой целью? Людмила приблизилась к зеркалу в прихожей и посмотрела на свое отражение. На нее взирала измученная, уставшая женщина с темными кругами под глазами. И за ее плечом в отблеске виднелся дверной проем в спальню. Там в полумраке Лена сидела у постели Ирины Борисовны, защищала ее сон, охраняла покой. От кого? От мужа? От всего мира? Или от нее, родной дочери? Чувство вины сдавило грудь и мешало дышать. Лена победила хитро, она заставила Людмилу почувствовать себя соучастницей этого разрушения. Не жертвой, а причиной.
Людмила надела куртку, руки двигались как чужие. Она потянулась к двери, но задержалась. А если вернуться и выгнать эту самозванку? Подождать, пока проснется мать и вернется отец? Попытаться поговорить с ними? Не обвинять, а понять. Попросить прощения. За что? За все. Что уехала, отдалилась, оставила пустоту.
- Но ведь это же бесполезно. – пищал внутренний голосок. – Что бы ты ни сказала, все слова перевернут. Ты увидишь в глазах матери отражение оценок Лены. «Эгоистка, ничего не понимаешь». И ты снова окажешься с разбитым сердцем и оплеванная.
Людмила постаралась не издавать единого звука и повернула ключ в замке. Выскользнула на лестничную площадку, притворила за собой дверь. Она оказалась в безопасности за толстым слоем дерева и металла и наконец выдохнула. Атмосфера внутри квартиры чуть не задушила ее. Этим домом теперь правила Лена, а «Людмилы дочери» уже не существовало. Еще немного, и она бы поверила, что она монстр, а Лена правильная и незаменимая. Людмила почувствовала себя в безвоздушном пространстве в квартире и теперь жадно глотала свежий воздух. Там, в квартире, ей не угрожали физически, но все ее существо, ее правда, подверглись мощному воздействию. И только здесь, на нейтральной территории лестничной клетки, она снова ощутила цельность, а не раздавленность.
Людмила спускалась по ступенькам и чувствовала, она не проиграла, она спаслась. Холодный влажный ветер встретил ее на улице. Он трепал волосы, лез под воротник куртки, но она его почти не замечала. Она шла к своей машине, и в голове крутились слова Лены: «Твой отец несчастен, мать одинока. Я заполнила пустоту вместо тебя.»
Людмила села в машину, но не завела двигатель. Темнота окружала ее, а на третьем этаже светилось окно. Там, в ее бывшем доме, сейчас находился центр чужой галактики. И ей места там больше нет. Людмила не представляла сколько просидела так. Пять минут, десять, час. Сегодня Лена победила не отца с матерью, а ее уверенность, правоту и волю к борьбе.
Прошла еще неделя после катастрофы с триммером. Людмила прожила ее как в мутном тумане. Слова Лены «Я просто заполняю пустоту» пустили корни в ее душе и отравляли все. Людмила начала сомневаться в себе, своем прошлом и убеждениях. А вдруг она действительно виновата? И настоящая эгоистка, раз бросила родителей на произвол судьбы? Людмила пыталась дозвониться отцу, но он либо не брал трубку или отвечал односложно и тут же прощался. Она понимала, что он вернулся домой, и хрупкое перемирие восстановилось. Но цена этого – ее полное изгнание.
Продолжение.