Книга 7. Завещание Завоевателя
В гареме нового дворца в Бурсе всегда пахло розами и сандалом. Солнечный свет, проходя сквозь цветные стёкла окон-шебеке, рисовал на шёлковых коврах причудливые узоры. Журчали фонтаны. Но для одной женщины эта красота была лишь позолотой на прутьях её клетки.
Нилюфер-хатун, в прошлом византийская принцесса Олофира, сидела на мягких подушках у окна. Она была женой Султана. Её окружали роскошь и почёт. Служанки исполняли любой её каприз. Но она была глубоко, невыносимо одинока.
Её муж, Султан Орхан, был с ней добр. Он был справедлив и даже нежен, но его нежность была нежностью правителя к ценному достоянию, а не страстью мужа к любимой жене. Он приходит ко мне по ночам, исполняя свой долг. А днём… днём он правит Империей, которую он отнял у моего народа.
Она была здесь чужой. Её греческая речь казалась слишком певучей среди гортанного тюркского говора. Её тихая, православная молитва перед маленькой иконой, которую она прятала в ларце, была тайной, почти преступлением.
Я – трофей. Красивая ваза, которую поставили на видное место, чтобы показать всему миру: «Мы победили не только их армию, но и их кровь».
Она смотрела на горы, видневшиеся за стенами дворца, и её сердце тосковало по другому виду. По сиянию Босфора и золотому куполу Святой Софии.
****
В другой части дворца, в своих покоях, сидели две другие женщины. Две настоящие хозяйки этого мира. Бала-хатун и Малхун-хатун. Матери Султана.
Они пили шербет и вели тихую беседу. И темой этой беседы была она. Нилюфер.
– Её душа – как испуганная птица, Малхун, – говорила Бала, и её голос был полон материнской печали. – Она здесь телом, но ее сердце осталось там, за стенами Константинополя. Она почти не улыбается. Я молюсь, чтобы она нашла здесь покой и приняла нашу семью.
Бала, с её чистой и доброй душой, видела в Нилюфер лишь несчастную девушку, вырванную из привычного мира.
Малхун-хатун, дочь воина и политика, смотрела глубже. И видела дальше.
– Покой? – она поставила свою чашу. – Эта девушка – не пастушка, Бала. Она – дочь византийского текфура. В её жилах течёт яд интриг их дворца. Она может быть не испуганной птицей, а хитрой змеёй, которую мы пригрели на груди.
– Что ты такое говоришь, Малхун? Она – жена нашего сына!
– Именно! – глаза Малхун стали жёсткими. – Именно поэтому она – самая опасная женщина в этой Империи. Враги моего мужа пытались сразить его мечом. Враги моего сына будут действовать хитрее. Они попытаются ударить через его постель. Мы должны следить за ней. За каждым её шагом, за каждым словом, за каждым взглядом.
Бала-хатун с тревогой посмотрела на свою мудрую и жёсткую подругу. Она понимала, что та права. Но её доброе сердце отказывалось в это верить.
****
План Великого дуки Алексея Филантропина был приведён в действие.
Он не послал шпиона-воина. Он послал женщину.
В Бурсу, под видом свиты богатого греческого торговца, прибыла дальняя родственница Нилюфер, молодая аристократка по имени Феодора.
Через подкупленных слуг ей удалось устроить тайную встречу.
Когда Нилюфер увидела в своих покоях знакомое с детства лицо, она не выдержала и разрыдалась. Они говорили по-гречески. О доме. О родных. О прошлом.
Феодора играла свою роль гениально. Она плакала вместе с ней, обнимала её, утешала. Она привезла ей «подарок от матери» – маленький, резной ларец из слоновой кости, пахнущий так, как пахли покои Нилюфер в её родной крепости.
Она играла на самой тонкой и самой больной струне её души – на струне одиночества.
И лишь когда Нилюфер, выплакавшись, немного успокоилась, Феодора нанесла свой удар. Тихий, вкрадчивый, ядовитый.
– Моя бедная принцесса, – прошептала она. – Император и Великий дука знают о твоих страданиях. Их сердца разрываются от боли.
– Что они могут сделать? – горько усмехнулась Нилюфер. – Начать новую войну, чтобы пролить ещё больше крови?
– Нет! – воскликнула Феодора. – Наоборот! Они хотят мира! И только ты можешь им в этом помочь.
Она взяла Нилюфер за руки и заглянула ей в глаза.
– Император не просит тебя предавать мужа. Он просит тебя помочь спасти твой народ от новых войн. Он просит тебя стать голубкой мира.
– Как? – не поняла Нилюфер.
– Просто сообщай нам… о настроениях при дворе, – прошептала Феодора. – Не готовят ли твой муж и его брат новый поход? Не замышляют ли они ударить по нашим последним городам? Твои предупреждения позволят нам подготовиться, показать им нашу силу. И тогда, видя нашу готовность, они откажутся от войны. Ты спасёшь тысячи жизней, моя принцесса. Ты станешь святой для своего народа.
Это была дьявольски умная ложь. Предательство, завёрнутое в мантию миротворчества.
Поздно ночью, когда тайная гостья уже ушла, Нилюфер-хатун осталась одна.
Она стояла перед большим венецианским зеркалом.
В одной руке она держала тяжёлое османское ожерелье из золота и изумрудов – подарок Орхана. Знак моего рабства.
В другой руке она сжимала маленький, резной ларец из слоновой кости, привезённый Феодорой. Частичка моего дома. Моей души.
Она смотрела на своё отражение, и ей казалось, что она видит двух разных женщин.
Одна – Хатун, жена могущественного мусульманского правителя, будущая мать наследников новой Империи.
Другая – Олофира, православная принцесса, дочь своего народа, который стонал под пятой завоевателей.
Слёзы медленно покатились по её щекам.
Кто я теперь? Нилюфер-хатун, жена османского Султана?
Или Олофира, дочь Византии?
Боже, что мне делать?
Глава 21. Школа Эдебали
Нилюфер не спала всю ночь.
Она сидела в темноте своих роскошных покоев, и два предмета, лежавшие перед ней, казалось, сжигали её изнутри.
Тяжёлое османское ожерелье, подарок мужа. Холодное и чужое. Знак моей новой жизни.
И маленький, резной ларец из слоновой кости, привезённый Феодорой. Тёплый, родной. Осколок моего прошлого.
Она не приняла решения стать предательницей. Нет. Её душа отвергала это слово. Она просто хотела дышать. Она просто хотела почувствовать, что она не одна в этом огромном, чужом мире.
На рассвете, когда её служанки ещё спали, она совершила свой первый, роковой шаг.
Она написала короткое, почти детское письмо. Не императору. Не Великому дуке. Своей матери.
Она писала о погоде в Бурсе, о красивых розах в саду, о том, что муж к ней добр. И между строк, как бы невзначай, спрашивала о здоровье старой кормилицы и о судьбе её любимого коня.
«Это не измена», – шептала она себе. – «Я просто хочу знать, что мои родные в порядке. Я просто хочу сохранить эту тоненькую ниточку со своим прошлым».
Она передала письмо тому же слуге, которого подкупила Феодора. Нитка была перекинута. Паутина начала плестись.
А в это время, в другом конце Бурсы, в главном медресе, плелась другая сеть. Не сеть интриг, а сеть знаний и мудрости.
В большом, залитом утренним светом зале, на коврах сидели ученики. Это была школа Шейха Эдебали.
Сам Шейх, древний и хрупкий, как осенний лист, сидел на возвышении. Он уже не мог долго стоять, но его разум был остёр, как дамасский клинок, а его дух – силён, как скала.
Перед ним сидели его лучшие ученики – «люди-маяки». Среди них был и Юнус, молодой судья, уже ставший легендой в Никее.
Это был не урок. Это был разговор.
– В чём разница между Султаном и тираном, если оба обладают абсолютной властью? – задал Шейх свой тихий вопрос.
Ученики замолчали, задумавшись.
– Тиран служит своим страстям, а Султан – своему народу, – ответил один.
– Неплохо, – кивнул Эдебали. – Но тиран тоже может утверждать, что служит народу, даруя ему хлеб и зрелища. Этого мало. Юнус, что скажешь ты?
Юнус, чьи глаза горели, поднял голову.
– Султан служит Закону, данному Всевышним. А тиран ставит свой собственный закон и свою волю выше Закона Всевышнего.
– Правильно! – глаза Шейха блеснули. – Вот корень всего! Закон, ниспосланный нам Создателем. А что есть основа этого Закона? Каков его главный столп?
– Справедливость, – хором ответили ученики.
– Да. Но что есть справедливость? – продолжал испытывать их Шейх. – Наказать виновного?
– И защитить невиновного, – добавил Юнус.
– И защитить слабого! – голос Эдебали окреп. – Защитить сироту. Защитить вдову. Защитить иноверца, который живёт на нашей земле и доверил нам свою жизнь! Помните, дети мои. Власть – это не привилегия. Это – самое тяжкое бремя. Это – амана, доверенное вам Всевышним. И в Судный день вас спросят за каждую слезу, пролитую под вашей властью. Будьте не правителями, а садовниками. Заботьтесь о саде, который вам доверен, и он даст прекрасные плоды...
****
В тишине своего кабинета Аксунгар изучал донесения.
Его агенты были повсюду. Один докладывал о передвижении византийского патруля у границы. Другой – о ценах на зерно в Трабзоне. Третий, из Константинополя, – о том, что Великий дука Алексей начал проявлять странный интерес к греческим купцам, торгующим с Бурсой.
А затем он взял в руки короткое, почти незначительное донесение от своего человека во дворце.
«Греческая гостья по имени Феодора, прибывшая со свитой купца, проявляла нездоровый интерес к слугам из гарема Султана. Предлагала золото за информацию. Вчера вечером небольшой, запечатанный пакет был тайно передан в покои Нилюфер-хатун».
Аксунгар замер.
Он, мастер-шпион, чувствовал запах интриги так же, как волк чует запах крови.
Он не стал паниковать. Он не побежал с докладом к Султану или Визирю. Пока это лишь дым. Не огонь.
Он отдал два коротких приказа.
Первый – установить невидимое, круглосуточное наблюдение за покоями Нилюфер-хатун.
Второй – проверить каждого греческого купца, прибывающего в Бурсу, и каждую весточку, которую они привозят.
Две паутины – одна византийская, полная яда и лжи, и другая, османская, сотканная из терпения и стали, – начали сплетаться в одну.
****
Через неделю Нилюфер получила ответ.
Тайный слуга передал ей такой же резной ларец. Внутри была вышитая шёлком скатерть и письмо. Письмо от её матери. Тёплое, нежное, полное любви и семейных новостей.
Нилюфер читала его, и слёзы радости текли по её щекам. Она не одна! О ней помнят!
Она уже готова была спрятать письмо, как вдруг её пальцы нащупали уплотнение в шёлковой подкладке ларца.
Она осторожно распорола шов.
Внутри лежал крохотный, туго скрученный кусочек пергамента. На нём, другим, мужским почерком, было написано всего несколько слов.
«Говорят ли во дворце о новом походе? Твой ответ поможет сохранить мир и убережёт жизни тысяч христиан, моя принцесса».
Нилюфер похолодела.
Ласковая рука, протянутая из прошлого, вдруг показала свои острые когти.
Это был уже не просто разговор с матерью. Это был вопрос. Вопрос, ответ на который превращал её из тоскующей дочери в шпионку.
«Поможет сохранить мир»…
Эта фраза билась в её голове. Это же не предательство… это помощь своему народу…
Она смотрела на маленький клочок пергамента, и ей казалось, что она смотрит в глаза змее. И змея эта предлагала ей вкусить самый сладкий и самый ядовитый плод.
🤓 Уважаемые друзья, ваши лайки, комментарии и поддержка очень радует. Лучшая мотививация, чтобы писать еще лучше новые главы.
