Решительно шагаю к проходной университета. Охранник, вяло окинув меня взглядом, просит предъявить студенческий.
– Я не студентка, – сухо отвечаю. – Мне нужно к Ведищеву, на кафедру философии.
Он хмыкает, лениво тычет пальцем в журнал посетителей:
– Записывайтесь. Кафедра на третьем этаже, 312 кабинет. Направо по коридору, потом налево.
Вписываю в журнал посетителей фамилию, имя, отчество, и цель своего визита, стараясь не выдать дрожь в руках. Киваю охраннику и решительно захожу внутрь.
Внутри гудит улей студенческой жизни. Смех, обрывки фраз, кто-то бежит, роняя книги. Иду по указанному маршруту, стараясь не обращать внимания на этот хаос, но в какой-то момент вдруг чувствую на себе взгляд. Тяжёлый, словно пронзающий насквозь. Оборачиваюсь. Толпа. Шумная, безликая толпа студентов. Ничего необычного.
Наверное, показалось, но ощущение не пропадает. Меня буквально сверлят глазами. Иду быстрее, стараясь не обращать на это внимание. Это просто разыгралось моё воображение. Всё, что мне сейчас нужно - это найти этого философа.
Поднимаюсь на третий этаж, нахожу нужный указатель и открываю массивную дверь. Сердце колотится, как бешеное. Внутри всё сжимается в тугой комок, но я собираю остатки самообладания и делаю глубокий вдох.
Возле стенда с расписанием стоит студент с учебниками в руках.
– Простите, вы не подскажете, где я могу найти Ведищева Бориса Германовича?
Парень поднимает на меня взгляд и почему-то пристально рассматривает.
– Вон там, в аудитории, – в итоге произносит он и кивает в сторону самой дальней двери. – У него сейчас консультация.
– Спасибо, – благодарю я и иду в указанном направлении.
Подхожу к двери, заглядываю внутрь и замираю. Ведищев нависает над какой-то студенткой, склонившись так близко, что я вижу, как у неё дрожат руки. Он что-то шепчет ей на ухо, и она нервно сглатывает.
Внутри всё закипает. Злость, отвращение, боль – всё смешивается в адский коктейль. Пальцы сами сжались в кулаки, но я разжала их – сейчас нужен холодный расчёт. Я распахиваю дверь и захожу внутрь. Он поднимает глаза и резко отстраняется от девушки, словно он вообще к ней и не подходил.
– Александра, вы можете быть свободны, – говорит он запинаясь. – Советую вам хорошенько подумать над темой курсовой работы.
Девушка, краснея, пулей вылетает из аудитории, стараясь не смотреть в мою сторону. Ведищев делает несколько шагов навстречу, и на его лице появляется натянутая улыбка.
– Вы, наверное, ошиблись дверью? – спрашивает он, стараясь сохранить невозмутимый вид. – Кабинет заведующего кафедрой на противоположной стороне.
– Нет, Борис Германович, я не ошиблась дверью, – мой голос звучит непривычно низко и твёрдо. – Я именно к вам.
Прищурив глаза, пристально осматриваю его. Невысокий, но внешне довольно привлекательный. Безупречно уложенные волосы, аккуратно очерченные скулы, ухоженная бородка. Я бы не назвала его эталоном, но в его внешности есть что-то магнетическое, что так легко пленяет неопытных девушек.
Лицо обрамляют идеально выверенные черты: чувственные губы, выразительные глаза, в которых сейчас читается настороженность. Он явно привык использовать свою внешность как оружие. Одет с иголочки: дорогой костюм сидит как влитой, подчёркивая стройную фигуру. На запястье поблёскивают престижные часы, которые, несомненно, замечаются восторженными студентками.
В движениях чувствуется отработанная манера – он знает, как преподнести себя, как наклониться, как улыбнуться. Всё это явно отточенный годами образ соблазнительного преподавателя, перед которым трудно устоять. Но я вижу за этой картинкой истинное лицо – скользкий взгляд, презрительная ухмылка, когда он думает, что никто не видит. Его очарование – всего лишь маска, за которой скрывается манипулятор.
Он притягивает девушек этой смесью обаяния и власти над оценками, внешности и положения. Но на меня его чары не действуют, у меня внутри лишь злость и отвращение.
– Я сейчас не веду приём, запишитесь у нашего секретаря, – он делает попытку обойти меня, но я преграждаю ему путь.
– Либо мы говорим сейчас, либо я иду со скриншотами вашей переписки с моей дочерью сразу к ректору.
На его лице мелькает тень замешательства.
– Вашей дочерью? – переспрашивает он, делая вид, что не понимает, о чём вообще речь. – Простите, но я понятия не имею, кто ваша дочь. И вообще, женщина, немедленно покиньте мой кабинет.
Я смотрю в его лживые глаза и с трудом сдерживаю свои эмоции.
– Борис Германович, – вместе с тем мой голос звучит холодно и уверенно. – Вчера моя дочь узнала, что вы женаты, и я даже не буду рассказывать вам, к каким последствиям это привело. Но гораздо интереснее будет, к каким последствиям приведёт, если вы не исчезнете из жизни моей дочери, а ваша жена узнает о том, что вы спали со своей студенткой. И что-то мне подсказывает, не с ней одной.
Его лицо багровеет от злости.
– Что вы несёте? – шипит он, наступая на меня, вот только я не двигаюсь с места. – Вы всё это выдумали! Уверен, ваша дочь обычная прогульщица, которая преследует меня ради хорошей оценки! Думаете запугать меня?
Он начинает ходить по кабинету, активно жестикулируя.
– Ещё одна мамаша, решившая спасти дочку от «злого преподавателя»? Да и что вы можете мне предъявить? – кричит он. – Здесь обучаются совершеннолетние люди, которые в состоянии взять на себя ответственность за свои поступки. А ваша дочь, похоже, безвольная кукла, которая не в состоянии самостоятельно решить свои проблемы.
Меня передёргивает от отвращения. Он пытается казаться жертвой, вот только я знаю правду, и мне противно слушать его попытки свалить всю вину на мою дочь.
– Сбавьте тон, – обрываю его. – Не нужно устраивать спектакль. Я вам уже сказала, что у меня есть скриншоты вашей переписки, где вы недвусмысленно намекаете ей на интимные отношения.
Конечно, я сейчас ткнула пальцем в небо, поскольку никаких скриншотов у меня нет, но, кажется, я попадаю прямо в цель, поскольку он возвращается к столу и с силой отшвыривает стул.
– А я, кажется, догадался, чья вы мамаша, – усмехается он. – Думаете, сможете что-то доказать? Вы же понимаете, что такие обвинения разрушат её репутацию, а не мою? Я уважаемый преподаватель, а ваша дочь просто очередная охотница за покровительством! Это она с самого первого дня таскалась за мной, постоянно написывала мне и караулила меня по коридорам…
– Довольно! – мой голос звучит как сталь. – Вы вообще себя слышите? Хотите сказать, это моя дочь тащила вас в койку, а вы, весь такой бедный и несчастный, сопротивлялись?
Он замирает, при этом его лицо искажается от ненависти.
– Вы пожалеете, что вообще пришли сюда! – рычит он. – Сидели бы молча со своей дочуркой и не высовывались. А теперь она вылетит отсюда, как пробка…
– Вы сейчас угрожаете мне и моей дочери? – вопреки моим ожиданием, я остаюсь довольно хладнокровна и лишь складываю руки на груди.
– Я говорю вам будущее вашей дочери, которая… Да что я вообще с вами тут разговариваю. Я устал от ваших обвинений и больше не собираюсь всё это выслушивать, – он подходит ко мне и силой хватает меня за руку. – Пошла прочь…
Ведищев не договаривает, поскольку его лицо вдруг бледнеет, он нервно сглатывает и отступает от меня, а судя по звуку приближающихся шагов, я понимаю, что мы в аудитории больше не одни.
Когда я поворачиваюсь, взгляд моего знакомого незнакомца обжигает меня сильнее любого пламени. На нём очередной безупречный костюм, а за спиной – внушительная аура власти. Интересно, кем он здесь работает, что философ так на него отреагировал? Ведищев стоит практически по стойке смирно и заискивающе улыбается, превращаясь в жалкое подобие самого себя.
– Ой, Евгений Эдуардович, – лебезит он. – Какой неожиданный визит! Я как раз проводил консультацию… И тут небольшое недоразумение возникло, женщина кабинетом ошиблась…
Вознесенский окидывает нас обоих тяжёлым, нечитаемым взглядом. В его глазах нет и тени приветливости, лишь холодная отстранённость. Он словно сканирует нас, просчитывая каждый шаг, каждую мысль.
– Борис Германович, тогда я не могу понять, на каком основании вы позволили себе подобную грубость. Впрочем, это не самое подходящее место для нашего разговора. Прошу вас пройти в мой кабинет. И вы, Тамара… – он произносит моё имя так, будто пробует его на вкус.
– Дмитриевна, – добавляю я, стараясь сохранить самообладание.
– Тоже следуйте за мной.
Бросив на него быстрый взгляд, я замечаю, как его пальцы слегка сжимаются. На мгновение. Будто он сдерживает себя. И вдруг понимаю: он зол. По-настоящему. Его ярость холодная, выверенная, опасная. И часть меня – та самая, что до сих пор дрожит от его взгляда – хочет, чтобы эта ярость обрушилась на того, кто сделал больно моей девочке.
Но другая часть... другая часть боится, что когда он закончит с Ведищевым, его взгляд снова упадёт на меня. И я не знаю, чего боюсь больше. Но одновременно с этим во мне поднимается волна благодарности и… чего-то ещё, чего я пока не могу осмыслить.
Ведищев, словно побитая собака, сжимается в комок и старается не смотреть тому в глаза.
– Конечно, Евгений Эдуардович, – бормочет он. – Разумеется. Я… Разумеется…
Он торопливо хватает со стола какие-то бумаги и вылетает из аудитории, не дожидаясь нас.
– Прошу, – он делает широкий жест в сторону двери.
Я выхожу из кабинета, стараясь не показывать, как сильно дрожат мои колени. Я ощущаю его присутствие каждой клеточкой своего тела, а уж когда он ровняется со мной, то моё сердце пропускает удар. Его близость вызывает целую бурю противоречивых эмоций. Страх смешивается с любопытством, а тревога – с необъяснимым притяжением.
Коридоры университета кажутся мне бесконечными. Встречающиеся нам студенты мгновенно расступаются, словно море перед кораблём, пропуская нас. Я же чувствую на себе десятки взглядов, полных любопытства.
Когда мы, наконец, оказываемся в административном крыле, Ведищев уже стоит рядом с массивной дверью с золотой табличкой «Ректор». Вознесенский по-хозяйски открывает дверь и пропускает меня вперёд, явно давая ответ на мой невысказанный вопрос.
Кабинет поражает своими размерами и роскошью. Огромный стол из тёмного дерева, кожаные кресла, книжные шкафы, заполненные книгами. На столе стоит бронзовый пресс-папье в виде дракона с отломленным крылом. Странно видеть это несовершенство в этом безупречном пространстве.
Дверь кабинета закрывается с глухим, окончательным стуком, и мы с Ведищевым замираем у порога. А Вознесенский проходит к своему столу, опускается в кресло, откидывается и, наконец, поднимает глаза.
– Прошу вас, присаживайтесь, – произносит он, и мы занимаем свободные кресла на противоположной стороне стола.
Он бросает на меня мимолётный взгляд, а затем полностью сосредотачивает всё своё внимание на Ведищеве.
– Борис Германович, – голос ректора прозвучал тихо, почти ласково, отчего лично мне стало не по себе. – Для начала хотелось бы услышать вашу версию произошедшего.
Преподаватель философии сглатывает, явно пытаясь подобрать выражения так, чтобы выгородить себя, поскольку даже мне понятно, что Вознесенский слышал наш с ним разговор.
– Евгений Эдуардович, я… – его пальцы нервно теребят пуговицу пиджака, а голос предательски дрожит.
– Ближе к сути, – перебивает ректор, и в его голосе слышится сталь. – Вы утверждаете, что студентка сама проявляла инициативу? Тогда позвольте уточнить: разве не ваша обязанность, как преподавателя, пресекать подобные ситуации?
Я сжимаю кулаки под столом, чувствуя, как внутри закипает гнев.
– Евгений Эдуардович, – Ведищев пытается собраться с мыслями, – она же совершеннолетняя! Имеет право сама решать с кем…
– Право самостоятельно принимать решения не освобождает вас от соблюдения устава и профессиональной этики, – холодно замечает ректор.
Ведищев вдруг резко поднимает голову:
– Я ей говорил, что это неправильно! Но она не хотела меня слушать и продолжала караулить...
– Это ложь! – не выдержала я, и тут же поймала на себе взгляд Вознесенского, мгновенно отбивший желание продолжать что-то говорить.
Ректор вновь вернул всё внимание к философу и продолжил.
– Следуя вашей логике, если студентка сама предложит вам взятку, то вы ей скажете, что это преступление, но всё равно возьмёте её?
– Это… это совсем другое! – вскрикнул тот. – Я просто не устоял…
– Не устоял, – Вознесенский повторил эти слова с отвращением, как будто пробуя на вкус что-то гнилое. – Насколько я помню, у вас есть супруга и маленькая дочь, верно?
– Верно, – практически прошептал Ведищев.
– И что же ваша жена говорит о вашей неустойчивости? – Вознесенский чуть наклонился вперёд, а тот вжался в своё кресло.
– Я... я просто...
– Вы не имели никакого морального права потакать желанию этой студентки, если оно имело место быть, – перебил его ректор. – Вы воспользовались её расположением к вам, вместо того, чтобы сразу пресечь это. А теперь сидите здесь и пытаетесь сделать вид, что вы здесь ни при чём?
В этот момент философ напоминал загнанного зверька - жалкого, ничтожного. Он даже не нашёлся с ответом, и в кабинете повисла гнетущая тишина.
– Что ж, ваша позиция мне ясна, – ректор поднялся со своего кресла и Ведищев подскочил следом. – Вернитесь на кафедру и предупредите заведующего, что после того, как я выслушаю другую сторону конфликта, мы вернёмся к этому разговору.
Философ бросил на меня обозлённый взгляд и пулей вылетел из кабинета.
– А теперь вы, – Вознесенский полностью сосредоточил своё внимание на мне. – Почему каждый раз, когда мы с вами встречаемся, это означает начинающиеся проблемы?
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод в 40. Вспомнить о себе", Мия Герц ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 | Часть 9 | Часть 10 | Часть 11
Часть 12 - продолжение