Публикации затрагивающие захватывающую тему габонионтов, или франсвилльской биоты, древнейшей, существовавшей ещё 2.1 миллиарда лет назад, легко узнать по одной и той же иллюстрации. Ибо палеохудожники не балуют разнообразием артов. То немногое, что известно о габониотнах, с одной стороны, не лезет ни в какие ворота, но с другой действительно остаётся немногим. Причём, упорно.
При всём ажиотаже вызванном столкновением с самой, может быть, интригующей загадкой далёкого прошлого планеты, добыть новые сведения очень долго не удавалось. Исследования протерозойских чёрных сланцев в Габоне не прекратились, и даже не то чтобы не давали результатов, но не давали результатов новых. Только отпечатки всё тех же 10 сантиметровых «шляп» – дисков с центральным куполом, – и следов (только следов) «червеобразных животных».
Не обогатили науку новым знанием и самые изощрённые методы исследования окаменелостей, – молекулярные и изотопные, буквально с разложением на атомы. В других случаях это помогало выдавить новую информацию из самых унылых окаменелостей. Это как с мумией фараона, который при дознании методами НКВД сам сознался, что он Трухтеп XVII… Но этим-то фоссилиям более двух миллиардов лет. Они забыли про себя всё что знали.
Проще говоря, к сделанным уже давно выводам, – окаменелости принадлежат условно многоклеточным животным подобным современным слизевикам, представляющих собой колонии амёб, умеющих выстраиваться в червеобразную колонну для передвижения или в «шляпу» для размножения, – очень долгое время ничего не удавалось добавить. С одной стороны, версия объясняла отсутствие отпечатков «червей» при наличии следов их движения – ихнофоссилий. Добравшись до участка дна покрытого богатым цианобактериями илом, строй амёб рассыпался, ибо каждая питалась сама по себе… С другой же, всем сразу хотелось добавить, что 2.1 миллиарда лет назад никаких «амёб» не могло существовать в принципе. Ведь эукариоты появляются на 200-300 миллионов лет позже, во что-то похожее сначала на простые колонии, а потом на «муравейники» с делением на касты, – дотканевых животных (губки), – эукариоты начинают организовываться ещё через 100-700 миллионов лет.
Однако, как говорил Холмс, если отбросить всё заведомо невозможное, оставшееся будет истиной, сколь бы невероятным оно не казалось. Следуя же данной логике, остаётся лишь заключить, что современные эукариоты, возникшие в результате дошедшего до стадии полного слияния симбиоза бактерий и архей, лишь вторая – удачная – попытка. До неё была первая, – габонионты. Соответственно, неудачная. Почему-то франсвилльская биота исчезла, не оставив эволюционного потомства.
Вымирание же габонионтов представляло собой загадку не меньшего масштаба, чем их появление. Ибо, с одной стороны, объяснение найти ему было можно, – например, в это время в атмосфере планеты несколько понизилась концентрация кислорода… Да, мало ли что ещё? Если уж оазис располагался в устье реки, просто могла пересохнуть река, поставлявшая биоте минералы и кислород… Однако изменением условий легко объяснить вымирание отдельных видов, – тех самых, колониальных, принятых за «многоклеточных животных», – но не целого домена. Колониальным амёбоподобным животным должны были предшествовать одиночные, наверняка имеющие разнообразные адаптации... И что же, ни для кого из них на всей планете условий не нашлось?
Даже если допустить, что габониотны не были способны к образованию спор (и расселению по воздуху), как до сих пор неспособны к этому археи, это мало что объясняло. Так или иначе, архей, погибающих вне жидкой среды, можно найти везде.
...Убедившись, что из самих габонионтов ничего, сверх уже известного, не вытянуть, учёные стали копать вокруг, уточняя гидрологическую ситуацию, – и вообще, условия в которых франсвилльская биота существовала. И внезапно условия оказались совсем не теми, нежели предполагалось ранее.
При ближайшем рассмотрении «мелководный залив в устье реки» оказался изолированным морем, – скорее, крупным солёным озером. Река, впрочем, никуда не делась, и продолжила играть важнейшую роль в возникновении биоты. Вода озера оказалась намного, чем это было принято в протерозойском океане, богаче фосфором, – как следствие размытия течением содержащих этот элемент пород, – и другими нужными растениям микроэлементами… Хотя, какими «растениями»? Фосфор поглощали цианобактерии.
Соответственно, мелкое, хорошо прогреваемое, ибо расположенное на экваторе, а главное, обильно удобряемое озеро-море жизнью кипело. Сначала лишь по меркам протерозоя, – молекулярный анализ, вероятно, позволил бы найти в воде следы биогенных соединений. Но потом, когда хищники отчасти замкнули круговорот веществ, начав возвращать с среду фосфор, вскипело и по любым меркам.
«Протогабонионты» таким образом, возникли в условиях необычно благоприятных по меркам протерозоя, а затем адаптировались к ещё более благоприятным… которые сами же и создавали. Когда климат изменился, реки в регионе, а затем и море, пересохли, отступать им было некуда. Ибо подходящих условий действительно не было нигде… Да и качественно худшие, чем у современных организмов, жизнеспособность и адаптивность, тоже нужно учитывать.
Нельзя исключить и того, что эукариоты 1-ed действительно не умели образовывать споры, и из ловушки просто не смогли выбраться.
