Пыль. Вот что осталось от детства. Легкая, серебристая пыль, которая оседает на забытых вещах и превращает их в призраков прошлого. Я стояла посреди старой комнаты Светланы, моей взрослой, успешной, давно упорхнувшей из гнезда дочери, и чувствовала себя археологом, раскапывающим древний, погребенный под слоями времени город. Света попросила забрать пару коробок со старыми книгами — освобождала место для чего-то нового, для своей новой, блестящей жизни. А я, пользуясь случаем, решила устроить генеральную уборку. Раз уж приехала.
Воздух пах бумагой, высохшими духами и чем-то неуловимо сладким, как воспоминания. Вот на полке плюшевый медведь с одним оторванным ухом — ее верный рыцарь и защитник от ночных монстров. А вот стопка тетрадей с какими-то девчоночьими стихами… «Любовь — как пламя, как пожар, сжигает сердце…» Боже, какая прелесть. Я улыбнулась. Моя Светочка. Всегда была такой правильной, такой целеустремленной. Окончила институт с красным дипломом, нашла прекрасную работу в крупной компании, встретила достойного мужчину. Живет в своей квартире, сама себе хозяйка. Разве не об этом мечтает каждая мать?
Я гордилась ей. Гордилась так сильно, что порой это чувство распирало грудь, мешая дышать. Она никогда не доставляла нам с Михаилом хлопот. Не просила денег, не жаловалась на проблемы. «Мам, у меня все отлично!» — звенел ее голос в трубке, и я верила. А зачем не верить? Я вырастила сильную, самостоятельную женщину.
Коробки с книгами стояли у стены. Я принялась перекладывать тома, смахивая пыль. Чехов, Бунин, старые учебники по экономике… И вдруг, на самом дне, под кипой конспектов, я наткнулась на него. Обычный блокнот в твердой синей обложке. Потрепанный, с пожелтевшими страницами. Дневник. Ее подростковый дневник, который она, видимо, забыла.
Сердце сладко екнуло. Ну-ка, ну-ка, что там скрывала моя девочка? Первые влюбленности, ссоры с подружками… Я открыла его с легкой, снисходительной улыбкой, предвкушая погружение в мир наивных детских тайн. Первые страницы были исписаны аккуратным, еще детским почерком. Записи о школе, о мальчике из параллельного класса, о мечтах стать актрисой… Я листала, улыбаясь. Все так знакомо, так трогательно.
Но потом почерк стал меняться. Стал более резким, сжатым. Записи становились короче, реже. И вот, почти в самом конце, я увидела листок, вырванный из другой тетради и аккуратно вложенный между страницами. Он был исписан совсем другим почерком — почерком взрослого, отчаявшегося человека.
Дата стояла годичной давности.
«Мама, прости, я больше не могу это скрывать. То, что я узнала — страшнее любого кошмара. Я так запуталась. Я боюсь. Я не знаю, что делать. Он сказал, что если я кому-нибудь расскажу, он уничтожит меня. А я ему поверила. Потому что он уже начал это делать. Мамочка, милая, если ты когда-нибудь это прочтешь… знай, я тебя очень люблю. И прости, что была такой дурой».
Улыбка сползла с моего лица. Воздух в комнате вдруг стал густым и тяжелым, словно вата. Я перечитала записку. Снова. И снова. Слова плясали перед глазами, сливаясь в одно сплошное пятно ужаса. «Он уничтожит меня». Кто «он»? Денис? Ее Денис, этот обаятельный, обходительный молодой человек, которого она представила нам два года назад? Тот самый, который дарил мне цветы и называл «второй мамой»? Не может быть. Это какая-то ошибка. Глупая, злая шутка.
Я пролистала дневник дальше. На следующей странице было всего несколько строк, написанных той же дрожащей рукой:
«Фирма-однодневка. Фиктивный директор. Подписи. Долги. Шантаж. Господи, за что мне все это? Я просто хотела, чтобы меня любили. А он… он просто пользовался мной. Я в ловушке. И выхода нет. Я не могу пойти в полицию — я сама соучастница. Я не могу рассказать вам — вы не простите мне такой глупоosti. Остается только молчать и платить. Платить до конца жизни».
Комната поплыла. Я схватилась за стеллаж, чтобы не упасть. Ноги стали ватными, в ушах зазвенело. Моя идеальная дочь. Моя успешная, сильная Света. Фиктивный директор? Шантаж? Мой разум отказывался принимать эту информацию. Это был какой-то бредовый, дурной сон. Сейчас я проснусь, и все будет как прежде.
Но я не просыпалась. Я стояла в пыльной комнате, сжимала в руках этот проклятый блокнот, и мир, который я так тщательно строила все эти годы, рушился, погребая меня под своими обломками. Картина благополучной жизни моей дочери рассыпалась в прах. Все ее «Мам, у меня все отлично!» теперь звучали в моей голове как издевка. Сколько боли, сколько страха скрывалось за этой дежурной фразой? А я… я, ее мать, была слепа и глуха. Я упивалась ее успехами, ее независимостью, и не видела, что мой ребенок в отчаянной беде.
Чувство вины обожгло меня изнутри, вытесняя шок. Какая же я мать, если не заметила, что моя дочь живет в аду? Как я могла быть такой… самодовольной?
Я судорожно закрыла дневник и спрятала его на дно своей сумки, словно украла что-то постыдное. Нужно было действовать. Нужно было поговорить со Светой. Немедленно.
Я набрала ее номер дрожащими пальцами.
— Алло, мам? — ее голос, как всегда, звучал бодро. Слишком бодро.
— Светочка, привет. Ты не занята? Я хотела бы заехать.
В трубке повисла короткая пауза.
— Заехать? А что-то случилось?
— Нет-нет, что ты. Просто… соскучилась. Давно не виделись.
Снова пауза. Длиннее. Напряженнее.
— Мам, у меня сейчас завал на работе, давай лучше на выходных? Я сама к вам приеду, посидим, — в ее голосе проскользнули стальные нотки. Она не хотела меня видеть. Она врала.
— Света, я уже недалеко от твоего дома. Буду через пятнадцать минут, — сказала я тоном, не терпящим возражений, и нажала отбой, не дожидаясь ответа.
Всю дорогу до ее дома я прокручивала в голове слова из дневника. Они бились в висках, как молот. «Страшнее любого кошмара». «Он уничтожит меня».
Квартира Светы встретила меня идеальным порядком и звенящей тишиной. Сама она выглядела уставшей. Под глазами залегли темные круги, которые не мог скрыть даже плотный слой тонального крема. Она натянуто улыбалась, суетилась, предлагая чай, кофе, но ее глаза… В них была такая тоска, такая загнанность, что у меня защемило сердце.
— Мам, ну что за срочность? Я же сказала, что занята, — проговорила она, ставя передо мной чашку с чаем.
— Света, нам нужно поговорить.
Я посмотрела ей прямо в глаза, пытаясь пробиться сквозь стену, которую она выстроила вокруг себя.
— О чем?
— О тебе. О твоей жизни. О Денисе.
Она вздрогнула. Улыбка исчезла с ее лица, оставив после себя лишь бледную, испуганную маску.
— У нас с Денисом все хорошо. А в моей жизни… все как обычно. Работа, дом. Ничего интересного.
— Света, не ври мне.
— Я не вру! — она почти выкрикнула это. — С чего ты вообще взяла, что у меня что-то не так?
Я молча достала из сумки дневник. Я не хотела этого делать. Не хотела давить на нее так грубо, но другого выхода не видела. Я положила его на стол между нашими чашками.
Ее лицо изменилось. Краска схлынула, губы побелели. Она смотрела на синюю обложку так, словно это была ядовитая змея.
— Где… где ты это взяла? — прошептала она.
— В твоей комнате. На дне коробки.
Она вскочила, схватила дневник и прижала его к груди.
— Ты… ты читала его? Ты не имела права! Это личное!
— Света, там написано, что ты в беде! Что тебе угрожают!
— Это старые глупоosti! — выкрикнула она, и в ее голосе зазвенели слезы. — Просто… был сложный период. Я все записала, чтобы выплеснуть эмоции, и забыла! Все давно прошло!
Она смотрела на меня с вызовом, но я видела, как дрожат ее руки. Видела панику, плещущуюся в глубине ее зрачков.
— Доченька, пожалуйста, расскажи мне правду. Я помогу. Мы вместе найдем выход.
— Мне не нужна помощь! — отрезала она. — У меня. Все. Хорошо. А этот дневник… — она швырнула его в мусорное ведро. — Я его выбросила. И ты, пожалуйста, забудь о нем. И вообще, мне пора, у меня встреча.
Она отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Я сидела, раздавленная ее отпором. Стена не просто не рухнула — она стала еще выше и толще. Моя дочь только что захлопнула дверь прямо перед моим носом.
Я ушла, чувствуя себя абсолютно разбитой. Но когда я уже выходила из подъезда, то поняла, что за отчаянием и обидой во мне зарождается что-то еще. Холодная, ясная решимость. Если моя дочь не хочет говорить, если она слишком напугана, чтобы просить о помощи… значит, я должна узнать все сама. Я спасу ее. Даже если ей самой кажется, что спасения нет.
Глава 2
Первые дни после нашего разговора со Светой я жила как в тумане. Я пыталась работать, готовить ужины для Михаила, делать вид, что все в порядке, но строки из дневника огненными буквами горели у меня перед глазами. Моя девочка в беде. А я, ее мать, хожу по этому миру, дышу, ем, сплю, и ничем не могу ей помочь. От этой мысли хотелось кричать.
Я решила начать с малого. С разведки. Если враг — Денис, я должна знать о нем все. В наш век цифровых технологий это казалось несложной задачей. Я, никогда особо не жаловавшая социальные сети, провела несколько вечеров, изучая его страницы. Вот он — лощеный, улыбающийся, на фоне дорогих машин и модных курортов. Обнимает мою Свету, а в глазах — холодный блеск хищника. Десятки фотографий счастливой, красивой пары. Слишком счастливой. Слишком идеальной. Фальшивой.
Под фотографиями — восторженные комментарии от каких-то незнакомых мне людей. Я принялась изучать его «друзей». Ни одного знакомого лица, ни одного человека из круга общения Светы. Все какие-то мутные личности с закрытыми профилями или пустыми страницами. Это было странно.
Я пошла дальше. Вбила его имя и фамилию в поисковик. Сначала — ничего особенного. Стандартный набор: профили в соцсетях, пара упоминаний на сайтах каких-то сомнительных бизнес-тренингов. Но я листала страницу за страницей, упрямо, методично. И нашла. На десятой или пятнадцатой странице поисковой выдачи, в архиве новостей небольшого регионального портала, я наткнулась на статью трехлетней давности. Заголовок был сухим и казенным: «В городе N пресечена деятельность финансовой пирамиды». А под ним — фотография. Нечеткая, зернистая, но я его узнала. Денис. Там он проходил как свидетель по делу. Свидетель! Организаторы получили реальные сроки, а он, как было сказано в статье, «активно сотрудничал со следствием» и вышел сухим из воды.
Меня прошиб холодный пот. Схема, описанная в статье, была до боли знакома: обаятельный молодой человек втирался в доверие, убеждал вложить деньги в «сверхприбыльный проект», оформлял документы на подставных лиц… А потом исчезал, оставляя своих «партнеров» с огромными долгами и уголовными делами.
Значит, Света была не первой. И, судя по всему, не последней.
Нужно было поговорить с кем-то, кто знал Свету и Дениса в самом начале их отношений. Я вспомнила про Иру, ее институтскую подругу. Раньше они были неразлучны, но последний год почти не общались. Я нашла ее номер и, придумав какой-то нелепый предлог про старые фотографии, договорилась о встрече в кафе.
Ира пришла. Милая, открытая девушка, она была рада меня видеть. Мы болтали о пустяках, но я видела, что ее что-то тревожит. Наконец, я не выдержала и спросила напрямую:
— Ириш, скажи честно, почему вы со Светой перестали общаться? Вы же как сестры были.
Она вздохнула и отвела глаза.
— Елена Викторовна, я не знаю, стоит ли… Света просила меня не лезть.
— Ира, я не лезу. Я пытаюсь помочь. Пожалуйста, расскажи мне все, что знаешь. Это очень важно.
И она рассказала. Рассказала, как появился Денис и как Света моментально потеряла от него голову. Как он постепенно, но настойчиво изолировал ее от всех друзей. «Ты слишком много времени тратишь на пустые посиделки», «Твои подруги тянут тебя вниз», «Мы с тобой — команда, нам никто не нужен». Ира пыталась открыть Свете глаза, говорила, что этот Денис какой-то скользкий тип, но та и слушать не хотела. Они сильно поссорились, и Света оборвала все контакты.
— Он полностью подчинил ее себе, — тихо сказала Ира, глядя на меня полными сочувствия глазами. — Она стала дерганой, замкнутой. А потом и вовсе уволилась с работы. Сказала, что они открывают свой бизнес. Но что-то мне подсказывает, что это был ЕГО бизнес, а не их…
Уволилась с работы? С той самой прекрасной работы, которой она так гордилась? Об этом Света мне, конечно, не сказала. Ложь. Все было ложью.
После разговора с Ирой я возвращалась домой с тяжелым сердцем. Картина прояснялась, и от этого становилось только страшнее. Моя дочь была в лапах профессионального мошенника и манипулятора.
И в этот же вечер они начались. Угрозы.
Сначала это был звонок с незнакомого номера. Я подняла трубку, но в ответ — тишина. Только чье-то тяжелое, размеренное дыхание. Я сбросила вызов, списав на ошибку. Но через час — снова тот же номер. И снова молчание. По спине пробежал неприятный холодок.
На следующее утро, выйдя из подъезда, я увидела, что на капоте моей машины чем-то острым нацарапано одно слово: «НЕ ЛЕЗЬ».
Страх был липким, парализующим. Он подкрался и вцепился в меня своими ледяными когтями. Этот ублюдок знал, что я копаю. Он следил за мной. Он давал понять, что я следующая.
Вечером я не выдержала и все рассказала Михаилу. Мой муж, мой немногословный, всегда такой спокойный и рассудительный Миша, слушал меня, и его лицо становилось каменным. Я показала ему статью, пересказала разговор с Ирой, дрожащим голосом поведала о звонках и надписи на машине.
Он долго молчал, глядя в одну точку. А потом поднял на меня глаза, и я увидела в них такую ярость, какой не видела никогда за все тридцать лет нашей совместной жизни.
— Этот подонок… Он будет отвечать за каждую слезинку Светы. И за твой страх — тоже, — глухо сказал он. — Завтра же едем к ней. Вдвоем. И мы не уйдем, пока она не расскажет нам все. Хватит игр.
Я поняла, что больше не одна в этой борьбе. Нас теперь двое. И это придавало сил.
Но я и представить не могла, что нас ждет впереди. Что страх, который я испытала, был лишь легкой прелюдией к настоящему кошмару. На следующий день, когда мы уже собирались ехать к Свете, на мой телефон пришло сообщение с того же неизвестного номера. Это была фотография.
На ней был Михаил, выходящий из нашего подъезда сегодня утром. А под фотографией текст: «У тебя красивый муж. Не хотелось бы, чтобы с ним что-то случилось. Сиди дома и не высовывайся. Это последнее предупреждение».
Мир качнулся и ушел у меня из-под ног. Я смотрела на фотографию своего мужа, сделанную каким-то невидимым наблюдателем, и понимала: этот человек не остановится ни перед чем. Он угрожал уже не только моей дочери. Он угрожал всей моей семье.
Глава 3
Угроза в адрес Михаила стала той последней каплей, которая переполнила чашу моего терпения и страха, превратив их в холодную, звенящую ярость. Все. Хватит бояться. Хватит ходить вокруг да около. Этот подонок перешел черту. Он решил, что может запугать нас, заставить забиться в угол и молча смотреть, как он уничтожает жизнь нашего ребенка. Он ошибся.
Мы созвонились со Светой и сказали, что едем к ней. Без всяких «если» и «может быть». Просто поставили перед фактом. Судя по голосу, она была не рада, но спорить не стала. Наверное, почувствовала, что на этот раз мы не отступим.
Мы застали ее в состоянии полного упадка. Она сидела на диване, завернувшись в плед, хотя в квартире было тепло. Пустой, отрешенный взгляд, бледное лицо, потухшие глаза. От моей энергичной, цветущей девочки не осталось и следа. Передо мной сидела измученная, сломленная женщина.
— Что вам нужно? — тихо спросила она, не глядя на нас.
Михаил сел рядом с ней. Не так, как обычно — на почтительном расстоянии, а близко, плечом к плечу. Он взял ее холодную, безвольную руку в свои большие, сильные ладони.
— Светочка, дочка. Мы все знаем, — сказал он ровным, но твердым голосом. — Мы знаем про Дениса, про его аферы, про то, что он тебя шантажирует.
Света вздрогнула и попыталась вырвать руку, но Михаил держал крепко.
— Откуда? — прошептала она.
— Это сейчас неважно, — вмешалась я, садясь напротив. — Важно то, что мы больше не будем делать вид, что ничего не происходит. Этот человек угрожает не только тебе. Сегодня он угрожал твоему отцу.
Я показала ей сообщение с фотографией. Она смотрела на экран телефона несколько секунд, и вдруг ее лицо исказилось от ужаса. Она закрыла лицо руками, и ее плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Плотина, которую она так долго и упорно строила, рухнула.
Она плакала долго, надрывно, как плачут дети, потерявшиеся в темном лесу. А мы с Михаилом просто были рядом, гладили ее по волосам, по спине, давая ей выплакать весь тот страх, всю ту боль и одиночество, которые она носила в себе больше года.
И когда первая волна истерики прошла, она начала говорить.
Ее рассказ был страшным в своей обыденности. История о том, как легко умная, образованная, любимая родителями девушка может попасть в сети искусного манипулятора. Он появился в ее жизни в трудный момент — проблемы на работе, ссора с лучшей подругой. Он был само очарование. Внимательный, заботливый, щедрый. Он слушал ее, восхищался ею, говорил те слова, которые она хотела слышать. Он создал для нее иллюзию идеальных отношений, сказки, в которой она была принцессой.
А потом начались «небольшие просьбы».
— «Светочка, у меня намечается крупная сделка, но мне нужен партнер с чистой репутацией. Не могла бы ты стать соучредителем моей новой фирмы? Это чистая формальность, тебе ничего не придется делать».
Она согласилась. Почему нет? Она ему доверяла. Она подписала какие-то бумаги, не особо вчитываясь.
— «Любимая, нужно открыть счет на имя фирмы. У тебя есть время сбегать в банк? Я все подготовлю, тебе нужно будет только подписать».
И она снова соглашалась. Она была влюблена. Она хотела быть ему полезной, быть частью его «успешного бизнеса».
А потом сказка закончилась. Он стал холодным, раздражительным. Деньги, которые проходили через ее счета, куда-то исчезали. Когда она попыталась задавать вопросы, он рассмеялся ей в лицо. И выложил карты на стол.
Фирма — пустышка. Счета использовались для отмывания денег от его мошеннических схем. А она, Светлана, по документам — генеральный директор и единственный ответственный за все финансовые операции. У него были копии всех бумаг с ее подписями. «Компромат», как он это называл.
— Он сказал, что если я рыпнусь, он отнесет эти документы в полицию. И меня посадят. Надолго. За мошенничество в особо крупных размерах, — Света говорила тихо, монотонно, глядя в стену. — Я стала его заложницей. Его личным кошельком. Он заставил меня уволиться с работы, чтобы я была полностью от него зависима. Он требовал деньги. Сначала небольшие суммы. Потом больше. Когда мои сбережения закончились, он заставил меня взять кредит…
Апогеем всего стал его последний ультиматум. Неделю назад он потребовал, чтобы она переписала на него долю в бабушкиной квартире. Той самой квартире, в которой она сейчас жила.
— Он дал мне месяц. Сказал, что если я этого не сделаю, он пойдет в полицию. И… и он сказал, что знает, где вы живете. Что если я попробую сбежать или обратиться за помощью, он сделает больно вам.
Вот оно что. Вот почему она так отчаянно молчала. Она защищала не себя. Она защищала нас. Моя девочка, моя храбрая, глупенькая девочка, в одиночку пыталась противостоять монстру, чтобы уберечь своих стариков-родителей.
Я встала, подошла к ней и крепко обняла.
— Прости меня, доченька, — прошептала я, чувствуя, как слезы катятся по моим щекам. — Прости, что я не видела, как тебе больно. Прости за мою слепоту.
— Это вы меня простите, — всхлипнула она, прижимаясь ко мне. — Я думала, вы меня осудите. Скажете, какая я дура…
— Ты не дура, — твердо сказал Михаил, вставая рядом. — Ты жертва. А преступник должен сидеть в тюрьме.
Впервые за все это время я увидела в глазах Светы проблеск надежды. Она посмотрела на отца, потом на меня.
— Но… что мы можем сделать? У него все доказательства против меня!
— Доказательства? — усмехнулся Михаил. — Он сам даст нам доказательства против себя.
И тогда в голове у меня начал складываться план. Рискованный, отчаянный, но, возможно, единственный.
— Он хочет квартиру? — спросила я, и Света кивнула. — Хорошо. Он ее получит. Точнее, он будет думать, что получит. Ты позвонишь ему. Скажешь, что согласна на его условия. Назначишь встречу здесь, в этой квартире, чтобы «обсудить детали».
— Я не могу! Я боюсь его видеть!
— Ты будешь не одна, — я взяла ее лицо в свои ладони и заглянула ей в глаза. — Я буду с тобой. Я спрячусь на кухне. А на мне будет диктофон. Нам нужно, чтобы он наговорил как можно больше. Чтобы он сам, своими словами, подтвердил, что шантажирует тебя. Понимаешь?
— А если он что-то заподозрит? Если он… станет агрессивным?
— Тогда появлюсь я, — сказал Михаил, и в его голосе прозвучал металл. — А еще раньше я позвоню в полицию. По условному сигналу. Мы договоримся о нем.
Света смотрела на нас широко раскрытыми глазами. Страх в них все еще был, но он боролся с чем-то новым — с решимостью. Она видела, что мы настроены серьезно. Что она больше не одна.
— Хорошо, — выдохнула она после долгого молчания. — Я… я попробую. Я позвоню ему.
План был запущен. Игра началась. И ставки в этой игре были выше, чем когда-либо. Жизнь и свобода моей дочери. И наше общее будущее.
Глава 4
Подготовка к «встрече» была похожа на сцену из шпионского фильма, если бы не липкий, тошнотворный страх, который сковывал внутренности. Михаил купил самый маленький и чувствительный диктофон, какой только смог найти. Мы несколько раз протестировали его. Я прятала его в карман халата, в платок на шее, но в итоге мы решили, что надежнее всего будет прикрепить его пластырем к внутренней стороне одежды. Так его точно не будет видно.
Условным сигналом для Михаила, который должен был ждать в машине под окнами, стала фраза: «Мне нужно заварить свежий чай, этот совсем остыл». Услышав ее, он должен был немедленно вызывать полицию, которую мы заранее, через знакомого, предупредили о возможной «критической ситуации». Нам пошли навстречу, пообещав, что наряд будет дежурить неподалеку.
Самым сложным было подготовить Свету. Она была на грани нервного срыва. Ее трясло, она то плакала, то впадала в апатию. Я отпаивала ее чаем с валерьянкой и без конца повторяла, как мантру: «Ты справишься. Ты сильная. Мы рядом». Мы проговорили ее роль десятки раз. Она должна быть покорной, напуганной, но согласной на все. Не спорить. Не провоцировать. Просто поддакивать и мягко выводить его на нужные нам фразы. «Денис, я просто боюсь, что эти документы все равно где-то всплывут», «А ты точно все уничтожишь после того, как я подпишу дарственную?», «Я не понимаю, как я могла вляпаться в такую историю с этой фирмой…».
В день встречи напряжение в квартире можно было резать ножом. Света сидела на диване бледная, как полотно. Я суетилась на кухне, проверяя диктофон и стараясь не показывать своего страха, хотя сердце колотилось где-то в горле. Михаил ушел «дежурить» вниз.
Звонок в дверь прозвучал как выстрел. Мы со Светой переглянулись. Я ободряюще кивнула ей, включила запись на диктофоне и шмыгнула на кухню, прикрыв за собой дверь так, чтобы осталась крошечная щель.
Он вошел в квартиру как хозяин. Я видела его в щель — самодовольный, расслабленный, с хищной улыбкой на лице.
— Ну что, котенок, созрела? — его голос был маслянистым, неприятным. — Я уж думал, придется применять более весомые аргументы.
— Я… я согласна, — пролепетала Света. Голос ее дрожал, но она держалась. — Я все сделаю, как ты скажешь. Только… дай мне гарантии.
— Гарантии? — он рассмеялся. — Мое слово — лучшая гарантия. Переписываешь на меня квартиру, и я забываю о твоем существовании. И о существовании твоих драгоценных предков, кстати. А папочка твой в последнее время стал слишком много гулять. Непорядок.
Мои пальцы до боли впились в дверной косяк. Ублюдок. Он даже не скрывал своих угроз.
— Денис, я просто хочу быть уверена, что ты уничтожишь все бумаги, — голос Светы звучал все увереннее. Она входила в роль. — Ты же понимаешь, что с таким компроматом я у тебя на крючке на всю жизнь.
— Умная девочка, — протянул он. — Конечно, на крючке. Но если будешь паинькой, я этот крючок использовать не буду. Квартира — это просто плата за мое молчание. Считай, что ты выкупаешь свою свободу. И свою репутацию. Хотя какая там репутация у директора фирмы-помойки, через которую прошли миллионы? Тебя же на первом же допросе расколют, куколка. И поедешь ты лет на семь шить варежки. А я буду приходить к тебе на свиданки. Иногда.
Он говорил. Он наслаждался своей властью, своим превосходством. Он смаковал ее страх. А диктофон писал. Писал каждое его слово, каждое признание в шантаже, каждую угрозу.
— Я все поняла, — тихо сказала Света. — Я подпишу.
— Вот и умница. Завтра идем к нотариусу. А сейчас… — он сделал паузу и огляделся. — Что-то у тебя тут неуютно. И чай какой-то мутный.
Сердце ухнуло вниз. Он что-то заподозрил?
— Мне нужно заварить свежий чай, этот совсем остыл, — четко произнесла Света нашу кодовую фразу.
Я замерла, прислушиваясь. Но Денис, кажется, ничего не заметил.
— Да брось ты этот чай, — он подошел к ней вплотную. — У меня есть идея получше, как отпраздновать нашу сделку…
И тут он, видимо, заметил что-то в ее глазах. Страх, смешанный с ненавистью и ожиданием. Его лицо мгновенно изменилось. Расслабленность исчезла, улыбка превратилась в звериный оскал.
— А ты чего такая напряженная? — медленно проговорил он, сканируя ее взглядом. — Что-то не так? Ты не одна здесь?
Он резко схватил ее за руку. Света вскрикнула.
— Отпусти! Мне больно!
— Кто здесь еще?! — прорычал он.
Я поняла, что ждать больше нельзя. Я распахнула дверь кухни и шагнула в комнату.
— А ну, убрал от нее свои руки, мразь! — крикнула я.
Он обернулся. На секунду на его лице отразилось удивление, которое тут же сменилось яростью.
— Ах, вот оно что! Мамочка пришла на помощь! Решили устроить мне ловушку? Глупые курицы!
Он отшвырнул Свету в сторону, и она упала на диван. Он шагнул ко мне.
— Думаешь, я тебя испугаюсь, старая карга? Я вас обеих сейчас здесь закопаю, и никто даже не узнает!
В этот самый момент входная дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Михаил, а за ним — двое в полицейской форме.
— Полиция! Руки за голову! — прозвучала команда.
Такого шока, какой я увидела на лице Дениса, я не забуду никогда. Его самоуверенность, его наглость, вся его спесь слетели с него в одно мгновение. Остался только мелкий, испуганный преступник, загнанный в угол.
Он дернулся было к окну, но было поздно. Его быстро и профессионально скрутили. Звон защелкнувшихся на его запястьях наручников прозвучал для меня самой сладкой музыкой на свете.
Все было кончено.
Когда его уводили, он обернулся и посмотрел на меня взглядом, полным животной ненависти.
— Ты еще пожалеешь об этом, — прошипел он.
— Это ты будешь жалеть, — спокойно ответила я, обнимая дрожащую Свету. — До конца своих дней.
Мы стояли посреди комнаты, втроем — я, Света и Михаил, который вошел следом за полицией. Мы просто стояли и обнимали друг друга. Крепко, до хруста в костях. Молча. Слова были не нужны. Мы победили. Не просто преступника. Мы победили страх, который чуть не разрушил нашу семью. И мы сделали это вместе.
Глава 5
Арест Дениса стал концом кошмара, но не концом истории. Впереди нас ждал долгий и мучительный путь через лабиринты следствия и судов. Первые недели были самыми тяжелыми. Допросы, очные ставки, показания… Свете приходилось снова и снова переживать весь ужас, рассказывать незнакомым людям в форме о своем унижении, о своем страхе, о своей глупости.
Диктофонная запись стала главным козырем следствия. Она не оставила камня на камне от версии Дениса, который пытался выставить себя невинной жертвой, а Свету — коварной мошенницей, решившей его подставить. Каждое его слово, записанное в тот день, работало против него.
Света проходила по делу как ключевой свидетель и одновременно как жертва шантажа и мошенничества. Конечно, ей пришлось ответить за свою подпись на документах той фиктивной фирмы. Формально она была соучастницей. Ей грозил условный срок и огромный штраф. Это было тяжело. Общественное порицание, косые взгляды соседей, шепот за спиной — все это было. Ее имя попало в местные новости. От репутации успешной и безупречной девушки не осталось и следа.
Но было и другое. Впервые за долгое время она не была одна. Мы с Михаилом были рядом на каждом допросе, на каждом судебном заседании. Мы наняли лучшего адвоката, который смог доказать, что Света действовала под давлением и угрозами. Мы оплачивали все штрафы и издержки. Мы стали для нее той самой стеной, за которой можно было укрыться от всех бурь.
Она медленно, очень медленно начала возвращаться к жизни. Ужас в ее глазах постепенно сменялся усталостью, а затем — робкой, едва заметной надеждой. Она начала спать по ночам, не просыпаясь от кошмаров. К ней вернулся аппетит. Она даже начала улыбаться.
Самым главным было то, что между нами исчезла стена лжи и недомолвок. Мы научились говорить. Говорить обо всем — о страхах, об обидах, о сожалениях.
Однажды вечером мы сидели с ней на кухне, той самой, где я пряталась с диктофоном. За окном шел тихий осенний дождь. Мы пили чай и молчали. Это было уютное, спокойное молчание, какого между нами не было уже много лет.
— Мам… — вдруг тихо сказала она, не глядя на меня. — Прости, что я так долго молчала. Я думала, что ты меня осудишь. Подумаешь, что я опозорила семью.
Я взяла ее руку в свою.
— Глупенькая. Разве можно опозорить семью, попав в беду? Позор — это отвернуться от близкого человека, когда ему плохо. А я… я чуть было так не сделала. Прости меня, доченька, что я не видела, как тебе больно. Что жила в своем выдуманном мире, где у моей дочери всегда все хорошо.
Слезы навернулись на ее глаза, но на этот раз это были светлые слезы. Слезы облегчения.
— Я люблю тебя, мам, — прошептала она.
— И я тебя люблю, моя девочка, — ответила я, крепко обнимая ее. — Больше всего на свете.
В тот момент я поняла, что этот кошмар, который мы пережили, был нам нужен. Он разрушил нашу идеальную, но хрупкую картинку семейного благополучия, чтобы на ее руинах мы смогли построить что-то настоящее. Крепкое. Основанное не на гордости и успехах, а на безусловной любви, доверии и поддержке.
Суд над Денисом состоялся через полгода. Ему дали восемь лет строгого режима. За мошенничество, за шантаж, за угрозы. Свете, благодаря смягчающим обстоятельствам и показаниям других жертв, которых следствию удалось найти, дали условный срок. Это была победа. Большая, выстраданная победа.
Жизнь начала налаживаться. Света нашла в себе силы, чтобы начать все с нуля. Она устроилась на простую, скромную работу, не связанную с финансами. Она снова начала встречаться со старыми друзьями, которые, узнав всю правду, окружили ее заботой. Она пошла к психологу, чтобы проработать свою травму и научиться снова доверять людям.
Я часто смотрю на нее теперь. В ней больше нет той показной, глянцевой успешности. Но появилась другая, внутренняя сила. Спокойная уверенность человека, который прошел через ад и выжил.
Иногда я достаю тот самый синий блокнот. Я не выбросила его. Он лежит у меня в ящике стола как напоминание. Напоминание о том, как хрупко бывает счастье. О том, как важно слышать не только слова, но и молчание. И о том, что самая страшная тайна может стать началом долгого пути к истине. И к настоящей, не придуманной любви.