Осеннее солнце, ленивое и золотое, просачивалось сквозь тюль, рисуя на паркете причудливые узоры. Оно пахло увядающими астрами из палисадника и яблочным пирогом, который медленно доходил в духовке. В этом запахе, в этих бликах света на стареньком, но таком родном серванте, заключалась вся моя жизнь. Спокойная, устоявшаяся, как рецепт этого самого пирога, который достался мне еще от мамы. Жизнь, где каждый день похож на предыдущий, и в этом нет скуки — в этом надежность.
Марина достала из буфета две любимые чашки — с тонкой синей каймой и трогательными васильками. Одну для себя, другую для Ольги. Оля, её Оленька, лучшая подруга со студенческой скамьи, должна была заглянуть с минуты на минуту. Тридцать пять лет дружбы… это вам не шутки. Это больше, чем у многих браки длятся. Они прошли вместе всё: и безденежье молодости, и первые седины, и радость за выросших детей. Ольга была для Марины не просто подругой — она была частью семьи. Почти сестрой.
Сергей уехал три дня назад. «Командировка», — привычно бросил он, укладывая в сумку свежевыглаженные рубашки. — «Важный объект в Сочи, нужно лично проконтролировать». Марина, как всегда, суетилась вокруг, проверяя, не забыл ли он зарядку для телефона, лекарства от давления. Она поправила ворот его пиджака, вдохнула родной, терпкий запах его парфюма и поцеловала в колючую щеку.
— Ты уж там осторожнее, Серёжа. И звони, не пропадай.
— Марин, ну что я, маленький? Всё будет в порядке, — он обнял её на прощание, немного торопливо, как ей показалось. Но она тут же отогнала эту мысль. Просто спешит человек, дела.
И вот уже третий день дом казался пустым и гулким без его басовитого голоса, без привычного щелканья пультом телевизора по вечерам. Дети давно выросли, разъехались. Дочь с зятем и внучкой Машенькой — в другом городе, сын с семьёй — на другом конце Москвы. Остались только они вдвоём, как два старых дерева, переплетённых корнями. И эта тишина, когда он уезжал, всегда немного давила на плечи.
Звонок в дверь прозвучал весело, коротко. Точно Оля.
— Заходи, заходи, потеряшка! — Марина распахнула дверь, обнимая подругу. — Я уж думала, ты в пробках застряла. А у меня тут пирог почти готов!
Ольга, румяная с мороза, пахнущая духами и чем-то неуловимо-тревожным, впорхнула в прихожую.
— Привет, моя хорошая! Да нет, сегодня долетела быстро. Ой, как у тебя пахнет… Это шарлотка? Моя любимая!
Они прошли на кухню, такую уютную, обжитую, где каждая баночка со специями знала своё место. Сели за круглый стол, покрытый скатертью в клетку. Марина разлила по васильковым чашкам ароматный чай с бергамотом.
— Ну, рассказывай, как ты тут одна? Небось, скучаешь по своему орлу? — Ольга хитро прищурилась, откусывая кусочек ещё теплого пирога.
— Да есть немного, — вздохнула Марина. — Непривычно тихо. Он звонил вчера, говорит, погода у них там чудесная, бархатный сезон. Гуляет по набережной, дышит морским воздухом… Завидую даже.
— Ой, ну что там делать в этом Сочи? Тоска зелёная, — как-то слишком быстро отмахнулась Ольга, но тут же перевела тему. — А Машенька как? Звонила?
Разговор потёк по привычному руслу: внуки, болячки, новые рецепты, непутевый муж Ольгиной племянницы. Марина расслабилась, погружаясь в эту успокаивающую болтовню. Рядом с Олей всегда было легко. Она умела слушать, умела сочувствовать. Именно ей Марина могла рассказать то, о чём не скажешь даже мужу.
— Кстати, я тебе фотографии новые привезла, — спохватилась Ольга, доставая из сумки телефон. — Мы с дочкой на выходных в усадьбу ездили, там такая красота сейчас, осень…
Она положила телефон на стол и начала листать галерею, показывая яркие снимки золотых аллей, старинного дома с колоннами, смешные селфи с дочерью. Марина с улыбкой смотрела, комментировала.
— Ой, а это что за платье на тебе? Очень идёт!
— Да это я на распродаже урвала, представляешь?
Вдруг Ольгу отвлёк звонок. Она посмотрела на экран, нахмурилась и встала.
— Мариш, я на минутку, это с работы, надо ответить. Я на балкон выйду, чтобы не мешать.
Она вышла, оставив свой телефон на столе экраном вверх. Марина отхлебнула чай, глядя на последнюю фотографию, застывшую на дисплее — Оля в обнимку с огромным букетом жёлтых клёнов. И тут экран погас. Марина машинально протянула руку и коснулась его, чтобы снова зажечь — хотела получше рассмотреть тот самый пейзаж за Олиной спиной.
Экран вспыхнул, но вместо фотографии с клёнами на нём было превью галереи — несколько маленьких картинок. И одна из них… одна из них заставила её сердце сделать болезненный кульбит и замереть.
На маленьком квадратике предпросмотра, среди осенних листьев и семейных портретов, была фотография. Пляж. Белый песок, бирюзовое море, пальмы на заднем плане. И двое людей. Женщина, прильнувшая головой к мужскому плечу. Женщина, в которой она безошибочно узнала Ольгу — та была в том самом цветастом сарафане, который Марина сама ей советовала купить перед летом. А мужчина… Мужчина обнимал её за плечи. На нём была та самая льняная рубашка, которую она лично гладила Сергею перед «командировкой». И его лицо, такое родное, чуть тронутое сединой на висках, улыбалось. Но улыбалось не ей. Он смотрел на Ольгу с такой нежностью, с таким обожанием, с каким не смотрел на Марину уже очень-очень давно.
Время остановилось. Звуки исчезли. Остался только этот крошечный снимок на экране чужого телефона. Снимок из Сочи. Из того самого места, где её муж сейчас «лично контролировал важный объект».
Руки Марины задрожали. Чашка в её пальцах мелко-мелко застучала о блюдце. Она не могла дышать. Воздух стал плотным, вязким, как кисель. Этого не может быть. Просто не может быть. Какая-то ошибка. Старое фото. Случайность. Наверное, они когда-то давно ездили все вместе, а она забыла… Но нет. Рубашка. Новая. Она купила её всего месяц назад. И прическа у Оли… она постриглась совсем недавно.
Мир, такой надёжный и понятный, с запахом яблочного пирога и васильками на чашках, треснул. И в эту трещину хлынул ледяной, парализующий ужас. Её Серёжа. И её Оленька. Вместе. Там.
Дверь с балкона скрипнула. Ольга возвращалась. Марина судорожно дёрнулась, едва не уронив чашку, и быстро заблокировала экран телефона, положив его на то же место.
— Уф, всё, отвязались, — бодро сказала Ольга, садясь за стол. — Вечно им что-то срочно нужно. На чём мы остановились? Ах, да, на моём сногсшибательном платье!
Она говорила, улыбалась, а Марина смотрела на неё и видела не подругу. Она видела женщину с той фотографии. Женщину, которая прижималась к её мужу. Губы Ольги двигались, но Марина не слышала ни слова. В ушах стоял оглушительный рёв. Рёв рушащейся вселенной. Её вселенной.
Она кивала, улыбалась в ответ какой-то застывшей, мёртвой улыбкой, а сама думала только об одном: как дожить до вечера? Как пережить эту минуту? Как сделать вид, что ничего не произошло, когда внутри неё только что взорвалась целая жизнь?
Глава 2
Ольга ушла, оставив после себя шлейф дорогих духов и липкий, тошнотворный туман лжи. Марина закрыла за ней дверь и прислонилась лбом к холодному дереву. Ноги не держали. Она медленно сползла на пол в тёмной прихожей, обхватив себя руками. Тело била мелкая дрожь, будто от озноба, хотя в квартире было тепло.
Шок. Первой реакцией был даже не гнев и не боль, а оглушительное, тупое недоумение. Мозг отчаянно отказывался принимать то, что увидели глаза. Он подсовывал спасительные лазейки, абсурдные объяснения. Фотомонтаж. Двойники. Глупая шутка. Может, это какой-то розыгрыш? Но холодная, змеиная certeza уже сворачивалась клубком где-то в солнечном сплетении. Это была правда. Жестокая, уродливая, невозможная правда.
Она сидела на полу, наверное, час. Недопитый чай на кухне остыл. Яблочный пирог, которым она так хотела порадовать подругу, казался теперь насмешкой, символом её разрушенного уюта. Поднявшись на ватных ногах, Марина прошла по квартире, как по чужому, незнакомому месту. Вот кресло, в котором Сергей любил смотреть футбол. Вот полка с его книгами о рыбалке. Вот их свадебная фотография в рамке на комоде — молодые, счастливые, смотрящие в будущее с такой наивной уверенностью.
Она взяла фотографию в руки. С глянцевой поверхности на неё смотрела двадцатилетняя девушка с горящими глазами, верившая в любовь на всю жизнь. «Что бы с нами стало, девочка? Во что мы превратились?» — беззвучно спросила она у своего отражения в прошлом.
Отрицание сменилось лихорадочной деятельностью. Нужно было найти доказательства. Или, наоборот, опровержения. Ей нужно было зацепиться за соломинку, которая позволила бы выплыть из этого омута.
Она включила старый семейный ноутбук. Руки дрожали так, что она с трудом попадала по клавишам. «Авиабилеты». Она помнила, что Сергей покупал их онлайн. Порывшись в его почте, пароль от которой она, к счастью, знала (он был до смешного прост — дата их свадьбы), она нашла подтверждение бронирования. Рейс Москва-Сочи, три дня назад. Всё сходилось. А теперь… теперь самое страшное. Она открыла сайт той же авиакомпании и дрожащими пальцами вбила в поиск фамилию Ольги. Система на секунду задумалась, а потом выдала результат. Ольга Воронцова. Рейс Москва-Сочи. То же число. Тот же самолёт.
Сомнений не осталось. Соломинка, за которую она так хотела ухватиться, оказалась ядовитой змеёй.
Следующие два дня до возвращения Сергея превратились в ад. Марина почти не спала. Она бродила по ночной квартире, перебирая в памяти последние месяцы, годы… И детали, раньше казавшиеся незначительными, теперь складывались в чудовищную мозаику.
Вот Сергей говорит, что задержится на работе — «совещание». А через час звонит Ольга и щебечет в трубку, что застряла в «ужасной пробке» на другом конце города. Вот они на даче у друзей, и Сергей вдруг предлагает подвезти Ольгу домой, потому что «им по пути», хотя жили они в разных районах. А этот его внезапный интерес к искусству… «Мариш, я на выставку схожу, Оля позвала, ты же не любишь всё это современное». Она и не любила. Она радовалась, что у мужа есть увлечения, что он не сидит дома сутками. Какая же она была дура. Слепая, доверчивая дура.
Каждое воспоминание было как удар хлыстом. Боль смешивалась с унижением. Сколько это длится? Месяц? Год? Дольше? Они смотрели ей в глаза, сидели за одним столом, ели её пироги и смеялись над её шутками. А за её спиной… За её спиной они жили другой, своей жизнью.
Она чувствовала себя грязной. Обманутой, выставленной на посмешище. Вся её жизнь, которой она так гордилась — крепкая семья, верная дружба, — оказалась фальшивкой, театральной декорацией. А она была главной актрисой в этом спектакле, не знавшей своей роли.
Внутренняя борьба разрывала её на части. Одна её половина хотела немедленно позвонить ему, кричать в трубку, обвинять, требовать ответа. Другая, испуганная и слабая, шептала: «Молчи. Сделай вид, что ничего не знаешь. Может, это просто интрижка, увлечение. Он вернётся, и всё будет как раньше. Не разрушай то, что строила тридцать пять лет».
Страх остаться одной в свои пятьдесят восемь был почти физическим. Что она будет делать? Куда пойдёт? Вся её личность была выстроена вокруг него, вокруг их семьи. Она была женой Сергея, мамой его детей, хозяйкой их дома. А кем она будет без всего этого? Просто Мариной? А кто это такая — просто Марина? Она уже и сама не помнила.
Телефонный звонок вырвал её из оцепенения. На экране высветилось «Серёжа Любимый». Рука сама потянулась сбросить вызов, но она заставила себя ответить.
— Алло? — её голос прозвучал на удивление ровно.
— Привет, родная! Как ты там без меня? — его голос был бодрым, ласковым, фальшивым. — Совсем замучился тут, сплошные совещания, протоколы… Завтра вечером уже буду дома. Устал, как собака.
У Марины потемнело в глазах. Он врал. Врал так легко, так буднично. Он даже не запинался.
— Да, конечно… Устал, наверное… — проговорила она механически. — Что-нибудь приготовить к твоему приезду?
— О, да! Сделай мои любимые котлеты с пюре, ладно? Так соскучился по твоей еде!
Котлеты с пюре. Её коронное блюдо. Блюдо, которое она готовила для него после каждой командировки, в дни рождения, просто чтобы порадовать. И сейчас он просил о них. После того, как валялся на сочинском пляже с её лучшей подругой. Цинизм этого простого бытового момента обжёг её сильнее, чем сама измена.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Сделаю.
Повесив трубку, она почувствовала, как страх и растерянность внутри неё начинают медленно уступать место чему-то другому. Холодному, твёрдому, тяжёлому. Это была ярость. И какая-то злая, отчаянная решимость. Она больше не хотела прятаться. Она больше не могла жить во лжи. Она встретит его. И приготовит ему его любимые котлеты. А потом… потом она посмотрит ему в глаза и задаст свой вопрос.
Глава 3
День возвращения Сергея тянулся невыносимо долго, как резиновый. Утро началось с тумана за окном и в голове. Марина двигалась по квартире как автомат, выполняя привычные ритуалы: сварила кофе, полила герань на подоконнике, включила новости. Но всё это происходило словно не с ней. Она была наблюдателем в собственной жизни, отстранённым и холодным.
После обеда она пошла в магазин за продуктами. Фарш для котлет, картошка для пюре, свежая зелень. Продавщица в мясном отделе, знакомая тётя Валя, привычно улыбнулась:
— О, Мариночка! Мужа встречаете? Котлетками баловать будете?
Марина выдавила из себя подобие улыбки и кивнула. «Если бы ты знала, тётя Валя, какой ужин я ему готовлю… Прощальный», — с горечью подумала она.
Вернувшись домой, она начала готовить. Неторопливо, методично. Каждый жест был выверен годами практики. Она чистила картошку, прокручивала мясо, мелко шинковала лук. И с каждым движением ножа, с каждым оборотом ручки мясорубки в ней крепла решимость. Та самая, холодная и острая, как лезвие этого ножа. Она не будет кричать. Не будет бить посуду. Она лишит их этого удовольствия — увидеть её слабой и раздавленной. Она встретит их с достоинством.
Ближе к вечеру раздался звонок. Ольга. Сердце пропустило удар, а к горлу подкатила тошнота.
— Мариш, привет! Это я! — голос подруги звучал беззаботно и весело. — Ты как? Серёжа твой сегодня прилетает?
Марина закрыла глаза, вцепившись пальцами в телефонную трубку. «Держись. Не сорвись. Играй свою роль до конца».
— Привет, Оленька. Да, вечером должен быть, — ответила она ровным голосом.
— Ой, как здорово! Слушай, а забеги ко мне завтра на чай, а? У меня такое варенье из инжира новое, закачаешься! Заодно расскажешь, как муж отдохнул-поработал.
И тут в голове у Марины созрел план. Внезапный, дерзкий, но единственно правильный.
— Оль, а знаешь что? Приходи-ка ты лучше сегодня к нам. Прямо сейчас. Посидим, поужинаем. Сергей как раз с самолёта, голодный будет. Порадуется тебе.
На том конце провода на несколько секунд повисла тишина. Видимо, предложение застало Ольгу врасплох.
— Ой, Марин, да как-то неудобно… Вы, наверное, соскучились, побыть вдвоём хотите…
— Ничего не неудобно! — с нажимом, не оставляя ей путей к отступлению, сказала Марина. — Я настаиваю. Я уже и котлет его любимых нажарила, на всех хватит. Давай, собирайся, мы тебя ждём.
— Ну… если ты настаиваешь… хорошо. Буду через часик, — неуверенно пробормотала Ольга.
Положив трубку, Марина глубоко вздохнула. Капкан захлопнулся. Она соберёт их вместе, в этом доме, который они оба осквернили. И посмотрит им в глаза. Обоим сразу.
Ольга пришла, как и обещала, через час. Нарядная, со свежей укладкой, с коробкой дорогих конфет в руках.
— А вот и я! Не ждали? — пропела она с порога.
— Ждали, — тихо ответила Марина, пропуская её в квартиру.
Они сели на кухне. Атмосфера была натянутой, как струна. Ольга чувствовала что-то неладное, это было видно по её бегающим глазкам, по тому, как она теребила край скатерти. Она пыталась болтать о пустяках, но разговор не клеился. Марина отвечала односложно, отсчитывая минуты до того момента, как в замке повернётся ключ.
И он повернулся.
Звук открывающейся двери заставил их обеих вздрогнуть. В прихожую вошёл Сергей. Уставший, с дорожной сумкой через плечо.
— Мариш, я дома! — крикнул он и замер, увидев на кухне Ольгу.
На его лице на долю секунды промелькнуло удивление, смешанное с тревогой, но он тут же взял себя в руки.
— О, Оля! Привет! Какими судьбами?
— Да вот, зашла к подруге на огонёк, — нашлась Ольга, выдавливая из себя улыбку. — С возвращением тебя!
Марина молча наблюдала за этой сценой. За их быстрыми, вороватыми взглядами друг на друга. За их наигранной непринуждённостью.
— Проходи, Серёжа, мой руки и за стол, — её голос прозвучал так спокойно, что она сама себе удивилась. — Ужин готов. Твои любимые котлеты.
Они сели за стол втроём. Марина поставила перед мужем тарелку с дымящейся картошкой и двумя румяными котлетами. Он с жадностью набросился на еду.
— М-м-м, божественно! Мариш, никто не готовит так, как ты! — промычал он с набитым ртом. — Как же я соскучился!
Ольга сидела, ковыряя вилкой салат. Она почти ничего не ела.
Марина дождалась, когда муж расправится с первой котлетой. Она медленно отпила воды из стакана, поставила его на стол и тихо, но отчётливо произнесла, глядя прямо на Ольгу:
— Оль, а покажи нам фотографии из Сочи? Говорят, там сейчас очень красиво.
Глава 4
Фраза, брошенная Мариной в звенящую тишину кухни, подействовала как разряд тока. Вилка выпала из рук Ольги и с лязгом ударилась о тарелку. Сергей, который как раз потянулся за второй котлетой, замер с протянутой рукой. На мгновение на их лицах отразился абсолютно одинаковый, животный ужас.
— Какие… какие фотографии? — заикаясь, пролепетала Ольга, её лицо пошло красными пятнами. — Я… я не была в Сочи.
— Да, Марин, ты что-то путаешь, — поспешно поддакнул Сергей, пытаясь изобразить недоумение. — Оля же в Москве была всё это время.
Он даже попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой, жалкой.
Марина смотрела на них — на свою лучшую подругу и на своего мужа. На двух самых близких людей, которые в этот момент превратились в жалких, изворотливых чужаков. Холодная ярость, что копилась в ней все эти дни, наконец-то нашла выход.
— Неужели? — она медленно перевела взгляд с одного на другого. — А мне казалось, что была. Даже видела одно фото. Очень милое. Ты, Оленька, в своём новом цветастом сарафане. И ты, Серёжа, в своей новой льняной рубашке. Обнимаетесь так нежно… на фоне моря.
Тишина стала оглушительной. Было слышно, как тикают старые часы в гостиной, отмеряя последние секунды их прошлой жизни.
— Марина, ты… ты не в себе! Что ты такое говоришь? Наверное, ты устала, тебе надо отдохнуть… — начал Сергей, его голос дрогнул. Он попытался встать, подойти к ней, но её взгляд остановил его.
В её глазах больше не было ни любви, ни боли. Только лёд.
— Сядь, — приказала она. И он сел.
Ольга закрыла лицо руками и тихо заплакала. Жалкие, всхлипывающие звуки, которые не вызывали у Марины ни капли сочувствия. Только брезгливость.
— Я видела фото в твоём телефоне, Оля. Когда ты выходила на балкон. Случайно.
Эта простая фраза разрушила их последнюю линию обороны. Ложь рассыпалась в прах.
— Мариш, прости… — прошептала Ольга сквозь слёзы. — Это… это всё так получилось… Я не хотела…
— НЕ ХОТЕЛА? — голос Марины сорвался на крик, от спокойствия не осталось и следа. — Ты не хотела спать с мужем своей лучшей подруги?! Ты не хотела врать мне в лицо каждый день?! Ты не хотела есть мой пирог, зная, что предаёшь меня за каждым углом?!
Она вскочила, опрокинув стул. Вся боль, всё унижение, вся горечь этих дней вырвались наружу.
— А ты? — она повернулась к Сергею, который сидел белый как полотно, вжав голову в плечи. — ТЫ ЧТО СКАЖЕШЬ?! Устал на работе? Совещания? Протоколы? Как тебе спалось с ней в одной постели, зная, что я жду тебя дома, готовлю твои любимые котлеты?!
— Марина, я… я всё объясню… — залепетал он. — Это ошибка… Бес попутал…
— Бес попутал? — горько рассмеялась она. — Тридцать пять лет брака — и «бес попутал»? Всю мою жизнь ты пустил под откос, а у тебя «бес попутал»?!
Она металась по кухне, как раненый зверь в клетке. Она хотела крушить, ломать, швырять на пол эти тарелки, эти чашки — все символы их фальшивого уюта. Но вместо этого она остановилась посреди комнаты, глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь, и посмотрела на них новыми глазами.
И увидела не монстров. Она увидела двух слабых, испуганных, жалких людей. Мужчину, который испугался старости и решил самоутвердиться за счёт дешёвой интрижки. И женщину, которая, видимо, всю жизнь ей завидовала и решила украсть кусок её счастья.
И в этот момент, сквозь ярость и боль, пришло осознание. Осознание своего собственного достоинства. Она больше не будет унижаться, выслушивая их оправдания. Она выше этого.
Марина подошла к двери.
— Собирай вещи, Сергей. Прямо сейчас.
Он поднял на неё глаза, полные страха и мольбы.
— Марин, не надо… Пожалуйста, давай поговорим… Куда я пойду?
— Можешь пойти к ней, — она кивнула в сторону рыдающей Ольги. — Вы же так любите друг друга. Думаю, она с радостью тебя приютит. А завтра мой адвокат свяжется с тобой по поводу развода.
— Марина! — взвыл он.
— И ты, — она повернулась к Ольге, — убирайся из моего дома. И чтобы я тебя больше никогда в своей жизни не видела. Моя дружба с тобой умерла. Три дня назад. На этой самой кухне.
Она открыла входную дверь.
Ольга, спотыкаясь, выбежала в прихожую, схватила своё пальто и выскочила за дверь, не проронив больше ни слова.
Сергей остался сидеть за столом перед остывшими котлетами. Он смотрел на Марину так, будто видел её впервые. Сильную, решительную, незнакомую.
— Вон, — тихо, но твёрдо, повторила она.
Он медленно поднялся, пошёл в спальню и через пятнадцать минут вышел с дорожной сумкой, наспех набитой вещами. Проходя мимо неё, он остановился.
— Прости меня, — прошептал он.
Марина ничего не ответила. Она просто смотрела сквозь него.
Когда за ним закрылась дверь, она так и осталась стоять в прихожей. Дом погрузился в абсолютную, мёртвую тишину. Не было ни слёз, ни истерики. Только огромная, выжженная пустота внутри.
Она выключила свет на кухне, оставив на столе нетронутый ужин, и пошла в спальню. Легла на свою половину кровати и впервые за много лет поняла, что она одна. Окончательно, бесповоротно одна. И как жить с этим дальше, она пока не знала.
Глава 5
Прошло полгода. Полгода, которые растянулись в вечность и пролетели как один день. Первые недели были самыми страшными. Тишина в квартире давила, каждый предмет напоминал о прошлой жизни. Марина механически проходила через все стадии горя: отрицание, гнев, торг, депрессия. Она плакала в подушку по ночам, пересматривала старые фотографии, задавая вселенной один и тот же вопрос: «За что?».
Развод был грязным и унизительным. Сергей, подстрекаемый, видимо, Ольгой, пытался отсудить у неё половину квартиры, доказывая, что она «никогда не работала». Адвокат, нанятый дочерью, хладнокровно отбивал все его нападки. В итоге суд встал на её сторону. Квартира, доставшаяся ей от родителей, осталась за ней.
О Сергее и Ольге она слышала обрывками от общих знакомых. Их роман, построенный на лжи, не выдержал столкновения с реальностью. Они съехались, но, как говорили, постоянно ссорились. Общество их осудило. Многие друзья отвернулись от них обоих. Их связь, казавшаяся им такой волнующей и запретной, на свету оказалась блёклой и неприглядной. Последнее, что она слышала, — они разъехались. Сергей снимал какую-то каморку на окраине, а Ольга замкнулась в себе и почти ни с кем не общалась. Марина не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Только пустоту. Их судьба её больше не интересовала.
Перелом наступил весной, когда дочь, видя состояние матери, почти насильно увезла её к себе.
— Мама, хватит сидеть в четырёх стенах и жалеть себя! Жизнь не закончилась!
Там, в другом городе, в суете и заботах о маленькой внучке Машеньке, Марина понемногу начала оттаивать. Смех внучки, её тёплые объятия, их долгие прогулки по парку — всё это действовало как лекарство. Однажды Машенька принесла ей свои краски и альбом.
— Бабуля, нарисуй мне море! Ты же говорила, что любишь море!
И Марина, которая не держала кисть в руках со школьных времён, вдруг начала рисовать. Сначала неумело, как ребёнок. Потом всё увереннее. Она рисовала море — то ласковое и бирюзовое, как на той проклятой фотографии, то штормовое и тёмное, как её собственная душа. Она выплёскивала на бумагу всю свою боль, всю свою тоску. И с каждым новым рисунком ей становилось легче.
Вернувшись в Москву, она первым делом сделала в квартире ремонт. Переклеила обои, выбросила старое кресло Сергея, переставила мебель. Она избавлялась от призраков прошлого, создавая своё, новое пространство. А потом приняла самое важное решение. Она продала эту квартиру, полную воспоминаний, и купила маленькую, но уютную студию в городке у моря. Том самом, о котором она всегда мечтала, но Сергей лишь отмахивался: «Что мы там будем делать, на пенсии?».
И вот теперь она стояла на своём маленьком балконе, вдыхая солёный, йодистый воздух. Перед ней простиралось бескрайнее синее море. Оно дышало, жило, переливалось под лучами утреннего солнца. В комнате на мольберте стоял незаконченный холст — рассвет над водой.
Она больше не была женой Сергея. Она была просто Мариной. Женщиной, которая училась жить заново. Которая нашла в себе силы не сломаться, а собрать себя по кусочкам. Впереди было много неизвестности, но впервые за долгие годы эта неизвестность не пугала, а манила.
Её телефон звякнул. Сообщение от дочери: «Мамочка, как ты? Мы с Машуней скучаем! Приедем на следующие выходные!». К сообщению была прикреплена фотография смеющейся внучки.
Марина улыбнулась. У неё была дочь. Была внучка. Было море. И были краски. Её раны ещё не зажили до конца, шрамы остались, но она знала — она справится. То предательство, которое казалось концом света, на самом деле стало началом. Началом её новой, настоящей жизни. Жизни, в которой она сама решала, какого цвета будет её небо. И сегодня оно было ослепительно-голубым.