Вечер опускался на город медленно, нехотя, словно старая кошка, ищущая теплое место для сна. Он зажигал один за другим фонари на улице, золотил пылинки, танцующие в лучах заходящего солнца, и наполнял мою маленькую квартирку уютными, лиловыми тенями. Я любила это время. Время тишины, когда мир за окном затихал, а мир внутри меня, наоборот, оживал воспоминаниями, мыслями, неспешным предвкушением отдыха.
На кухонном столе, накрытом старенькой, но идеально чистой скатертью в васильках, уже стояла моя любимая чашка – тонкий фарфор с позолоченной каёмкой, подарок покойного мужа на одну из наших годовщин. Рядом дымился чайник. Я заварила себе чай с чабрецом, как делала это каждый вечер. Этот ритуал был моим маленьким якорем в большом, шумном мире. Он заземлял, успокаивал, возвращал меня к самой себе.
Я, Вера Ивановна, вдова, бывшая учительница русского языка и литературы, давно привыкла к одиночеству. Но это было не то одиночество, которое грызет и опустошает, а то, которое дарит покой. Дети выросли, разъехались, у них свои семьи, свои заботы. Я не обижалась. Такова жизнь. Я радовалась их звонкам, редким визитам, фотографиям внуков в телефоне. А в остальное время у меня были книги, цветы на подоконнике и вот такие тихие вечера.
Я как раз налила себе дымящийся, ароматный чай, предвкушая, как сейчас сяду в старое кресло, возьму с полки томик Паустовского и уплыву в мир его кристально чистой прозы… как вдруг тишину разорвал резкий, пронзительный звонок телефона. Не домашнего, который давно молчал, а мобильного.
Я вздрогнула. В такое время мне звонили редко. Дети обычно писали сообщения, зная, что я рано ложусь. Подруги… тоже предпочитали дневное время.
На экране высветился незнакомый номер. Сердце почему-то екнуло с нехорошим предчувствием. Может, мошенники? Их сейчас развелось… Я нерешительно провела пальцем по экрану.
– Алло? – произнесла я осторожно.
– Вера Ивановна? – Голос на том конце был женский, резкий, сдавленный от едва сдерживаемых рыданий. Он звенел, как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть.
– Да, это я. А кто это говорит?
– Значит, нашли… – в голосе прозвучало горькое, ядовитое удовлетворение. – Я Лариса. Жена Олега Николаевича. И я хочу, чтобы вы знали… – женщина сделала паузу, набирая в легкие воздух, и следующие ее слова ударили по мне, как хлыст. – Я хочу, чтобы вы знали – это вы разрушили мою семью! Это из-за вас он ушел! Вы – виновница моего развода!
Мир накренился. Слова, чужие, злые, ворвались в мой тихий вечер, как воры, круша и ломая все на своем пути. Олег Николаевич? Какой Олег Николаевич? Развод? Семья? Мозг отказывался связывать эти понятия с моим именем.
– Простите, вы… вы ошиблись, – пролепетала я, чувствуя, как холодеют пальцы. – Я не знаю никакого Олега Николаевича. Это какая-то ошибка…
– Ошибка?! – взвизгнула женщина в трубке. – Не делайте из меня дуру! Он все рассказал! Про вас! Про свою тайную любовь всей жизни, которая вдруг снова появилась! Как же вы… как же вы можете так спокойно жить, зная, что разрушили тридцать лет брака?! Будьте вы прокляты!
И короткие, злые гудки.
Я стояла посреди кухни, все еще держа телефон у уха. Тишина, которая вернулась в квартиру, была уже не уютной и спокойной, а звенящей, оглушающей. Она давила на уши, заполняла собой все пространство.
Руки дрожали. Чашка, моя любимая чашка, выскользнула из ослабевших пальцев и с оглушительным звоном разбилась об пол. Осколки белого фарфора с золотыми прожилками разлетелись по линолеуму, как останки моей разрушенной в один миг жизни. Ароматный чай с чабрецом растекался темной, уродливой лужей.
Я смотрела на эти осколки и чувствовала, что так же, вдребезги, разлетелся мой покой. Кто эта женщина? Какой Олег? Почему я? В голове метались испуганные мысли, но ни одна не давала ответа. Я, Вера Ивановна, прожившая шестьдесят два года по совести, никогда не бравшая чужого, не державшая зла… я – разлучница? Виновница чужого горя?
Это было настолько абсурдно, настолько чудовищно, что я даже заплакать не могла. Я просто стояла и смотрела на осколки своей любимой чашки, а в ушах все еще звучал полный ненависти голос незнакомой женщины, вынесшей мне страшный и несправедливый приговор. Мой тихий, уютный вечер был безвозвратно отравлен. И я понимала, что это только начало.
Глава 2. Тени прошлого в старом альбоме
Ночь я почти не спала. Лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в тиканье часов на стене. Каждое «тик-так» отдавалось в голове молоточком, отбивая слова проклятия, брошенные в меня чужим, незнакомым голосом. Я снова и снова прокручивала в памяти этот короткий, страшный разговор, пытаясь найти в нем хоть какой-то смысл, хоть малейшую зацепку.
Олег Николаевич… Имя и отчество крутились в голове, но не вызывали никаких образов. Я перебирала всех своих знакомых мужчин за всю жизнь. Соседей, мужей подруг, коллег по школе, врачей в поликлинике, даже продавца из овощной лавки. Ни одного Олега Николаевича, с которым меня могло бы связывать хоть что-то, кроме шапочного знакомства.
Мой муж, мой Ванечка, умер десять лет назад. И до него, и после него в моей жизни не было других мужчин. Я была однолюбкой, верной и преданной ему даже после его ухода. Мысль о том, что меня, вдову на седьмом десятке, можно обвинить в разрушении чужой семьи, казалась дикой, неправдоподобной. «Тайная любовь всей жизни…» Господи, какой бред!
Под утро, измученная и разбитая, я все-таки задремала. Но и во сне меня преследовал тот же кошмар. Мне снилось, что я иду по длинному, темному коридору, а со всех сторон на меня указывают пальцами и шепчут: «Разлучница… виновница…»
Телефон зазвонил снова в девять утра. Я увидела на экране тот же номер и похолодела. Брать трубку не хотелось до тошноты. Но и игнорировать было выше моих сил. Что-то внутри, какая-то учительская привычка к порядку и ясности, требовала разобраться.
– Я слушаю, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал твердо.
– Что, не спится, Вера Ивановна? – Голос Ларисы был таким же ядовитым, но теперь в нем слышались нотки злорадства. – Совесть мучает? Правильно, пусть мучает! Я тоже не сплю. Я вообще теперь не знаю, как жить. А все из-за вас!
– Послушайте, – я сделала над собой усилие, чтобы не сорваться на крик. – Я еще раз вам повторяю: вы жестоко ошибаетесь. Я не знаю ни вас, ни вашего мужа.
– Хватит врать! – закричала она. – Олег мне все рассказал! Сказал, что встретил вас случайно, и старые чувства вспыхнули с новой силой! Что он всю жизнь только вас и любил! А я… я была просто ошибкой! Тридцать лет жизни – ошибка!
Последовал новый шквал проклятий, и она снова бросила трубку. А я сидела на кровати, чувствуя себя оплеванной, униженной. Это было невыносимо. Просто сидеть и ждать следующего звонка, следующей порции грязи? Нет. Я так не могла. Моя репутация, моя честная жизнь – это было все, что у меня осталось. И я не позволю какой-то безумной женщине растоптать это.
Я решила действовать. Но с чего начать? Я ничего не знала об этих людях, кроме имени – Лариса и Олег Николаевич. Я позвонила дочери, Лене. Попыталась осторожно рассказать о случившемся.
– Мам, да это просто мошенники какие-то, – уверенно заявила она. – Сейчас новая схема, выводят пожилых людей на эмоции, а потом начинают деньги тянуть. Заблокируй номер и забудь.
– Лен, она знает мое имя и отчество. Она не просила денег. Она… она была в настоящем горе. В голосе столько боли…
– Мало ли кто что знает. Вся информация сейчас в интернете есть. Просто не бери трубку с незнакомых номеров, и все. Не накручивай себя, пожалуйста.
Легко сказать «не накручивай». Но обвинение уже пустило свои ядовитые корни в мою душу. Заблокировать номер? Да, это выход. Но это бегство. А я не хотела бежать. Я хотела докопаться до правды.
И тогда я вспомнила. Есть только одно место, где могло храниться мое прошлое в лицах и именах. Школа. Место, где я проработала почти сорок лет.
Дрожащими руками я достала с антресолей старые, тяжелые фотоальбомы в потертых бархатных обложках. Пыль времени… Я сдула ее и открыла первый альбом. Выпуск 1985 года. Молодые, одухотворенные лица учителей на первомайской демонстрации. Вот я, совсем молоденькая Верочка, с короткой стрижкой и горящими глазами. Рядом – мой Ваня. Господи, как давно это было…
Я листала страницу за страницей. Год за годом. Вот наши скромные учительские посиделки, вот походы с классом, вот новогодние «огоньки». Знакомые, родные лица. Многие из них уже ушли в мир иной. А я все листала, искала, сама не зная кого. Олег Николаевич…
И вдруг… на одной из фотографий, датированной, кажется, концом девяностых, я увидела его. Групповой снимок нашего педагогического коллектива после какого-то семинара. И с краю, рядом с нашим директором, стоял он. Молодой, высокий, темноволосый парень с обаятельной, немного нагловатой улыбкой. Студент-практикант из педвуза.
Память, услужливая и жестокая, тут же подбросила воспоминание. Да, был такой. Олег. Отчество я его тогда и не знала, все звали его просто Олегом. Он проходил у нас практику несколько месяцев. Вел уроки в старших классах, был на хорошем счету у завуча. И… да. Он проявлял ко мне знаки внимания.
Тогда я была еще не старой, сорокапятилетней женщиной, но уже давно и прочно замужней. А он, двадцатидвухлетний мальчишка, смотрел на меня влюбленными глазами, ловил каждое мое слово, пытался проводить до дома, дарил нелепые букетики полевых ромашек. Мне это было и лестно, и неловко. Я несколько раз очень твердо, но вежливо дала ему понять, что между нами ничего быть не может. Он вроде бы понял, поостыл. А потом его практика закончилась, и он исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился. Я и думать о нем забыла.
И вот теперь, спустя почти двадцать лет, этот призрак из прошлого вернулся таким чудовищным образом.
Так значит, это он? Олег Николаевич? Но как? Зачем? Неужели он мог наплести своей жене эту дикую историю? Использовать мое имя, мое лицо, чтобы оправдать свой уход? Голова шла кругом.
Я нашла под фотографией выцветшую подпись: «Педколлектив школы №17 и практикант педагогического университета Олег Романов». Романов! Теперь у меня была фамилия. Это уже что-то.
Телефон завибрировал снова. На этот раз это было сообщение. От той же Ларисы. Всего три слова: «Я тебя ненавижу».
Я смотрела на экран, на молодое улыбающееся лицо на старой фотографии, и во мне закипала холодная ярость. Это уже не было просто несправедливым обвинением. Это была чья-то злая, продуманная ложь. И я решила, что найду этого Олега Романова. И заставлю его посмотреть мне в глаза.
Глава 3. Призрак по имени Олег
Вооружившись фамилией, я почувствовала себя увереннее. Туман неизвестности начал понемногу рассеиваться, и сквозь него проступали контуры врага. Олег Романов. Теперь это был не просто призрак из прошлого, а конкретный человек, которого нужно было найти.
Я, человек старой закалки, привыкший к библиотечным каталогам и телефонным справочникам, оказалась перед новой для себя задачей – поиском в интернете. Лена давно установила мне на ноутбук все эти «одноклассники» и «вконтакте», но я заходила туда редко, в основном чтобы посмотреть фотографии внуков. Теперь же эти социальные сети стали моим главным инструментом расследования.
Я села за стол, надела очки и ввела в строку поиска: «Олег Романов». Система выдала мне тысячи результатов. Я добавила возраст – примерно 60 лет. Список сократился, но все равно был огромен. Я начала методично, как когда-то проверяла стопки тетрадей, просматривать профиль за профилем. Мужчины с суровыми лицами, мужчины на рыбалке, мужчины в окружении семей…
Через час безрезультатных поисков я была готова сдаться. Но потом меня осенило. Лариса! Ее же я тоже могу поискать. Лариса Романова, возраст около 58 лет. И вот тут удача мне улыбнулась. Почти сразу я нашла ее страницу. Закрытый профиль, но на главной фотографии – женщина с заплаканными, опухшими глазами и горькой складкой у губ. В ней было столько боли, что у меня невольно сжалось сердце. Несмотря на всю грязь, что она на меня вылила, сейчас я видела перед собой просто несчастную, обманутую женщину.
А в списке ее друзей… был он. Олег Романов.
Я кликнула на его имя. И он посмотрел на меня с экрана. Почти не изменился. Та же обаятельная, самоуверенная улыбка, только теперь обрамленная сеткой морщин. Та же копна темных, хоть и тронутых сединой, волос. Он стоял на фоне какой-то дорогой машины, в элегантном пальто, и выглядел вполне успешным и довольным жизнью. Человек, у которого все хорошо. Человек, который только что разрушил жизнь своей жены и мой покой.
На его странице было много фотографий: вот он на заграничном курорте, вот на деловой встрече, вот с друзьями в ресторане. Ни одной фотографии с Ларисой. Словно ее и не было в его жизни.
Я нашла его номер телефона, он был указан в контактной информации. Видимо, для деловых партнеров. Мои пальцы дрожали, когда я набирала цифры. Что я ему скажу? Как начну разговор?
Он ответил после третьего гудка. Голос был бодрый, деловой, с нотками бархатного самодовольства.
– Олег Романов, слушаю.
– Здравствуйте, Олег Николаевич, – произнесла я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул. – Вас беспокоит Вера Ивановна. Вы… вы меня помните? Школа номер семнадцать.
На том конце провода повисла пауза. Долгая, звенящая. Я слышала его дыхание. Он думал. Вспоминал. Или, скорее, решал, как реагировать.
– Вера Ивановна… – протянул он наконец, и в его голосе появились удивленные, почти теплые нотки. – Боже мой, конечно, помню! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами? Неужели нашли меня?
Эта наигранная радость, это фальшивое радушие взбесили меня.
– Нашла, – отрезала я. – И повод для звонка у меня не самый приятный. Мне звонит ваша жена, Лариса.
Пауза. На этот раз короткая, но напряженная, как натянутый нерв.
– И что же она вам говорит, если не секрет? – тон его стал холодным, осторожным.
– Она говорит, что я разрушила вашу семью, – чеканила я слова. – Говорит, что вы ушли к ней от меня, к своей «тайной любви всей жизни». Вы можете мне объяснить, что это за чудовищный спектакль вы устроили и почему втянули в него меня?
Он усмехнулся. Тихо, нервно.
– Вера Ивановна, ну что вы, право. Женщины… они такие эмоциональные. Лариса сейчас не в себе, развод – это всегда тяжело. Она может наговорить всякого. Не принимайте близко к сердцу.
– Не принимать близко к сердцу?! – я повысила голос. – Она обрывает мой телефон, шлет проклятия, обвиняет меня в смертном грехе! А вы мне советуете не принимать это близко к сердцу? Олег, я требую, чтобы вы немедленно позвонили ей и сказали правду! Сказали, что все это – ваша гнусная ложь!
– Тише, тише, Вера Ивановна, – заговорил он примирительно, словно успокаивал расшалившегося ребенка. – Давайте не будем горячиться. Это наши с ней семейные дела. Я как-нибудь сам все улажу. Просто… не обращайте внимания. Она покричит и успокоится.
– Нет, не успокоится! – почти кричала я. – И я не собираюсь терпеть это! Если вы немедленно не прекратите эту ложь, я…
– Что вы? – его голос стал жестким, ледяным. В нем больше не было ни капли былого обаяния. – Что вы сделаете, Вера Ивановна? Пожалуетесь в партком, как в старые добрые времена? Не смешите меня. Это моя жизнь, и я сам решаю, как из нее выходить. А вы… вы просто удобный предлог. Красивая легенда. Считайте это комплиментом вашей неувядающей красоте.
И он повесил трубку.
Я сидела, оцепенев. Удобный предлог. Красивая легенда. Он не просто солгал. Он цинично, хладнокровно использовал меня, мое имя, мое прошлое, чтобы обставить свой уход от жены. Он бросил меня под танк ее гнева и горя, а сам стоял в стороне, чистенький и невредимый.
Во мне клокотала ярость. Бессильная, унизительная ярость. Что я могла сделать? Позвонить Ларисе и попытаться ей все объяснить? Она не поверит мне. Для нее я – коварная разлучница, а он – жертва внезапно вспыхнувшей страсти. Пойти в полицию? С чем? С жалобой на телефонные звонки? Это смешно.
Весь день телефон молчал. Но эта тишина была хуже крика. Я ждала. Ждала нового звонка, нового сообщения. Чувствовала себя загнанной в угол. Олег был прав: я ничего не могла сделать.
Вечером я позвонила подруге, Нине, единственному человеку, которому я могла доверить эту дикую историю.
– Верка, это же кошмар какой-то, – ахнула она, выслушав меня. – Вот ведь подлец! И что ты собираешься делать?
– Я не знаю, Нин. Я не знаю. Я в тупике.
– Так нельзя, – твердо сказала она. – Нельзя позволять вытирать об себя ноги. Даже если этот подонок уверен в своей безнаказанности. Ты должна бороться за свое честное имя.
– Как?
– Поезжай к этой Ларисе. Посмотри ей в глаза. Иногда один взгляд говорит больше, чем тысячи слов. Ты – учитель. Ты умеешь быть убедительной. Иди и поговори с ней. Лицом к лицу.
Слова Нины зародили во мне искру надежды. А что, если она права? Прятаться и ждать – это путь в никуда. Нужно действовать. Да, это страшно. Страшно идти к женщине, которая тебя ненавидит. Но оставаться в этом липком, унизительном положении было еще страшнее.
Я снова открыла ноутбук. На странице Ларисы был указан город. Наш город. Это уже упрощало задачу. Я нашла ее примерный адрес через старые городские справочники, доступные в сети. Решено. Завтра я поеду к ней.
Я соберу всю свою учительскую выдержку, всю свою жизненную мудрость. И я посмотрю ей в глаза. Я не знаю, чем закончится этот разговор. Но я знала одно: я больше не буду жертвой в чужой грязной игре.
Глава 4. Разговор на пороге чужого горя
Утро выдалось серым и промозглым, под стать моему настроению. Пока я ехала в другой конец города на дребезжащем автобусе, в голове проносились десятки сценариев предстоящего разговора. Я репетировала фразы, подбирала интонации, пыталась предугадать ее реакцию. Но чем ближе я подъезжала к нужному адресу, тем сильнее становился страх. Сердце колотилось где-то в горле, ладони стали влажными. Зачем я это делаю? Может, Лена была права, и нужно было просто все забыть?
Но отступать было поздно. Я вышла на нужной остановке и оказалась перед стандартной девятиэтажкой, одной из сотен таких же в нашем городе. Отыскав нужный подъезд, я долго стояла перед дверью, не решаясь нажать на кнопку домофона. А что, если она меня просто не впустит? Или вызовет полицию?
В этот момент дверь подъезда открылась, и из нее вышла молодая женщина с коляской. Я прошмыгнула внутрь, пока дверь не захлопнулась. Поднялась на нужный этаж. Вот она, квартира номер 47. Обычная обитая дерматином дверь. За ней – моя мучительница, моя невольная судья.
Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь, и нажала на звонок.
За дверью послышались шаги. Щелкнул замок. Дверь приоткрылась ровно на длину цепочки. В щели я увидела глаз. Один воспаленный, покрасневший от слез глаз, полный подозрения и ненависти.
– Что вам нужно? – спросил уже знакомый мне, дребезжащий от нервов голос.
– Здравствуйте, Лариса Петровна, – сказала я как можно спокойнее, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди. – Я Вера Ивановна. Я пришла поговорить.
– Ты?! – ее голос сорвался на визг. – Ты еще и смеешь являться сюда?! Убирайся! Убирайся, пока я полицию не вызвала!
Она попыталась захлопнуть дверь, но я успела подставить ногу в проем.
– Пожалуйста, выслушайте меня, – взмолилась я. – Всего пять минут. Мы не можем говорить через дверь. Давайте выйдем на улицу, если вы боитесь меня впускать. Но мы должны поговорить. Это касается не только вас, но и меня.
Возможно, в моем голосе было столько отчаяния, что она на мгновение замерла. Она смотрела на меня сквозь щель, и я видела, как в ее глазах борются ненависть и любопытство.
– Хорошо, – процедила она наконец. – Ждите на улице.
Дверь захлопнулась. Через пару минут она вышла из подъезда, наспех накинув на плечи старенькую кофту. Передо мной стояла измученная, осунувшаяся женщина с потухшим взглядом. Она была совершенно не похожа на ту мегеру, которую я себе представляла. Передо мной стояло чистое, концентрированное горе.
– Ну? – бросила она, скрестив руки на груди. – Говорите, что хотели. И уходите. Мне противно на вас смотреть.
Мы стояли у детской площадки с облупившимися качелями. Моросил мелкий, холодный дождь.
– Лариса Петровна, я клянусь вам всем, что у меня есть святого, – я посмотрела ей прямо в глаза, – я не имела и не имею никакого отношения к вашему мужу. Последний раз я видела его почти двадцать лет назад, когда он, еще мальчишкой, проходил практику в моей школе.
– Ложь! – выплюнула она. – Все вы так говорите! А это что?!
Она дрожащей рукой достала из кармана кофты сложенный вчетверо листок и ткнула мне его в лицо. Это была фотография. Старая, помятая, пожелтевшая от времени. Моя фотография. Та самая, из школьного альбома. Я, молодая, сорокапятилетняя, смеюсь, запрокинув голову.
– Он носил ее в бумажнике все эти годы! – кричала Лариса, и слезы снова хлынули из ее глаз. – Сказал, что это его талисман! Его тайная любовь! Он сказал, что случайно встретил вас месяц назад, и понял, что не может больше жить со мной! Что он всю жизнь любил только вас!
Я смотрела на свое молодое лицо в ее руках, и в этот момент все встало на свои места. Вся чудовищная картина этого обмана предстала передо мной во всей своей омерзительной ясности. Он не просто выдумал роман. Он подготовил почву. Он годами носил с собой эту фотографию, создавая легенду для самого себя, а может, и для нее. Он использовал мое имя, мое лицо, чтобы обставить свой уход красиво, романтично, переложив всю вину, всю грязь, всю ответственность на меня.
Ярость, холодная и ясная, вытеснила страх.
– Где он сейчас? – спросила я твердо.
– Не знаю! – всхлипнула она. – Снял квартиру где-то…
– Дайте мне его номер.
– Зачем? Чтобы ворковать с ним?
– Чтобы заставить его сказать вам правду в лицо! – отчеканила я. – Лариса Петровна, поймите вы наконец! Вас обманули. И меня тоже. Нас обеих обманул один и тот же человек!
Я говорила так уверенно, так яростно, что она впервые посмотрела на меня без ненависти. В ее глазах промелькнуло сомнение. Она достала свой телефон и продиктовала мне номер. Тот же самый номер, с которого я ему звонила.
Я набрала его, включив громкую связь.
– Олег? Это я, – голос мой звенел от гнева.
– Вера Ивановна? Я же просил вас…
– Я стою рядом с вашей женой! – перебила я его. – И я хочу, чтобы ты, подлец, прямо сейчас сказал ей правду! Скажи ей, что все, что ты наплел про меня – гнусная ложь от первого до последнего слова!
– Что… что вы несете? Где вы? – в его голосе прорезалась паника.
– Скажи ей! Скажи, что между нами никогда ничего не было! Скажи, зачем ты использовал мое фото и мое имя! Если ты сейчас же не признаешься, я клянусь, я найду тебя, и я устрою тебе такой публичный позор, какого ты в жизни не видел! Я расскажу об этом всем вашим общим знакомым, я напишу в социальных сетях! Весь город будет знать, какой ты лжец и манипулятор!
На том конце провода молчали. Я видела, как Лариса, затаив дыхание, впилась взглядом в мой телефон. Она уже не плакала. Она ждала.
– Лариса… – наконец выдавил он из себя жалким, раздавленным голосом. – Лариса, прости. Она… она говорит правду. Я все выдумал.
Слова упали в сырой осенний воздух, как камни.
Лариса медленно подняла на меня глаза. В них больше не было ненависти. Только бездонное, всепоглощающее изумление и… начало понимания.
Я отключила звонок.
– Вот так, Лариса Петровна, – сказала я тихо, чувствуя, как уходит напряжение, оставляя после себя звенящую пустоту. – Вот вам и вся «великая любовь».
Она смотрела на меня, и губы ее дрожали. Она хотела что-то сказать, но не могла. Просто стояла под мелким дождем, и по ее лицу текли слезы, смешиваясь с холодными каплями. Слезы уже не гнева, а горького, страшного прозрения.
Глава 5. Тишина после боя
Мы еще несколько минут стояли молча под этим унылым, плачущим небом. Мир вокруг, казалось, замер. Лариса больше не смотрела на меня как на врага. Она смотрела сквозь меня, в пустоту, где только что рухнул ее мир, построенный на тридцати годах брака и чудовищной лжи.
– Зачем? – наконец прошептала она. Голос был тихий, надломленный. Вопрос этот был адресован не мне, а всей вселенной. – Зачем он так… со мной? С вами?
– Я не знаю, – честно ответила я. – Наверное, чтобы уйти, не чувствуя себя виноватым. Чтобы не объяснять истинных причин. Легче создать легенду, чем признаться в собственной трусости или предательстве.
Она медленно кивнула, принимая мои слова.
– Простите меня, – вдруг сказала она, посмотрев мне в глаза. И в этом взгляде было столько стыда и раскаяния, что у меня защемило сердце. – Пожалуйста, простите. Я… я была как безумная от горя. Я наговорила вам столько ужасных вещей…
– Я не держу на вас зла, Лариса Петровна, – я положила ей руку на плечо. Ее плечи дрожали. – Мы обе – жертвы в этой истории.
Она разрыдалась. Громко, навзрыд, как ребенок. Не стесняясь ни меня, ни редких прохожих. Это были слезы не только горя, но и облегчения. Правда, какой бы горькой она ни была, всегда приносит облегчение. Я стояла рядом, неловко поглаживая ее по спине, и чувствовала себя не победительницей, а скорее врачом, который только что провел тяжелую, но необходимую операцию.
Когда она немного успокоилась, я сказала:
– Вам нужно идти домой. Вы совсем промокли.
Она кивнула, вытерла слезы рукавом кофты и, не говоря больше ни слова, побрела к своему подъезду. Я смотрела ей вслед – сгорбленной, раздавленной фигурке, и мне было ее невыносимо жаль.
Обратная дорога домой показалась мне бесконечно долгой. Ярость и азарт схватки ушли, оставив после себя гулкую, свинцовую усталость. Я чувствовала себя выжатой до капли. Не было ни триумфа, ни радости от восстановленной справедливости. Была только горечь. Горечь от того, что люди могут быть такими мелкими, такими жестокими в своем эгоизме. От того, что чужая ложь может так легко ворваться в твою жизнь и перевернуть ее с ног на голову.
Вернувшись в свою тихую квартирку, я первым делом пошла на кухню. Осколки разбитой чашки все еще лежали на полу, напоминая о том, с чего все началось. Я аккуратно собрала их в совок, каждый осколок, каждую золотую крошку. Это было прощание. Прощание с прошлым, с моим безмятежным покоем, которого у меня, наверное, уже никогда не будет в полной мере.
Вечером мне снова позвонила Лариса.
– Вера Ивановна, это я, – ее голос был тихим, но уже более ровным. – Я просто хотела еще раз сказать вам спасибо. И извиниться.
– Не стоит, Лариса. Все уже в прошлом. Как вы?
– Плохо, – честно ответила она. – Но… теперь я хотя бы знаю правду. Это больно, но это лучше, чем жить в обмане. Он звонил. Пытался что-то лепетать, оправдываться. Я не стала слушать. Сказала, чтобы подавал на развод и больше никогда мне не звонил.
– Это правильное решение, – тихо сказала я.
– Я знаю. Спасибо вам. За то, что открыли мне глаза. Вы… вы очень сильная женщина.
Мы попрощались. Я знала, что подругами мы никогда не станем. Слишком много боли было связано с нашим знакомством. Но между нами возникло нечто иное – тонкая нить уважения, сотканная из общей беды и обретенной правды.
Я положила телефон и подошла к окну. Вечер снова опускался на город, зажигал фонари. Все было как вчера. Но я была уже другой. Та Вера Ивановна, которая боялась конфликтов и превыше всего ценила свой покой, осталась там, в прошлом. Этот чудовищный случай научил меня тому, чему не научили сорок лет в школе и десятки прочитанных книг. Он научил меня, что за свою честь, за свое доброе имя иногда нужно бороться. Что нельзя позволять другим делать тебя пешкой в их грязных играх.
Я не стала сильнее в привычном понимании этого слова. Я все так же любила тишину и книги. Но внутри меня что-то окрепло. Появился стержень, о существовании которого я и не подозревала. Я поняла, что могу постоять за себя. И это знание принесло мне новый, другой покой. Более глубокий, более осознанный. Покой человека, который знает себе цену и готов отстаивать свои границы.
Я заварила себе новый чай, в другой чашке. И села в свое старое кресло. За окном шумел город, а в моей душе, после долгой и страшной бури, наконец-то воцарилась тишина. Настоящая. Заслуженная.