Свою третью часть автор назвал менее иронично и дерзко, получив нагоняй и советы от своих рецензентов. Здесь он уже не стал шутить, ... не все понимают шутки, сформулировав результат следующим образом: "... это книга которая была написана в моей каюте на протяжении 62 конвоев и 38 ночных патрулирований. И мне кажется, что материал этой книги получен целиком из первых рук, а что касается ее недостатков, то я уверен - все они обусловлены окружающей обстановкой."
И кто мы такие, чтобы не согласиться с автором, и не поблагодарить переводчиков?
Продолжение, предыдущая глава - ВОТ ГДЕ, и ВОТ ТУТ, и ЗДЕСЬ. А еще ВОТ ГДЕ
...Между тем конвой медленно двигался мимо; я связался с головным миноносцем и, объяснив ситуацию, предложил взять судно на буксир (дело в том, что часть якоря-цепи, на которой стоял буй, запуталась на руле судна). Ответ был получен незамедлительно: «Проследите, чтобы катер взял его на буксир, а сами оставайтесь рядом в эскорте». Начался поиск буксирного катера, (который, как и следовало ожидать, заблудился в совершенно безопасном ночном расположении конвоя), и передача ему приказа. Затем мы повели оба судна обратно к фарватеру до следующего буя - все это заняло немало времени, и мы оказались не ближе, чем за десять миль от всего конвоя, прежде чем двинулись, наконец, вперед. Само собой, скорость при буксировке судна такого размера была ничтожной.
После обсуждения ситуации в штурманской рубке я пришел к печальному выводу, что мы вряд ли вернемся в гавань следующей ночью, даже если буксировка окажется удачной; и вдруг все мгновенно изменилось с получением радиограммы от начальства: «Свяжитесь с тральщиком, передайте ему эскортирование, а сами возвращайтесь к конвою». Почему старший офицер изменил свое первоначальное решение, я не знал, хотя, конечно, разумнее было нам эскортировать конвой, чем опекать одно-единственное судно, и тральщик вполне мог справиться с таким делом. В любом случае это были хорошие новости, хотя и заключали в себе известные трудности, состоявшие в особенностях предстоящего ночного маневра. Было два часа ночи, темнота непроглядная, и в ней-то нужно было догнать конвой, пройти его до середины и отыскать тральщик (который мог быть, а мог и не быть на своем месте) - все это и представляло немалые трудности. Мы прибавили обороты и отправились догонять конвой, что устраивало нас гораздо больше, чем тащиться в хвосте буксира на нуле узлов.
Мы провели довольно напряженный час, прежде чем конвой с удивительной неожиданностью оказался рядом в виде беспорядочной группы судов, возникших впереди как размытые пятна там, где секундой раньше был чистый горизонт и открытое море. Я уставился на них, пытаясь определить, какая же передо мной колонна и под каким углом к ней подходить, но убедительного ответа на эти вопросы не находилось, поскольку все выглядело совсем иначе, чем днем, и, чтобы приблизиться к ним, нам пришлось бы или ловко увертываться от столкновений, либо положиться на удачу. Через мгновенье уже казалось, что темные очертания судов на бледном фоне моря сами приближаются к нам.
Я постарался отклониться вправо, чтобы освободить им путь, и тут какое-то судно вынырнуло из темноты впереди. Оно отличалось низкой осадкой (суда такого типа мы называли «утюгом», и их почти невозможно заметить в темноте), находилось явно вне порядков конвоя и шло непонятным курсом. Момент оказался подходящим для снижения скорости; мне стало ясно, что это судно из хвоста конвоя, оно медленно, упрямо шло вперед на свой страх и риск, избежав отеческого надзора эскорта, и его курс, как и у большинства таких бродяг, был непредсказуем. Мы снизили ход до скорости, лишь на 2-3 узла превышавшей ход конвоя, и принялись осматривать судно за судном, выискивая тральщик.
Мы нашли его в самом конце, хотя я так и не понял, как же нам это удалось. В темноте тральщик ничем не отличался от любого другого парохода, пока не приблизишься к нему почти вплотную, и мы просмотрели не меньше дюжины кандидатов, осторожно приближаясь к ним, чтобы не испугать, и тщательно наблюдая за другими судами, выпутываясь из неловких обстоятельств, когда ошибались, пока не нашли того, кто нам нужен.
Но найдя тральщик, мы, вместе с тем, нашли и его крайнее возмущение по поводу причиненного нами беспокойства, шумное недоверие к приказу, отсылавшему его назад, по крайней мере на 15 миль, и задерживавшему в море еще на одну ночь - все это обрушилось бедой на мою голову. Подчас я даже опасался, что у них лопнет рупор громкоговорителя. Но, в конце концов, он подчинился, медленно меняя курс и напоминая ребенка, выполняющего то, что ему не по нраву, но и не смеющего отказаться сделать что велели.
Вскоре опять наступил рассвет, а с ним и время собирать отставших, прежде чем ослепительный восход солнца пригрел мостик и придал завтраку особую привлекательность. Ночь была долгой, но, потратив ее целиком, мы все же сумели избавиться от задания, которое не сулило ничего, кроме бесконечного однообразия.
Все это утро нас увлекал за собой сильный прилив. В послеобеденное время мы были уже неподалеку от базы, и я попросил разрешения оставить конвой и идти домой самостоятельно. Здесь не оказалось ни судов, ни буксиров, ни траулеров, которые нужно было брать с собой, что обычно осложняло завершение конвоя. Хотя вообще-то вполне могли бы найтись 1-2 торговых судна, которые должны отколоться от конвоя, и нам бы пришлось их эскортировать; отыскались бы и буксир, и траулер, жаждущие перейти под мою команду. Именно в этом месте и должна бы начаться смешная история, представившаяся мне до деталей.
Теоретически нам втроем следовало бы составить отдельную флотилию, и вошедшие в нее суда я мог бы переставлять как пешки на шахматной доске, причем на мое прикосновение они должны бы реагировать вроде норовистых лошадей, однако в данном случае их «норовистость» проявилась бы в само удручающем для меня виде. Представляю, как при приближении к дому их постоянным стремлением стало бы желание ускользнуть прочь, оставив меня как няньку, потерявшую дитя. Для выполнения этого замысла было бы применено столько изобретательности, что используй мы ее против врага, нам удалось бы значительно раньше победоносно завершить войну. Думаю, что с самого раннего утра они стали бы прятаться позади других судов, убегая от моих сигналов или выставляя себя полнейшими идиотами.
Наконец, если бы мы и сдвинулись с места, то не исключено, что я мог бы на несколько минут покинуть мостик - выпить чаю или сменить одежду, и наверняка, когда бы я вернулся - траулер уже шел самостоятельно к дому, а буксир в клубках дыма бросился следом. После резкого приказа буксиру, который должен был отбить охоту к подобной инициативе мы в не менее резких тонах предложили бы траулеру: «Займите свое место и оставайтесь в конвое». И, конечно же, в этот миг видимость сразу бы ухудшилась. Долгое время они бы молчали, а потом стали подавать кодовые сигналы, означающие: «Правильно наведите ваш сигнальный прожектор». Затем принялись бы с невыносимой медлительностью читать наше сообщение, пропуская слова и прося их повторить, причем постоянно вновь и вновь просили бы правильно наводить прожектор. Все время они, конечно же, постоянно исчезали бы из вида, умудряясь прятаться в дымовой завесе между двумя другими судами, тем самым еще более затрудняя переговоры. Нам бы оставалось, проклиная этих индивидуалистов, подойти на скорости к ним вплотную, объясниться и повернуть прочь.
Подчас на улице можно видеть раздосадованную даму, пытающуюся удержать полдюжины собак разных пород и размеров, выведенных на прогулку. Это ужасный спектакль, в ходе которого дама постареет на десять лет во время метаний между двумя фонарными столбами.
Получение четырех торговых судов, траулера и буксира для попытки провести их на одной скорости было частенько похоже на такую сцену. К счастью, на этот раз мы не получили под свое начало никого, кроме самих себя, и поэтому впереди не вставало никаких препятствий. До предела увеличив скорость, мы устремились к дому, срезая углы и лихо обходя буи, выбирая кратчайший путь. Через час мы уже стояли у танкера, заправились и с нетерпением ждали целую ночь отдыха; в кают-компании раздавали почту в следующей приблизительно пропорции: чем моложе офицер, тем больше писем. Я, например, получил пару счетов, а гардемарин, как обычно целую гору разноцветных конвертов, и все - ему одному. Затем старшина приоткрыл дверь, высматривая вахтенного офицера.
-Прибыл связной катер, сэр. Я вскрыл переданный мне пакет и окинул взглядом сразу же притихшую кают-компанию. -Все не так уж плохо, - сказал я, пробежав розовый листок. - Мы прибыли сегодня ночью. В любом случае у нас отгул на всю эту ночь, а конвой только завтра с утра. Мы выходим завтра в десять. -Это похоже на службу в офисе, куда надо отправляться каждое утро, - сказал первый лейтенант после некоторой паузы. - То на службу, то домой... Лично я, как всякий уважающий себя клерк, решил приобрести котелок и сезонный билет.
Нам выпал обычный, ничем не отмеченный рейс с конвоем. Он мог иметь лишь самые ничтожные вариации. Как и предполагал первый лейтенант, предстоящая работа не сулила ничего необычного; какая-то заинтересованность проявлялась лишь первые двадцать часов...
Если кто-то из читателей еще не задал вопроса: «позвольте, но где же битвы с врагом?», он может сделать это сейчас вместе с нами, ибо мы спрашивали то же самое. Грубо говоря, врага здесь просто-напросто не было.
Восточное побережье по праву получило репутацию одного из самых горячих и трагических районов, но события разворачивались здесь довольно давно. Весь прошлый год или даже более того, здесь царило необычайное спокойствие, прерываемое лишь случайными налетами вражеских самолетов, редким появлением подводных лодок и попытками минирования, которые воспринимались уже как что-то выходящее за рамки привычного течения событий. Разумеется, все это не отменяло боевых выходов в море, которые требовали полной отдачи, независимо ни от чего, но, по-моему, все же половина напряжения и беспокойства, которые сопутствуют нашей работе, была снята.
И, тем не менее, здесь были любопытные случайности, происходили события, требовавшие усиленного внимания и остававшиеся в памяти, добавляя яркие и свежие мазки к старой картине. Так запомнилась темная ночь, когда над головой загудели вражеские самолеты, пытавшиеся определить местоположение конвоя; они бросали осветительные ракеты с неторопливой немецкой основательностью, которая, казалось, должна принести им успех. Огни взлетали довольно далеко в море, перекрещивались впереди или шаг за шагом подбирались к тыльной части конвоя и затем исчезали вдали, но ни разу не попадали в середину наших порядков, которые оставались незамеченными, несмотря на все усилия противника. Я стоял на мостике, совершенно уверенный в себе и в окружавших меня людях - в боевых постах, в старшине, который вел корабль точно по курсу иногда вытягивая шею и поглядывая на небо. И тут я поймал себя на том, что горячо молюсь, чтобы это везение сопутствовало нам до конца.
Для торговых судов, находившихся в конвое, это было жестоким испытанием нервов, которое продолжалось во все время налета. В длинных колоннах судов, несомненно было немало людей, державших пальцы на гашетках и спусковых крючках и думающих, что лучше открыть огонь сейчас же, вместо того, чтобы ожидать, пока самолеты окажутся над головой и начнут бомбить. Одно проявление нетерпения или страха, одна трассирующая пуля, выпущенная наудачу, выдала бы нас всех. Потом уже стало казаться естественным, что ни один артиллерист на более чем сорока кораблях не провалился на этом жестоком экзамене, не дал волю рукам, хотя искушение было сверхчеловечески сильным.
Время от времени весной и летом здесь наступала отвратительная погода (хоть и не слишком надолго), которая была даже хуже, чем в Атлантике. Много раз часы работы растягивались из-за сильного ветра и прилива, создававших боковую качку, когда по палубе перекатывалась вода и корабль постоянно погружался в волны. Запомнился чрезвычайно сильный шторм в гавани полной судов. В нормальных условиях она представляла собой идеальное убежище, но в данном случае ничего нормального не наблюдалось, все пошло наперекосяк. Миноносец, подхваченный волной, повалился на другой миноносец; буксир, посланный распутать этот клубок, потерпел крушение, зажатый двумя громадными кораблями, и совершенно вышел из игры. Второй миноносец потащил собственные швартовы, угрожая третьему, который избавился от опасности лишь благодаря великолепному мастерству капитана и команды, когда вытравили якорь-цепь точно в тот миг, после которого все было кончено, и тем прервали бурное развитие трагедии.
Много огорчений принесло наблюдение за этой сценой, когда по ходу шторма строгий порядок сменился полнейшим беспорядком. Гавань, казалось, приближалась к полному хаосу. Три опасно запутавшихся миноносца и застрявший между ними, потерпевший аварию буксир; два других буксира непрерывно курсировали по гавани, пытаясь овладеть положением; вельбот с одного из кораблей, подхваченный волнами, вдребезги разбился о мол; стайка небольших суденышек осторожно входила в бухту, одолевая волны и надеясь укрыться от буйной стихии. И все время этот невероятно, неслыханно завывающий ветер, который сминал гигантские простыни воды и швырял их на причалы.
Находясь у буя в самом центре этого неистовства, мы были готовы ко всему. Я на мостике, старшина у штурвала, все собрались с силами, опасаясь, что буй сорвется с мертвого якоря. Больше часа - худшего, тяжелейшего часа - мы шли вперед малым ходом, одолевая ветер и собственный вес, стараясь избавить якорь-цепь буя от излишнего напряжения; сам буй был едва виден среди брызг, он без малейшей передышки выдерживал страшные перегрузки. К счастью, якорь-цепь буя и наша собственная держались отлично. К вечеру ветер переменился и ослаб, а гавань почти незаметно снова вернулась в свой прежний облик. Но в память запал вывод о том, что как бы прочно ни стоял корабль на якоре, он никогда не может считаться полностью избавленным от ярости морской стихии.
Ссылка на продолжение -ЗДЕСЬ.
PS.Кнопка для желающих поддержать автора (знаю что их не будет) - ниже, она называется "Поддержать", )).