Свою третью часть автор назвал менее иронично и дерзко, получив нагоняй и советы от своих рецензентов. Здесь он уже не стал шутить, ... не все понимают шутки, сформулировав результат следующим образом: "... это книга которая была написана в моей каюте на протяжении 62 конвоев и 38 ночных патрулирований. И мне кажется, что материал этой книги получен целиком из первых рук, а что касается ее недостатков, то я уверен - все они обусловлены окружающей обстановкой."
И кто мы такие, чтобы не согласиться с автором, и не поблагодарить переводчиков?
Продолжение, предыдущая глава - ЗДЕСЬ, и ТУТ, и ВОТ ГДЕ
...Покинув гавань, мы дошли за миноносцем с постоянной скоростью 25 узлов. Прошлым вечером я обедал с капитаном этого миноносца, и на мой прощальный сигнал: «Не пейте нынешней ночью красного вина», он мрачно ответил: «Кровь будем пускать...» и мы, как обычно, вышли на боевые рубежи,))
Артиллерист устроил быстрый смотр своей боевой части по зарядке орудии и прицеливанию, используя в качестве цели перепугавшийся катер, а затем мы испытали наши пулеметы, стреляя трассирующими пулями в безопасном для кого-либо направлении. Сейчас было время, когда пушки и пулеметы могли заклиниваться, позднее это станет недопустимым. Вокруг сновало еще достаточно разных судов, которые держали меня на мостике до тех пор, пока мы не легли на наш курс: приходили и уходили минные тральщики; маленькие независимого вида каботажные суда шли с такой скоростью, будто хотели обогнать сумерки; трио торпедных катеров растворилось во тьме противоположного берега.
Я радировал их ведущему: «Удачи вам!», на что он ответил: «Благодарю. Больше полагаюсь на свое уменье».
Вскоре море опустело, и не оставалось ничего иного, кроме как идти, пока мы не достигли района патрулирования. После тщательной оценки скорости, произведенной штурманом, я передал вахту первому номеру и спустился вниз покурить.
Так случилось, что этой ночью у нас было официальное задание. Поскольку на ум не пришло ни одного подходящего предлога, чтобы уклониться от него, пришлось в начале нашего патрулирования поиграть в «полицейских и воров» с флотилией канонерских лодок или, выражаясь более простым служебным слогом «принять участие в ночном военном учении совместно с силами береговой обороны с применением осветительных средств». Первое упражнение, которое я сделал и получил при этом немалое удовольствие, заключалось в том, что по предварительной договоренности канонерки удалились на недосягаемое для нас расстояние, перегруппировались и под разными углами пошли на нас в атаку. Мы выбрали тактику «уклонения от боя» с тем, чтобы разгадать их тактический прием; одновременно я практиковался в быстром комментировании через мегафон того, что происходит для орудийных и пулеметных расчетов.
Мы согласовали следующий порядок: когда мы определяли местонахождение канонерки и «открывали огонь», то направляли на нее сигнальный прожектор; когда же она приближалась к нам на расстояние, достаточное для пуска торпеды, она проделывала то же самое. О захватывающей силе учений свидетельствует то, что перед их концом весь горизонт оказался опоясанным мигающими огнями а в середине - наше собственное исполнение неистового соло на прожекторе... Но это было всего лишь увлекательной и в меру поучительной забавой, и я сожалел, когда пришло время завершить потешную битву, подвести итоги и вернуться к значительно более серьезным занятиям.
Наш патруль этой ночью не окупил даже потребленного топлива и представлял собой, мне думается, чисто предупредительную меру. Была одна случайная встреча с самолетом, вероятно минным заградителем, который принял опознавательные сигналы, понял куда залетел и тут же испарился. Вот и все происшествия. В оставшееся время мы просто преданно и глупо как спаниели бороздили волны. Раз в северной части своего района мы встретили миноносец, который вечером выходил с нами из гавани. Так же, как мы, скучая от ничегонеделанья, он неистово вызвал нас, и мы с готовностью отвечали. После игры с канонерками я еще чувствовал прилив бдительности, но не находя ей применения, большую часть времени провел на мостике в разговорах с первым лейтенантом (который делил среднюю вахту с гардемарином). Заглянув в рубку, я застал последнего за выполнением самой благородной части работы на вахте - завариванием какао; он следил, чтобы чашки время от времени наполнялись этим напитком.
Ближе к рассвету через наш район прошел длинный конвой, и все это время мы почтительно и мудро находились в стороне. Наше укрытие было достаточно хорошим, и мы вовсе не хотели связываться более чем с полусотней торговцев, полных решимости вступить в бой. Дело в том, что мы выглядели ночью просто неясным пятном, то есть именно таким объектом, по которому они предпочитали открывать огонь.
Когда они хорошо нас разглядели, и мы были готовы снова погрузиться в спокойное времяпрепровождение, пришло сообщение, включавшее нас в работу по поиску шлюпки, принадлежавшей ВВС и дрейфовавшей в восточной части района патрулирования. (Большинство наших бомбардировщиков пролетело раньше, а это, по-видимому, был один из тех, кому не повезло). Подойдя к предполагаемому месту, где могла находиться шлюпка, мы начали действовать обычным в таких случаях порядком – поиском по квадратам, постоянно расширяя площадь поиска. К охоте присоединился бесстрастный и неуклюжий «Валрус», который кружил в воздухе над теми же местами, время от времени опускаясь к самой воде, стараясь получше разглядеть промелькнувшее внизу.
Никому из нас не везло, но вскоре поступило второе сообщение. Оказалось, что шлюпка со всей командой была подобрана спасательным катером дальше к северу. Мы искренне порадовались этому, поскольку знали (или догадывались), какие суровые испытания предстоит претерпеть экипажу бомбардировщика, оказавшемуся в открытом море.
К тому времени почти рассвело, восток зарделся бледным румянцем, море неуловимо и приятно для глаза превратилось из черного в холодно-серое. Южнее нас прошло несколько минных тральщиков, которые сначала имели неопределенную форму, размытую ночной темнотой, но потом за несколько мгновений эта тьма сгустилась и приняла четкие очертания кораблей. Вероятно, и они радовались дневному свету и окончанию работы. Свет, разлившийся над гребнями волн и устремившийся к земле, казалось, способен разрешить все ночные загадки и ответить на все вопросы с полной ясностью.
В море каждый рассвет вызывает глубокое волнение, он никогда не оставляет равнодушным, сколько бы лет ни провел на морской службе, и не имеет значения, какие бы ужасные события при этом ни происходили. Он может быть совсем непрекрасным, он может быть даже вовсе уродливым, но, благодаренье Богу, он всегда приносит облегчение. Он решает множество проблем - от определения местоположения до избежания столкновений или других неприятностей, он дает уверенность вместо предположений, приносит уравновешенность после риска. .
На этот раз он был довольно холодным, со слабым ветром, дующим с берега, и с волнами, неприветливо бьющими навстречу, когда мы повернули домой. Удовлетворенный тем, что здесь больше нечего делать (самое легкое решение, к которому можно прийти при сложившихся обстоятельствах), я спустился вниз, оставив на мостике штурмана, который мог догнать тральщики и пройти этот участок с завязанными глазами.
Сон, продолжавшийся не более часа, был прерван голосом из переговорной трубы: «Впереди довольно много транспортов, сэр». Вновь поднявшись на мостик, я увидел, что мы находимся недалеко от берега и столкнулись с обычной проблемой, характерной при окончании работы для девяти патрулей из десяти. Гавань была закрыта, о чем неоспоримо возвещал сигнал плавучего маяка; и она не откроется до тех пор, пока не протралят фарватер. Пройдя последнюю милю, мы обнаружили впереди настоящую пробку из тральщиков и судов каботажного плавания, ожидающих открытия гавани; некоторые из них стояли на якорях, другие занимали позицию, на которой их застал сигнал о закрытии порта.
Перед нами возникла проблема, вставать или нет на якорь. Ее решение зависело от трех факторов: что нам надо заправиться, когда мы войдем; что около нефтеналивного танкера было только два свободных якорных места; и что сразу же за нами тоже после патрулирования пришли два миноносца, которые жаждали побыстрее протиснуться вперед, благо имели большую скорость. Если мы встанем на якорь, а они нет, мы сами выведем из игры; если же мы примемся кружить возле плавучего маяка (может быть, час или дольше), пока они не перестанут домогаться первенства, мы можем выиграть время и войти раньше них, заявив о своих правах.
Если миноносцы начнут заправляться раньше, оставив нас дожидаться вблизи берега, мы потеряем уйму времени, сократив тем самым и без того короткое пребывание в гавани где нас ждало не мало дел, а в одиннадцать часов мы должны были вновь уйти к конвою. В этот раз я нетерпеливо ожидал очереди, переговариваясь с капитаном голландского тральщика, (представленного мне предыдущей ночью как «автора голландской инициативы»), пока мне, наконец, все это не надоело, и я, оставив общее сборище, бросил якорь неподалеку. Было еще довольно рано, и не успели мы закрепить якорь-цепь, а я помешать ложечкой свой чай, как флаг на плавучем маяке быстро опустился. И сразу же весь собравшийся здесь флот ожил: миноносцы ревели во все горло, проходя мимо. «Это несправедливо по отношению к корветам», - подумал я, спешно поднимаясь на мостик и разражаясь стремительным потоком приказов - в машинное отделение, в якорную команду и к первому лейтенанту. Конечно это было пустой тратой времени, поскольку, какую бы мы ни развили скорость, мы не смогли бы перегнать миноносцы, но это был способ дать выход накипевшему чувству.
Когда мы подошли к входу в гавань, миноносцы, (находившиеся далеко впереди нас), подняли вымпелы, указывавшие, какой причал они должны занять. Я позвал старшину сигнальщика и спросил:
-Думаю, оба идут к танкеру? Тот покачал головой. -Нет, сэр. Номер только у одного. Посмотрите, похоже, буй номер три.
Это действительно был буй номер три, который оставлял для нас вакантным якорное место у танкера и тем сохранял нам уйму времени. Положение в корне менялось, и завтрак после всего этого обещал быть отменным. Через считанные минуты первый лейтенант приказал команде «по местам стоять», приготовить швартовы и кранцы для подхода к танкеру.
У меня была приличная практика швартовки к борту другого судна, но всякий раз условия так изменялись, что я никогда не чувствовал себя полностью уверенным, что предстоящий маневр завершится полным успехом. Если нет ветра и волн, то, конечно, вы в идеальных условиях, которые позволяют с начала до конца как угодно маневрировать. Однако есть и другая ситуация - прилив или волны, бьющие в корму, и ветер, относящий корабль прочь от танкера или причальной стенки. Здесь все может случиться - от ободранной с борта краски до необходимости вставать в док на ремонт. В одном из подобных случаев я впервые в своей морской практике полностью потерпел крах пытаясь встать рядом с танкером. Мы подходили друг к другу все ближе, и наши позиции очень напоминали букву «T»; после трех попыток мне пришлось сдаться. Мало того, пытаясь уступить путь кораблю, которым командовал старший офицер, я пробил лапой моего якоря его носовую обшивку, показав пример искусной работы и исторгнув непрошеную слезу...
«Вот бы задать такое немцам!» - негромко заметил матрос, стоявший внизу на палубе, когда мы бесславно возвращались назад.
Но тогда был воистину черный день после шторма и страшной усталости после конвоя. Обычно же операция эта представляет собой менее захватывающее зрелище и обходится значительно дешевле. Когда она выполнена аккуратно (как в настоящем случае), то отличается строгим стилем и благополучным концом.
Если в момент, когда подана команда: «Средний назад обе машины» корабль встает намертво строго параллельно к борту танкера и в нужном месте, то шланг с танкера перекидывается к топливной системе корабля, канаты крепятся к кнехтам и медленно выбираются брашпилем. Сжатая между кораблем и танкером вода злобно бурлит, волны бросаются туда и сюда, возвращаясь назад, словно эхо в пещере, однако фут за футом вода неуклонно сжимается до тех пор, пока совсем не исчезнет; борта судов касаются один другого, чуть расходятся и вновь касаются, и швартовка - хорошо или плохо - завершается.
Нынешним утром, когда заправка была закончена (наперегонки с моей ванной и бритьем), мы прошли по гавани совсем немного к нашему бую. Было еще очень рано, и я постарался показать, что в такое время вовсе нет необходимости в сирене. А ведь так соблазнительно, когда вы, проработав всю ночь, вошли в гавань, полную самодовольно спящих корветов (миноносцы, само собой разумеется, не спят никогда), разорвать тишину сиреной...
Ссылка на продолжение - ЗДЕСЬ.
PS.Кнопка для желающих поддержать автора (знаю что их не будет) - ниже, она называется "Поддержать", )).