Рубиновый венец 83 Начало
На рассвете город ещё дремал под туманом, словно прятал собственную боль. Где-то вдалеке звонили колокола, но здесь, на самой окраине Нарвской заставы, слышен был лишь глухой гул фабрик, скрежет телег по булыжной мостовой и ругань рабочих.
Среди закопчённых дворов и облупленных фасадов мелькала Дарья — тонкая, худая девочка, лет двенадцати, с босыми ногами и глазами цвета стали. Она была сиротой. За каждую крошку хлеба Дарья расплачивалась тяжёлой работой и побоями. Но девочка не плакала. У неё был взгляд зверька, прижатого к стенке, и сердце, которое давно научилось молчать.
В это утро Дарья украла кусок черствой булки со стола, пока Раида спала тяжелым сном после вчерашней наливки. Спрятав добычу под кофту, она выскользнула из дома. Ноги сами несли ее к Конной площади, где уже собирались первые извозчики.
— Дяденька, — шептала она пожилому извозчику с седой бородой, — до Александровского сада довезите. У меня есть, чем заплатить.
Она достала из-за пазухи медную монету — она разменяла ассигнацию, что хранились в кукле. По ее мнению, этих денег должно было хватить надолго.
Извозчик посмотрел на нее с сомнением, но забрал монету и кивнул на повозку:
— Садись, только ноги убери.
Дарья забралась на край сиденья, поджала под себя босые, покрытые пылью ноги. Повозка тронулась, стуча колесами по булыжнику.
Александровский сад был местом, которое очень ее привлекало. Словно магнитом тянуло сюда вновь и вновь. Здесь была трава, фонтаны, богатые дамы в кружевах, дети с няньками. Её взгляд был острым, жадным. Не к еде, нет. К тишине, к красоте, к жизни.
Она нашла свое любимое место — скамейку под раскидистым вязом, откуда хорошо были видны и фонтан, и цветочные клумбы, и гуляющие люди. Села, расправила помятую юбку, достала булку. Отломила кусочек, жевала медленно, смакуя каждое мгновение свободы.
Неподалеку играли дети — девочки в белых платьях с цветными бантами и мальчики в матросских костюмчиках. Они бегали, смеялись, ловили друг друга. Рядом сидели няньки — полные женщины в чепцах и передниках, вязали или просто болтали между собой.
Дарья смотрела на них, и в груди расцветала знакомая боль. Когда-то и у нее была няня — добрая Фекла, с ласковым голосом. Где она сейчас? Жива ли? Помнит ли свою Дашеньку?
Вдруг Дарья заметила мальчика, сидевшего у пруда. Он был в светлом костюме — лён, дорогая ткань, какой она никогда не касалась. На его коленях лежала раскрытая книжка, страницы трепетали на лёгком ветру.
Это был Алексей, сын генерала Александра Львовича Мезенцева, помощника министра путей сообщения. Бархатный воротничок, идеально выглаженные манжеты, начищенные до блеска ботинки — всё говорило о его положении. Мальчик был воспитан, серьёзен. Он учился дома, у лучших учителей, готовился к поступлению в кадетский корпус, как и положено сыну высокопоставленного чиновника.
Он заметил её.
Дарья застыла, чувствуя, как холодок пробежал по спине. Сидела неподвижно, как тень под деревом — готовая раствориться, исчезнуть при малейшей опасности. Её сердце билось гулко, отдаваясь в ушах.
Он смотрел на неё с интересом, не с высокомерием, которого она ожидала — как будто хотел заговорить. В его взгляде не было ни презрения, ни насмешки — только любопытство, чистое, детское.
Она — с недоверием, готовая в любой момент броситься бежать. Мир разделял их непреодолимой пропастью: он — там, в сиянии роскоши и заботы, она — здесь, в тени деревьев, с пустым желудком и страхом в душе.
Они встретились взглядом — серые глаза Дарьи и тёмно-синие глаза мальчика. Между ними словно протянулась невидимая нить понимания, на мгновение соединившая две разные вселенные.
Он встал и подошел к ней.
-Здравствуйте. Вы кто?
— Никто, — хрипло бросила она и отвернулась. В горле пересохло, губы с трудом шевелились. Как объяснить, кто она? Нищенка? Служанка? Сирота? Что из этого имело значение для мальчика, который никогда не знал ни голода, ни побоев, ни унижения?
Он хотел сказать ещё что-то, она видела это по его приоткрытым губам, по наклону головы. Но к нему стремительно подбежала няня — высокая, строгая женщина в безупречно чистом кружевном чепце, с лицом, на котором презрение смешивалось с тревогой.
— Алексей Александрович, отойдите! Не говорите с уличной девкой! — в её голосе звучал такой ужас, словно Дарья была заразной больной.
Дарья исчезла, как ласточка на ветке — быстро, тихо, привычно. Пригнувшись, она скользнула за дерево, потом за кусты, и побежала прочь, чувствуя, как горят щёки от стыда и гнева.
А Алексей смотрел ей вслед — долго, задумчиво, словно пытаясь понять, что за тайна скрывалась в этой странной девочке с глазами цвета грозового неба.
Алексей Александрович и няня возвратились к обеду. Стол уже был накрыт. Семья приступила к трапезе. Графиня — Наталья Петровна - женщина с безупречной осанкой и ледяным лицом строго выговаривала сыну за то, что он слишком «вольно обращается» с прислугой.
— И ещё, — добавляет она, отложив чашку с чаем. — Мне докладывали, ты сегодня разговаривал с... мещанской девочкой?
— Она просто смотрела на пруд, мама, — тихо ответил Алексей. — Она не просила, не мешала…
— Это заразно, Алексей. Бедность — как сыпь. Проникает под кожу. Мы не для того живём в этом мире, чтобы кормить улицу жалостью.
Он молчал. Но в груди впервые что-то щёлкнуло — словно слабый треск стекла. Он не знал, что это. Но почувствовал: мир, который рисуют ему взрослые, — не единственный.
Дарья возвратилась домой к Раиде. Та по обыкновению, встретила её руганью, но девочка молчала. На губах — засохший след хлеба. В кармане — несколько копеек, что бы завтра вновь ехать в парк. А в голове — его голос. Его глаза. Его улыбка. И мысль, новая, дерзкая, запретная: "А вдруг он — не такой, как все?"
Лето 1872 года выдалось в Петербурге знойным. Даже в предместьях, где обычно дышалось легче, воздух казался густым и тяжелым. В булочной «у немца» на Нарвской заставе духота смешивалась с запахами дрожжей, корицы и горячего теста. Дарья стояла у раскаленной печи, чувствуя, как пот стекает по спине под грубой холщовой рубахой. Она смахнула со лба прядь волос мучнистой рукой и поставила на стол последний противень с румяными булочками.
– Дарья! – окликнул её хозяин, господин Франц. – Иди сюда!
Сердце девочки сжалось. Окрики редко предвещали что-то доброе. За год работы на побегушках она привыкла к подзатыльникам и грубым словам. Осторожно вытерев руки о передник, она приблизилась к высокому худощавому немцу.
– Слушаю, господин Франц.
Булочник смерил её оценивающим взглядом, пригладил седеющие усы и кивнул на большую плетеную корзину, накрытую белоснежной салфеткой.
– Отнесёшь заказ в дом Мезенцевых. Помнишь дорогу? За речкой, белый дом с колоннами.
Дарья осторожно кивнула, боясь выдать свое волнение. Конечно, она помнила этот дом – самый красивый в округе. Она видела его издалека, когда ходила к реке полоскать белье.
– Возьми мои деревянные башмаки, – неожиданно добавил Франц. – Не дело босиком идти к господам. И смотри, – он поднял палец, – чтоб ни одна булочка не помялась! Обратно принесёшь деньги. Тридцать копеек за дюжину. И без обмана, я пересчитаю!
Дарья осторожно взяла тяжёлую корзину. От свежей выпечки исходил дурманящий аромат, от которого у голодной девочки закружилась голова. Она быстро надела башмаки хозяина – огромные, неудобные, но все же лучше, чем босиком по каменистой дороге.
– Ступай! – махнул рукой булочник. – И не задерживайся. К обеду чтобы была обратно!
Выйдя на улицу, Дарья сняла неудобные башмаки и повесила их через руку. Босые ноги привычно ощутили теплую пыль дороги. Корзина оттягивала руки, но девочка крепко держала её, прижимая к груди. Она знала, что если хоть одна булочка испортится – расплачиваться придется ей.
Чем дальше она уходила от Нарвской заставы, тем чище становились улицы, тем зеленее палисадники. Здесь пахло не помоями и дымом, а скошенной травой и цветущими липами. Дарья шла медленно, прислушиваясь к приятным звукам, окружавшим её – щебету птиц, шелесту листьев, тихому журчанию ручья, который пересекал дорогу.
«Только бы всё прошло спокойно, и на меня не накричали», – подумала она, приближаясь к белоснежным воротам усадьбы Мезенцевых. Дарья остановилась, надела тяжелые башмаки, одернула передник и попыталась пригладить непослушные волосы.
У ворот стоял лакей в ливрее. Когда девочка подошла, он окинул её презрительным взглядом, от которого хотелось съежиться и исчезнуть.
– Куда? – бросил он, загораживая проход.
– Из булочной... с заказом, – тихо ответила Дарья, показывая корзину.
Лакей недовольно поморщился, словно от дурного запаха.
– Развелось оборванок, – буркнул он себе под нос, но отступил в сторону. – На кухню иди, вон той дорожкой, мимо клумб не ходи, не пачкай.
Дарья благодарно кивнула и пошла по указанной дорожке, стараясь ступать осторожно, чтобы не греметь деревянными башмаками.
