Рубиновый венец 84 Начало
Внутри усадьба оказалась ещё прекраснее, чем представлялось издалека. Ровные газоны, словно зеленый бархат, яркие клумбы с невиданными цветами, мраморные статуи, фонтан с серебристыми струями...
Девочка замедлила шаг, зачарованно глядя на этот райский сад. Здесь было так не похоже на грязные улочки Нарвской заставы, на темную каморку Раиды, где Дарья ютилась на соломенном тюфяке, деля его с тараканами.
И вдруг на веранде большого белого дома она увидела мальчика. Сердце её забилось быстрее – она узнала его. Тот самый мальчик из Александровского сада, с которым они так долго смотрели друг на друга несколько месяцев назад. Он сидел за столиком, перед ним лежали книги и нотные листы. Услышав шаги, он поднял голову и тоже замер, узнав ее.
Алексей медленно поднялся. На нем был светлый летний костюм, делавший его ещё более похожим на фарфоровую статуэтку. Темные волосы аккуратно
причесаны, только один непослушный локон падал на лоб.
– Это ты... та, из сада? – спросил он, спускаясь с веранды.
Дарья почувствовала, как краска заливает щёки. Она смутилась, но всё же нашла в себе силы кивнуть.
– Я же сказал няне, что ты не похожа на других, – произнёс мальчик, подходя ближе. В его голосе звучало удивление и что-то ещё – то ли радость, то ли восхищение. – Как тебя зовут?
– Дарья... – ответила она почти шепотом, опустив глаза. Стыд за свой потрепанный вид, за грубые башмаки, за руки в мозолях жёг сильнее июльского солнца.
Алексей внезапно протянул руку и взял у неё корзину. Дарья вздрогнула от неожиданности – никто и никогда не проявлял к ней такой учтивости.
– Ты сама печёшь? – спросил он с искренним интересом, ставя корзину на край веранды.
– Нет. Я разношу... – Дарья запнулась, не зная, что ещё сказать. Ей хотелось бежать отсюда, но что-то удерживало её на месте – быть может, тёплый взгляд мальчика, лишённый привычного для нее презрения.
– Ты работаешь в булочной? – Алексей говорил с ней как с равной, без снисходительности, которую она привыкла слышать от взрослых.
Дарья кивнула, не поднимая глаз.
– А почему ты не пришла больше в Александровский сад? Я тебя ждал, – неожиданно сказал мальчик.
Эти слова поразили Дарью больше всего. Он ждал её? Богатый, красивый мальчик из знатной семьи искал встречи с ней, оборванкой из Нарвской заставы?
– Раида Юрьевна... та, у кого я живу... она не пускает меня гулять, – тихо ответила девочка. – Я должна работать и приносить деньги.
Алексей нахмурился, словно это было что-то непонятное для него, что-то неправильное в устройстве мира.
В этот момент позади них раздался стук каблуков по деревянному полу веранды. Дарья вздрогнула и обернулась. В дверях стояла графиня Наталья Петровна Мезенцева. Высокая, строгая, с идеальной причёской, уложенной в сложный узел. Она окинула девочку холодным, оценивающим взглядом. Её светло-серое платье с кружевным воротником, казалось, источало такой же холод, как и взгляд. Тонкие, безупречно очерченные губы графини сжались в нитку.
– Алексей, что это значит? – голос Натальи Петровны звучал как хрустальный лёд. – Ты опять возишься с уличными детьми?
Дарья инстинктивно отступила на шаг, её плечи поникли. Эти слова резанули острее ножа – не столько своей грубостью, к которой девочка давно привыкла, сколько унижением перед Алексеем. Он увидел её такой, какой она была в глазах других – грязной оборванкой, недостойной даже разговора.
– Она принесла заказ, мама. Хлеб, – ответил Алексей, и Дарья с удивлением услышала в его голосе что-то похожее на вызов. Мальчик стоял прямо, не опуская глаз перед матерью.
Графиня медленно спустилась с веранды. От неё пахло какими-то неведомыми для Дарьи духами – тонко, изысканно, почти неуловимо. Наталья Петровна приблизилась к корзине, которую Алексей поставил на край веранды, и аккуратно, двумя пальцами, отогнула белую салфетку. Взяв одну булочку, она поднесла её к носу, вдохнула аромат. Её лицо не выражало ничего, кроме легкого презрения, когда она положила выпечку обратно.
– Пусть оставит на кухне и убирается, – произнесла графиня, снова взглянув на Дарью так, словно та была пятном на безупречно чистом полу.
Дарья чувствовала, как жар стыда поднимается от шеи к щекам, как начинают гореть уши. Она хотела бы провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться в воздухе. Девочка поспешно подхватила корзину, которую графиня едва не опрокинула своим резким движением.
Алексей шагнул вперед, его голубые глаза сверкнули.
– Мама, но я хотел показать Дарье... – начал он.
– Не смей, – оборвала его графиня тоном, не терпящим возражений. – Не забывай, кто ты. И вернись к своим занятиям немедленно.
В этих словах было что-то финальное, как приговор, не подлежащий обжалованию. Дарья крепче сжала ручки корзины. Ей хотелось что-то сказать, поблагодарить Алексея за доброту, но горло перехватило. Она только поклонилась неловко, задев деревянным башмаком подол собственного платья, и попятилась в сторону дома.
– Черный ход там, – сухо указала графиня, не глядя на девочку, словно говорила со стеной или деревом. – И впредь не смей беспокоить моего сына. Тебе заплатят на кухне.
Дарья поспешно обогнула веранду, косясь на Алексея. Он стоял, сжав кулаки. А в выражении его лица было столько злости и беспомощности одновременно, что ей захотелось утешить его. Но между ними уже словно выросла стена. Невидимая, но такая же реальная, как кирпичная ограда вокруг усадьбы.
У черного хода Дарью встретила полная кухарка с красным лицом. Она забрала корзину, высыпала на стол булочки, пересчитала их и недовольно покачала головой.
– Помялись, – буркнула она. – Скажи Францу, чтобы лучше заворачивал. Барыня не любит мятого.
Дарья молча кивнула, не осмеливаясь сказать, что булочки помяла сама графиня. Кухарка отсчитала монеты и ссыпала их в протянутую ладонь девочки.
– Ступай. Нечего тут торчать.
Дарья вышла из дома, чувствуя, как подгибаются колени. Только отойдя на безопасное расстояние от усадьбы, она сняла неудобные башмаки и зашагала босиком по пыльной дороге. Теперь эта пыль казалась ей особенно грязной, а лохмотья – еще более жалкими. Встреча с Алексеем и его матерью словно провела черту, ещё яснее обозначившую ту пропасть, что отделяла их миры.
Но где-то в глубине души, под слоями боли и унижения, теплилась маленькая искра – Алексей узнал её, он помнил их встречу в саду. И, кажется, он хотел её защитить...
С этой мыслью Дарья ускорила шаг. Ей предстояло ещё многое сделать до вечера, и она знала, что Раида Юрьевна будет ждать не только деньги за доставку, но и «дневной рубль», который девочка должна была каким-то образом добыть.
Дорога обратно к Нарвской заставе показалась ей длиннее, словно каждый шаг удалял её от того светлого мира, куда ей никогда не суждено было войти.
Сумерки опустились на Нарвскую заставу, укрывая серой вуалью покосившиеся дома и грязные дворы. Дарья сидела на ступеньках ветхого дома Раиды Юрьевны, прислонившись спиной к облупившейся двери. Тело ныло от усталости после целого дня беготни. Живот сводило от голода – с утра во рту у неё была лишь корка хлеба, которую она украдкой взяла с прилавка булочной.
Девочка обхватила колени руками и положила на них подбородок. Вечерний воздух наполнялся запахами готовящегося ужина из соседних домов, звуками голосов, ссор, детского плача – привычным шумом бедного квартала. Но сегодня Дарья словно не слышала всего этого. У неё в голове звучал совсем другой голос – тихий, торопливый шёпот Алексей, который успел произнести, когда она уже почти скрылась за углом веранды:
«Я рад был тебя видеть. Не бойся».
Эти простые слова, брошенные почти украдкой, согревали её сильнее, чем потёртая шаль, наброшенная на плечи. В них было что-то, чего Дарья почти никогда не слышала в свой адрес – доброта без снисхождения, искренность без расчёта.
Она прижала руки к груди, словно хотела сохранить это ощущение подольше, спрятать его от мира, который так часто был жесток к ней. Сквозь потрепанную ткань рубахи девочка нащупала маленький кожаный мешочек, висевший на тонком шнурке. В нём хранились единственные сокровища, оставшиеся от матери – серьга с маленьким рубином и кольцо. Дарья никогда не расставалась с этим мешочком, тщательно пряча его от жадных глаз Раиды.
Эти вещицы и слова Алексея – вот и всё богатство, что было у неё. Но сегодня оно казалось достаточным, чтобы вынести ещё один вечер побоев и ругани.
За спиной скрипнула дверь. Дарья вздрогнула и поспешно поднялась, оправляя измятое платье.
– Явилась, негодница, – прошипела Раида Юрьевна, выглядывая из тёмного проёма. Её крупное тело заполняло почти весь дверной проём, а маленькие глазки пронзительно блестели в свете керосиновой лампы. – Сколько принесла?
Дарья достала из кармана передника монеты, заработанные за день, и протянула их на раскрытой ладони. Раида жадно схватила деньги, пересчитала и разочарованно скривилась.
– Мало! – рявкнула она. – Где ещё?
– Больше нет, Раида Юрьевна, – прошептала девочка, инстинктивно отступая на шаг. – Я все отдала.
Толстая рука схватила её за волосы и рванула внутрь дома. Дарья не закричала – она давно научилась терпеть боль молча.
– Лентяйка! Дармоедка! – каждое слово сопровождалось резким движением, от которого голова девочки моталась из стороны в сторону. – Я тебя кормлю, пою, а ты...
Дарья знала, что это неправда. Её почти не кормили, а «поили» лишь водой из колодца. Но возразить она не смела – это только усилило бы гнев Раиды.
– Без ужина останешься, – объявила женщина, отпуская наконец волосы девочки. – И завтра чтобы рубль принесла, не то шкуру спущу!
Дарья кивнула, глотая слёзы. Но даже здесь, в затхлой комнате с низким потолком и сыростью, ползущей по углам, она слышала его голос: «Не бойся».
И она не боялась. Не так, как раньше.
