Дорогие мои читатели!
От всего сердца спасибо за общение, за понимание и доброжелательность.
В последнее воскресенье августа мы отмечаем наш главный Донбасский праздник – День Шахтёра.
Канал «Полевые цветы» представляет цикл рассказов «Спуск-подъём».
Цикл рассказов «Спуск-подъём» посвящён Донбасским Шахтёрам, нашей шахтёрской земле, нашей заветной Звезде Донбасс, посвящён шахтёрскому труду, нелёгким шахтёрским дорогам, шахтёрским семьям, шахтёрской любви и нежности.
Рассказы цикла «Спуск-подъём» объединены лишь общей темой: Донбасс. В каждом рассказе описывается разное время – от первых наших шахт до сегодняшнего дня, действуют разные герои, происходят разные события. Каждый рассказ – отдельное, завершённое произведение
Спуск-подъём – это спуск в забой, в глубину наших шахт (глубина многих донбасских шахт – гораздо больше километра). Подъём на-гора – это возвращение шахтёров после смены. На-гора – это наше шахтёрское понятие, возникшее у нас на Донбассе. На-гора – это наречие, пишется через дефис и отвечает на вопрос – куда, а не на что. В древнерусском языке было красивое слово: гора. Слово гора означало не гору, – как географическое понятие, а всё, что находится наверху. Наречие на-гора, как любое наречие, не склоняется! Мы после смены поднимаемся не на гору, а – на-гора! Гор у нас нет. У нас – степь. Когда мы в шахте, – степь находится наверху, на-гора.
«Только тот любит солнце и высокое небо, кто поднялся с зарёй на-гора» («Шахтёрская лирическая», слова Анатолия Лядова, музыка Александра Флярковского).
Спасибо Вам за наши встречи.
После дневной смены Алёшка часто остаётся ночевать на шахтной конюшне.
Хата у Алёшки есть: батянечка построил… А строить хату помогал батянечке шестилетний Алёха. Нынче Алёхе уж четырнадцатый год. И – пять лет, как остался он один: батянечка погиб, когда в шахте пожар случился… и обрушились брёвна, что держали шахтную кровлю. А вскоре и маманюшки не стало… Алёшка каждый день вспоминает, как маманюшка взяла его за руку, как прошептала горько:
- Прости, Алёшенька… прости, сыночек мой родименький… Не бросила бы тебя, ни за что не оставила бы тебя одного… Да нет у сердца сил, – чтоб биться…
Когда подняли раненых шахтёров, батянечка был жив. Маманюшку за руку держал… дышал очень тяжело, в груди хрипело… а сказать сумел: люблю тебя, Дарьюшка… На виске у батянечки чернела глубокая рана. Понимает Алёшка, отчего маманюшкиному сердцу не хватило сил, чтоб дальше биться…
Алёшкина крёстная живёт в Новопавловке. У самой – четверо, мал мала меньше… но Марья Степановна не раз забирала мальчишку к себе. А у Петра Матвеевича, крёстниного мужа, рука в локте перебита отлетевшим куском породы, и нынче не может он уголь рубить, а работает шахтным сторожем…
У крёстной хорошо…
И каша тыквенная вкусная… и ребята Алёшку любят – ровно родного брата. И Петро Матвеевич, хоть и случилась беда непоправимая с рукою, всё равно: и спеть любит, и сплясать, и пошутить – любого развеселит… и в горюшке утешит. Алёшку прижимает к себе:
- Выдюжим, Алёха: мы ж мужики, нам так положено. И шахтёры мы: кто ж сильнее нас-то!
Хорошо у крёстной, но Алёшка всякий раз в Зорькино, в свою хату, возвращается.
А заработок относит крёстной: там малые растут… а ему-то одному – много ли надо…Крёстная соберёт в мешок холщовый хлебушка да картохи – Алёшке надолго хватает.
Работает Алёшка Антипов лампоносом.
Мальчишек-лампоносов шахтёры ласково зовут светлячками: ребята спускаются в шахту и развешивают по выработкам шахтёрские лампы, следят, чтоб не погас в лампе огонёк – в шахтной глубине шахтёрам нельзя без света.
А ночевать на шахтной конюшне Алёха любит. Конюх Иван Тимофеевич разрешает Алёшке прокатиться на коне.
А больше всего Алёхе нравится, когда на зорьке на конюшню прибегает Аринка.
Аринкина маманюшка, Анфиса Макаровна, с другими женщинами-шахтёрками работают на сортировке угля. Аришка успевает и матери помочь, и побывать на спуске-подъёме, и на конюшню забежать – угостить лампоноса Алёшку румяной и хрустящей хлебной корочкой, политой пахучим маслом и солькою посыпанной. Вкуснее этой горбушки Алёха точно ничего не ел.
А в карманах у Аринки тоже хлебные корочки припасены… ещё – сладкая морковка, кусочки тыквы, мелкие яблочки: это – для коней, что в шахте работают. Алёшка, когда спускается в шахту с шахтёрскими лампами, угощает коней-шахтёров, гладит их по лбу и по шее, говорит: это вам, хорошие, от Аришки… Это вам Аринка передала.
Аринка очень любит, когда Алёшка про лошадей рассказывает: как они благодарно берут с ладони корочки хлеба, яблоко или морковку.
Работал в шахте конь – пламенно-рыжий, красивый и сильный. Огнецветом звали его. Дивились шахтёры: до чего умный и добрый конь… Не всякий человек таким бывает.
Огнецвет, прежде чем тронуть с места гружёную углём вагонетку, будто взглядом измеряет расстояние, что требуется преодолеть. И силы рассчитывает. А однажды чуть не случилась беда: затрещала на шахтной кровле порода… и откололся тяжёлый кусок. Ещё мгновение – и большущий обломок породы накрыл бы коногона Гришку. Огнецвет расслышал треск, поднял голову… И собрал силы: рванул вперёд, успел оттащить вагонетку с углём… Спас Гришку. Гришка обнял Огнецвета за шею… и не сдержал слёз: у мамани он один остался… И маманюшка выглядывает Гришку – после каждой смены. А в этот раз не дождалась бы его маманюшка из шахты, – если бы не спас Огнецвет коногона…
Аринке очень хочется увидеть Огнецвета, погладить его, кусочком сахарка угостить. Да девчонке в шахту нельзя.
… В эту ночь степь содрогнулась от неслыханной силы грохота: словно не один гром прогремел, а одномоментно – сотня… Только гром этот – не с неба, а из глубины… Оттого и был таким зловещим… страшнее, чем обычный гром.
Проснулся шахтёрский посёлок, замерцали в домах огоньки: грохот – со стороны шахты… Беда в глубине.
Недосмотрел за лампою Никитка Ерёмин… Прикорнул у стенки, думал, – лишь на минуту опустились тяжёлые веки. Да сморила дрёмушка усталого десятилетнего лампоноса. А огонёк в лампе и догорел… Отлетела крошечная искра, и в ту же секунду взорвался гремучий газ (в те годы гремучим газом шахтёры называли газ метан).
Шальная, неистовая сила вырвала глыбы угля и породы, обрушила кровлю…
Заметалось по выработке пламя, отрезало путь к подъёму на поверхность.
Не растерялся Алёшка…
Они с ребятами остались в конце выработки, за огромной глыбой породы.
Хоть огонь сюда не перекинулся, – а тьма кромешная, от дыма и гари дышать тяжело.
А Алёшке вдруг вспомнились Аринкины глаза – синие-синие, ровно волошковые бутоны (волошками на юге России называют васильки). И показалось мальчишке, что ласковая синь Аринкиных глаз осветила темноту.
А, может, Алёшке просто очень хотелось на поверхность подняться, – чтоб Аринку увидеть…Только понял он, в какую сторону идти, чтоб к запасному выходу из шахты добраться. Скомандовал Алёха ребятам, чтоб друг за дружку держались да за ним шли.
Выбрались ребята, поднялись наверх по земляным ступенькам.
Среди баб да испуганных девчонок глазами отыскал Алёха Аринку…
Посветлело на сердце у мальчишки: ждёт его Аринушка, самая лучшая на свете девчонка… Ждёт, – как положено ждать шахтёра.
А Алёшка снова в шахту спустился: надобно мужикам помочь, – показать, как в темноте дойти к запасному выходу.
Ещё на ступеньках прислушался: Огнецвет. Его голос.
Конь будто звал на помощь.
Алёшка скатился по ступенькам.
Где на ощупь шёл, где падал… и ползком пробирался – на призывное ржание Огнецвета.
Глаза Алёшкины привыкли к темноте: рыжего коня увидел издалека.
И Огнецвет увидел Алёшку, громче заржал.
Алёшка бежал к коню со всех ног, спотыкался и снова поднимался.
Обнял Огнецвета за шею. Быстро ощупал голову, ноги:
- Цел, хороший мой?
Оглянулся: вокруг завалы угля и породы, но коню легко пробраться можно было. И Огнецвет по чуть приметной струе свежего воздуха, что докатывалась сюда со стороны запасного выхода, должен был почувствовать, куда бежать, – чтоб спастись.
А конь – ни с места.
- Что же ты стоишь, Огнецветушка?.. Пойдём… пойдём, хороший, к запасному выходу.
Огнецвет тихонько заржал, опустил голову,– словно на что-то указывал…
Алёшка склонился, рассмотрел шахтёров.
Семеро их было, все – без памяти от ран…
Алёха вытер лоб рукавом: Огнецвет мог выбраться… Но не оставил шахтёров, звал на помощь.
По ту сторону глыбы слышались голоса: к этому времени в шахту уж спустились мужики из спасательной артели. Коли в шахте беда случается, – спасатели съезжаются со всей окрестности.
Алёшка застучал кулаками в глыбу, не обращал внимания на боль, на то, что от ударов сдиралась кожа… И Огнецвет понял: громким ржанием помогал Алёшке звать спасателей.
Когда раненых шахтёров подняли на поверхность, Алёшка ещё раз спустился в шахту, к Огнецвету.
Огнецвет теперь лежал.
Алёшка присел рядом, погладил коня. Ладонью почувствовал, как вздрагивает Огнецвет.
Только сейчас Алёшка нащупал рану на голове Огнецвета…
-Вставай, хороший мой. Идти надобно. Пойдём, – потихоньку, – уговаривал мальчишка коня.
И конь поднялся.
Заметил Алёшка: хромает Огнецвет…
Долго шли наверх – по земляным ступенькам.
Всё же выбрались.
На поверхности конь протяжно вздохнул и снова лёг на землю.
Алёшка опустился рядом, прикрыл глаза.
Чьи-то ласковые, лёгкие ладошки гладили Алёшкину голову.
Сил не было, но в полудреме Алёха знал: Аринка…
Встрепенулся:
- Водицы бы… глоток.
Аринка метнулась к степной кринице.
Две полных цебарки принесла, – хоть и согнулась под тяжестью…
Одну перед Огнецветом поставила:
- Пей, Огнецветушка, пей, хороший…
Другую – перед Алёшкой: чтоб попил и умылся, раны обмыл.
Десятник Данила Егорович распорядился: Огнецвета в шахту не спускать. Серьёзно объяснил:
- Отработал конь, – честно и добросовестно. И шахтёров спас.
А ещё распорядился Данила Егорович, чтоб мальчишку, Алёшку Антипина, отправить на учёбу в Горную школу. Пусть учится парень – за счёт рудника: толковый десятник из него выйдет.
Шахтёры согласились, сбросились деньгами – на дорожку добрую… да на одёжку-обувку Алёхе.
Аринка провожала Алёшку.
Алёшка взял её за руку:
- Не плачь. Смотри за Огнецветом.
Аринка подняла глаза, улыбнулась сквозь слёзы:
- Не плачу. Я тебя, Алёшка, ждать буду. Вырасту – женою твоею стану. – И тут же застыдилась по-девчоночьи – от смелых своих слов: – Ежели возьмёшь меня замуж…
-Возьму, – сказал Алёшка. – Я люблю тебя, – ещё с прошлой весны люблю.
А через год, раннею весною, на шахтной конюшне ожеребилась молодая кобыла Ромашка.
Жеребёнок на высоких ножках – пламенно-рыжий, лишь на лбу – белая звёздочка.
Огнецвет подошёл к Ромашке, положил голову ей на шею.
Донбасс – сердце России, её сила, слава и гордость с конца восемнадцатого века, с первых угольных шахт, с Луганского Литейного завода.
Начало Донбасса, его колыбель – Луганская земля, берега нашей любимой реки Северский Донец, где ещё в восемнадцатом веке был впервые найден уголь, богатство нашего края, богатство России.
Только тяжело жилось шахтёрам – при батюшке царе-то.
В беспросветной нищете, в землянках жили те, кто добывал для России силу, мощь и славу.
Шахтёрских сыновей, что с десяти лет работали в шахте, в царской России не принимали на учёбу в Горный Кадетский корпус.
Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»