Усталым и медленным взглядом Степаныч окинул стоящих перед ним баб и девчат:
-Вот так, девоньки, милушки мои. Воду из шахты откачали. Инструмент мы с Григорием Пантелеевичем проверили. Завтра на зорьке – спуск. Чтоб – без опозданий.
Галька Павлухина перестала щелкать семечки, толкнула плечом подружку, Женьку Новосёлову. Смешливо прищурилась:
- Степаныч!.. Это ж как: на зорьке спускаемся?.. В шахту, что ль?
-Нет, Галька, – угрюмо взглянул Михайлин. – Это я тебя в Терновую балку приглашаю спуститься. Соловьёв послухать.
-И какие нынче соловьи!.. Зима на дворе!
-Ну, значит, придётся в шахту спуститься.
- Степаныч!.. Так глубоко ж в шахте! И темноты я страсть как боюсь.
-А когда тебя, пужливую такую, Сашка Макаров за дорогой в степи лапал-щупал, – боялась темноты?
Бабы рассмеялись. Татьяна Большакова покачала головой:
-Ты, Степаныч, тоже, – сравнил!.. Темнота для этого и предназначена. По светлому-то – кто ж станет… такое дело…
Михайлин вздохнул:
- В Первую Мировую где только не довелось побывать… А вот таких баб языкастых, как у нас, нигде не встречал. Ты ей слово, она тебе – десять. Надежда лампы заправила. Слышали? Без опозданий.
На днях посёлок освободили от немцев.
Мужиков в Степновском – Михайлин да Григорий Пантелеевич.
Михайлин шестнадцатилетним мальчишкой в Первую Мировую артиллеристом воевал. Домой, в шахтёрский посёлок на берегу Луганки, вернулся без ноги… И двадцати не было Ивану. Тосю, что на фронт его провожала… и обещала ждать, за другого отдали. Что ж: не судил Иван мать-отца Тосиных... и Тосю не судил. Лишь пил беспробудно – с месяц… Пока Семён Ефимов – с самого детства друг лучший – не встряхнул как следует за грудки:
- Обе руки целы!.. А ты!.. Рад, – что стакан есть чем держать?.. В шахтных ремонтных мастерских Кузьмич один работает! А ты… твооою!.. – второй месяц по бабе страдаешь! Сопли тебе вытереть?! Чтоб завтра был на работе!
С зарёй Ванька Михайлин был в мастерской.
И – по сей день.
А Полюшка, жена, – единственная и самая родная. Двоих сыновей и дочушку родила Ивану.
А Григорию Пантелеевичу нынешней весной семьдесят семь исполнится. В шахте начинал мальчишкой-лампоносом работать. И коногоном был: до сих пор тех шахтёрских коней по именами помнит… До десятника дослужился Григорий Пантелеевич.
Вот и всё начальство для поселковых женщин и девчонок, – которым завтра спускаться в шахту.
Иван Степанович нашёл глазами Марусю Ивашову, кивнул ей:
- Ты, Маруся, на своё место – на спуск-подъём.
Маруся потуже завязала платок, вызывающе бросила:
- Ещё чего!.. Стволовой – любая девчонка справится! Хоть и Анютка Ерёмина! Анютка смышлёная, с первого раза всё поймёт. А я – в шахту.
(Стволовой поверхности – шахтёрская профессия. Стволовой поверхности отвечает за спуск-подъём шахтёров, различных грузов и материалов. В основном, стволовыми поверхности работают женщины).
Михайлин достал папиросы:
- Мала Анютка. Вере Савельевне в плановом будет помогать: там тоже надо… Савельевне неуправно одной. А ты, Маруся, дисциплину уважай. Сказано тебе…
В Марусиных глазах сверкнули молнии:
- Вот сам и иди – на спуск-подъём! – гневно перебила она Михайлина. – А я без тебя знаю, что мне делать! Вернётся Василий мой – я что ему, по-твоему, скажу?! Так, мол, и так, Василий Петрович… Пока другие бабы в забое уголёк рубили, – вместо своих мужиков, я забыла, что ты у меня есть… и что мне надо на твоё место в шахту…
Михайлин глубоко затянулся.
Бабы опустили глаза: Марусин Василий минувшей осенью пропал без вести – в бою под Сталинградом…
Маруся и слышать про то не хотела, – что пропал… Как-то расплакалась на груди у подруги, Любани Левашовой… Подняла глаза, горестно призналась:
- Я, Любань… Я о чём, Любань, думаю… Василий – он у меня… Он… – сама знаешь, как бабы и девки засматривались на него. Я и думаю, Любань: встретилась ему… какая-нибудь бедовая. Война… А там – не только фронтовые товарищи… Там ещё и подруги боевые. Ну, и встретилась Василию такая. Только он меня всё равно вспомнит. – Прошептала горячо и отчаянно: – Всё равно вспомнит обо мне… и вернётся, Любань. Ко мне вернётся, – я сердцем чувствую. Я всё прощу ему, – ни словом не напомню. И сына рожу – до войны не успели мы…
На спуск-подъём определили Валюшку Миронову: у неё малый, Валюшка грудью кормит мальчишку, куда ж ей в шахту. А так – свекровь принесёт дитя: нельзя мальчишечке расти без мамкиного молока.
Иван Степанович потушил папиросу:
- Начальника смены и горного мастера сами выберете – по ходу дела.
Галина томно опустила ресницы:
- Зачем же ждать так долго… Вот хоть и я: чем не начальник смены?.. Ладно бы, – мужики. А уж бабским шахтёрским батальоном сумею распорядиться. А горным мастером Надюху Коршунову надо ставить – ей это дело известное: до войны целых три года была женой горного мастера. Небось, Мишка её научил… – не только любовным утехам… а и премудростям шахтного дела.
Михайлин согласился:
- Что ж, – сама вызвалась. Главный спрос с тебя будет, Галина. Завтра мы с Веретениковым с вами спустимся, – чтоб попервах глубины с темнотою не сильно пужались. Григорий Пантелеевич тебе и расскажет, как распорядиться надобно… и как шахтёрок расставить по местам.
Работали…
Рубили уголёк обушками.
Замешивалась угольная пыль на горьких слезах бабьих да девчоночьих.
И глубоко, и темно, и страшно…
И воды – местами до коленей.
Спать хочется.
Обушок и кирка тяжёлые – к концу смены неподъёмными казались.
Галькина смешливость куда-то делась.
Её, Гальку-то, такой серьёзной и не помнили.
Где Григория Пантелеевича послушала, где сама сообразила, – что к чему… только и правда получалось у Гальки начальницей быть: дела в шахте ладились, нередко бывали дни, когда норму добычи угля перевыполняли. Галина сама брала обушок, становилась рядом с подругами, подбадривала их:
- А чем мы хуже Стаханова?.. Нет, Алексей Григорьевич – молодец: столько уголька за смену нарубил! Только он отбойным молотком работал… а мы – вот, обушками. А подумайте, девчата: как мужики на фронте угольку нашему радуются! А шахта – она, подруженьки, сама женского рода. Значит, защитит и спасёт нас… сохранит. Она же чувствует, что нам надо мужиков наших дождаться.
Всем сердцем жалела шахтёрок Галька-начальница.
Лишь однажды присела Галина на глыбу породы, бессильно провела рукавом по лбу…
Голова закружилась.
Надюшка Коршунова всполошилась:
- Что ты, родненькая? Не зашиблась ли? Болит где?
Галина покачала головой:
- Посижу малость… Всё пройдёт.
Маруся оглянулась, свела брови… Скомандовала:
- А ну, девчата!.. Пять минут перерыв. Споём? – И сама запела, и шахтёрки подхватили:
- Нэсэ Галя воду…
Коромысло гнэться,
За нэю Иванко, – як барвинок, вьеться…
Надюшка обняла Гальку:
- Пишет Сашка? Как воюется ему?
Галина прикрыла глаза:
- Пишет… Воюет. – Как-то растерянно призналась: – Ранен он был, – под Харьковом. В госпиталь попал.
Надежда погладила подругу по плечу:
- Ничего… Саша крепкий. Ты ж помнишь?.. Перед войной обрушение породы случилось. Сашка сам из-под завала выбрался… и Витьку Евсеева вытащил. Потом, считай, сутки с горноспасателями работал. А вечером на танцплощадку явился.
Галина поднялась. Поправила каску, улыбнулась:
- Спасибо, девчата, – за песню добрую. Посветлело на душе. – Взяла обушок у Антонины Земнуховой:
-Ты, Тоня, пойди на погрузку – посмотри, как там дела.
У Антонины – чёрные круги под глазами: дочушка расхворалась… которую ночь – без сна Тоня.
… Дома, после смены, Галина постояла у окна. Прислушалась к незнакомой тревожной радости… Снова кружилась голова.
Прилечь бы, чтоб заколыхала сладкая полудрема…
Вечера в начале весны синеют мягко и ласково, пахнут влажными вишнёвыми ветками.
Галина вспомнила старинную песню, что сегодня в шахте девчонки пели…
Вдруг захотелось водицы криничной.
Кажется, ещё в шахте хотелось: хоть глоток выпить – не из баклажки, а – криничной, что и зимой хранит чуть уловимую сладость цветущего донника.
Набросила платок и пальтишко, взяла ведро.
А у криницы не сдержала слёз…
С Сашкой часто приходили сюда.
Сашкины волосы и сильные ладони тоже пахли донником… и чистой свежестью угля.
Сашка целовал её… И руки его бесстыдными были… Но – не трогал девчонку, берёг до свадьбы…
Домой возвращалась с полным ведром воды: утром налить в баклажку, взять с собой в шахту. Девчата обрадуются: лучшей воды нет…
А перед глазами – уголь.
Чёрной рекой.
Рубила за Антонину… потом на погрузке – до конца смены…
Остановилась. И ведро уронила…
Сердце похолодело: кровь?..
Коленки подкосились: опустилась бы на подтаявший за день снег, да Валюша Миронова вовремя рядом оказалась – от свекрови шла. Поддержала Галину, встревоженно в глаза заглянула:
- Не захворала ли, начальница? Лица на тебе нет.
Дома помогла раздеться, в постель уложила.
Охнула… Поняла:
- Что ж молчала-то… Ещё и по воду пошла!.. Тебе ж нельзя было – в шахту! Тяжести - нельзя!
Галина металась головой по подушке, прикусывала губы:
- Не знала я… Лишь сегодня догадалась… Ещё на смене, в шахте, голова закружилась…
Валентина сдержала укоризненный вздох:
- Сашка воюет, значит…
Галя вкинула глаза:
-Приезжал он…
- Приезжал?..
- В госпитале лежал. Под Харьковом ранен был. А в госпиталь в Ворошиловград попал… недалеко здесь – от Харькова-то. И немцев уже прогнали… вот и попал, – считай, домой. (Ворошиловград – так прежде назывался Луганск, в том числе – и в годы Великой Отечественной войны. Ворошиловградская область граничила с Харьковской областью). Ну, и сбежал – уговорил сестричку. У сестрички тоже жених на фронте. Целую ночь… у меня был, до рассвета. – Галина заплакала: – Как же... с ребёночком теперь...
Валентина метнулась к Вере Савельевне, что по соседству жила. В двух словах объяснила:
- Акушерку надо.
Вера Савельевна отправила Андрея, старшего сына, в Ковыльный…
Акушерка, Александра Фёдоровна, ещё с порога выругалась:
- Шахтёрки, вааашу…
Тут же склонилась над Галиной, по голове погладила. Уверенно сказала:
- Спасём. Сохраним. Этого родишь… И потом ещё не одного родишь.
В годы Великой Отечественной войны в угольных шахтах Донбасса работали женщины и девушки.
Своим трудом, своей верой, надеждой и любовью совершили немыслимое: в короткий срок возродили Донбасс, своевременно и в нужном количестве обеспечили оборонную промышленность стратегическим сырьём – донбасским углём высочайшего качества.
При этом – родили и вырастили целое поколение детей.
Уже в 1946-м году - благодаря труду донбасских женщин - в угольных шахтах Донбасса было добыто 37,5 миллионов тонн угля (это – значительно больше, чем добыли остальные угольные бассейны, не тронутые войной), угольная промышленность СССР первой в стране достигла довоенной мощности. В честь этой великой трудовой Победы в 1947-м году был учреждён профессиональный праздник – День Шахтёра.
