— Людка! Ты чего? — баба Зина вскакивает, хватает тряпку вытирать лужу.
Не могу ответить. Смотрю в окно, не в силах оторваться. Не хотела я с ним больше встречаться…
— Люд! — баба Зина трясёт за плечо. — Да что с тобой?
— Он... он там, — выдавливаю сквозь сжатое горло.
— Твой бывший супружник, что ли?
Киваю. Не могу говорить. Язык будто присох к нёбу.
— Ах ты, ярыжка дубовая! — баба Зина закатывает рукава. — Сейчас я ему покажу, где раки зимуют!
Бабка решительно направляется к двери. Для своих восьмидесяти лет она на удивление проворная.
— Нет! — хватаю за руку. — Не надо, баб Зин. Прошу.
— Как это не надо? После поступка его гнилого? Где это видано, чтоб взрослый мужик за мамкину юбку прятался?!
— Я сама, — шепчу. — Должна сама.
Должна. Потому что если не я, то кто? Всю жизнь за меня кто-то решал. Сначала родители, муж, потом свекровь. Хватит.
Козлов поднимает голову. Смотрит прямо в окно. Наши взгляды встречаются. Сердце проваливается куда-то вниз.
— Люська, может, позвонить кому? — баба Зина суетится рядом. — Участковому? Петру твоему?
— Да не мой он! — автоматически вылетает протест. — Нет, — качаю головой. — Сама.
Не хочу втягивать его. У нас и так всё сложно. Игра в фиктивный брак, притворство. Не нужны ему мои проблемы из прошлого.
Делаю глубокий вдох. Ещё один. Рука дрожит, когда тянусь к двери. Щелчок замка звучит как выстрел.
— Люська, я с тобой! — баба Зина хватает кочергу.
— Нет, баб Зин. Пожалуйста.
Выхожу на крыльцо. Ноги ватные, в коленях дрожь. Но иду. Шаг, ещё шаг. Холодный ветер бьёт в лицо, треплет волосы. Хорошо — отрезвляет.
Михаил стоит у калитки. Просто мужик, который когда-то клялся любить и беречь.
— Люда, — кивает. — Я рад тебя видеть.
Голос спокойный, даже дружелюбный. Будто не было ничего. Будто мы старые приятели встретились.
— Говори что хотел, — скрещиваю руки на груди.
Поза защитная, закрытая. Пусть. Мне нужна любая защита сейчас. Хотелось бы, конечно, сразу послать. Но слова застревают в горле.
— Может, в дом пройдём? Холодно же, — после дождя прохладный ветер хлещет по щекам.
В дом? Ни за что. Это моя территория, моё убежище. Не пущу туда призраков прошлого.
— Здесь поговорим.
Пожимает плечами. Достаёт сигареты, закуривает. Руки у него тоже дрожат. Нервничает?
— Я это... — мнётся. — Прости меня, Люд.
Молчу. Жду продолжения. Внутри всё сжимается в тугой комок.
— Дурак был. Мамку послушал.
Знакомая песня. Свекровь три года капала на мозги. "Негодная", "пустоцвет", "на что такая жена". А он слушал. Кивал. Сначала защищал меня, потом всё реже, потом перестал вовсе.
— И ты выставил мои вещи в подъезд, — констатирую факт. — В мешках для мусора.
Морщится, отводит взгляд. Хоть какой-то стыд остался.
— Не надо было так. Погорячился. Но мама...
— Я вроде не за маму твою замуж выходила, Козлов.
Фамилию выплёвываю как что-то грязное.
Смотрю на него и вдруг понимаю — ничего не чувствую. Ни злости, ни обиды, ни боли. Пустота. Будто смотрю на старое пальто. Вроде и моё когда-то было, и копила на него долго и радовалась. Но носить больше не хочется. Вышло из моды, протёрлось, не греет.
— Чего пришёл, Михаил?
— Как чего? — удивляется. — За тобой. Домой поехали. Всё наладим, заново начнём.
Не могу сдержать смешок. Нервный, истерический. Он что, серьёзно? После всего, что было?
— Заново? Серьёзно?
— А что смешного? — хмурится. — Мы же муж и жена.
— Были. Прошедшее время.
— Не разводились же, — бурчит под нос, как обиженный ребёнок.
— Потому что ты должен был этим заняться и уже всё решить!
— Нечего дурью маяться. Хватит, нагулялась. Домой пора.
Смотрю на него во все глаза. Он что, серьёзно? Думает, я вот так возьму и поеду? После всего?
— Михаил, ты в своём уме? Ты меня выгнал. Выгнал! В эсэмэсках своих другую нахваливал и собирался жениться. Думаешь, что я так просто с тобой пойду?
Та девица, ради которой он меня вышвырнул. Мамочке она точно приглянулась больше чем я.
— Ну занесло. И что? — пожимает плечами. — Ошибся. Бывает. Поругались, помирились. Жизнь длинная.
— Поругались? — голос срывается. — Ты меня из дома вышвырнул как собаку!
— Люд, ну что ты... — делает шаг ко мне.
Инстинктивно отшатываюсь.
— Стой, где стоишь! — отступаю. — Не подходи.
— Да ладно тебе, — усмехается. — Не кусаюсь я. Поехали домой, а? Мама уехала к сестре, вдвоём заживём.
Мама уехала. Вот, значит, в чём дело. Старая карга свалила, готовить некому, убирать некому. Нужна бесплатная прислуга.
— Нет, — говорю твёрдо. — Не поеду. У меня теперь своя жизнь.
— Своя жизнь? Здесь? В глуши?
— Не твоё дело.
— Моё! — рявкает. — Ты моя жена!
— Нет, Миш, — усталость выключает все эмоции. — Всё кончено.
— Да хватит об этом! — срывается. — Ошибся я, признаю! Но это не повод!
— Повод! — кричу. — Я живу! Работаю! Моя жизнь наладилась! Я просыпаюсь с улыбкой наконец-то! Я торты пеку на заказ, и меня это радует!
— Торты? — презрительно фыркает. — Тоже мне бизнес. Детский сад.
— Лучше тортики, чем сидеть с твоей мамашей и выслушивать, какая я негодная!
— Не смей про мать!
Вот и задела за живое. Мамочка — святое. Мамочка всегда права. Мамочка лучше знает. Почему же ты не на мамочке женился…
— А ты не смей приходить сюда и указывать, как мне жить!
— Люда, — голос становится вкрадчивым. — Ну что ты ломаешься? Поехали домой. Я всё понял, правда. Буду лучше. Мать не пущу. Только мы вдвоём.
Подходит ближе. Тянет руку к моему лицу. Отшатываюсь.
— Не трогай меня. Не смей трогать.
— Да ладно тебе...
Хватает за запястье. Крепко, до боли.
— Пусти!
— Поедешь со мной, — это не вопрос. Утверждение.
Никогда раньше он не проявлял такой настойчивости. Сейчас-то с чего вдруг?!
— Нет!
Пытаюсь вырваться. Хватка железная. Синяки завтра будут. Второй рукой хватает за плечо, притягивает к себе.
— Хватит выпендриваться! Жена должна быть с мужем!
— Я не твоя жена!
— Моя ты! Слышишь? Моя!
Трясёт меня за плечи. Перед глазами всё плывёт. Пытаюсь упереться, оттолкнуть, но куда мне против мужика.
— Миша, больно! Пусти!
— Поедешь?
— Нет!
— Дура упрямая! Я же по-хорошему хотел. — рычит в лицо.
Не знаю, что он хотел сделать, но его спугивает визг тормозов.
Из-за поворота резко выруливает танк Петра. Он останавливается, перегораживая улицу. Фары слепят, заливают всё вокруг белым светом. И выходит.
Молча.
С ломом.
Петр не говорит ничего. Просто идёт к нам. Размеренно. Спокойно. Лом покачивается в руке. Не угрожающе, просто есть.
Михаил видит его, и хватка на моём запястье ослабевает. Пальцы разжимаются, я отдёргиваю руку, прижимаю к груди. Там, где он сжимал пять ожогов от его пальцев.
— Ты чего, мужик? — голос Михаила уже не такой уверенный. Слышу, как он сглатывает.
Пётр подходит ближе. Останавливается между нами. Широкая спина заслоняет меня от Михаила. Утыкаюсь лбом в его лопатку. Вдыхаю его аромат, и паника потихоньку отступает.
— Вечер добрый, — говорит вежливо. Слишком вежливо. — Проблемы какие?
— Не твоё дело! — огрызается Михаил, но в голосе слышна неуверенность. — С женой разговариваю.
— С бывшей женой, — поправляет Пётр. — Которая просила отпустить. Я правильно услышал?
— Да какое тебе...
— Люда, — Пётр чуть поворачивает голову, не сводя глаз с Михаила. Вижу его профиль — челюсть напряжена, на скуле ходят желваки. — Ты в порядке?
— Д-да, — выдавливаю. Руки трясутся, запястье пульсирует болью.
— Иди в дом.
— Но...
— Иди в машине, возьми лукошко земляники. И в дом. Попроси Зинаиду Николаевну чаю поставить.
В его голосе что-то такое... Непреклонное. Властное. Не приказ — просьба, от которой невозможно отказаться. Как будто он берёт ситуацию в свои руки полностью, и мне остаётся только довериться.
Послушно иду. Ноги подкашиваются. На пороге оборачиваюсь.
Пётр всё так же стоит. Спокойный. Лом висит в расслабленной руке. Но в этом спокойствии что-то страшное. Как перед грозой. Тихо, но воздух звенит от напряжения.
— Значит так, — говорит Пётр, и от его тона по спине бегут мурашки. — Сейчас ты развернёшься и уйдёшь. Тихо. Спокойно. И больше здесь не появишься.
— Ты мне угрожаешь? — петушится Михаил.
— Я объясняю, — всё так же спокойно. Эта ледяная вежливость страшнее любых угроз. — Один раз. Больше не буду. У тебя только одна попытка проявить благоразумие.
— Да ты...
Пётр делает шаг вперёд. Всего один. Но от этого шага Михаил отшатывается, будто его ударили.
— У тебя есть минута, — говорит Пётр. — Чтобы убраться. И реши уже вопрос с разводом. Будь мужиком, а не маминой тютей.
Смотрят друг на друга. Молча. Долго. Потом Михаил отводит взгляд. Сдувается, как проколотый шарик.
— Ещё встретимся, — бросает зло, но это жалкая попытка сохранить лицо.
— Не рекомендую, — отвечает Пётр.
Михаил разворачивается, идёт прочь. Быстро. Почти бегом. Спотыкается о камень, чуть не падает, но не оборачивается.
Пётр стоит ещё несколько секунд, провожая его взглядом. Плечи постепенно расслабляются. Потом опускает лом, поворачивается ко мне.
И я вижу его глаза. В них — беспокойство, злость, нежность. Всё вперемежку.
— Всё? — спрашиваю севшим голосом.
— Всё, — кивает. — Больше не придёт.
— Откуда ты узнал?
— Зинаида Николаевна позвонила. Сказала, бывший твой объявился.
Баба Зина. Надо же. А я думала, не вмешается.
Пётр подходит ближе. Берёт мою руку, осматривает запястье. Там уже наливаются синяки — пять отметин от пальцев. Кожа горит, пульсирует болью в такт сердцебиению.
— Гда, — выдыхает. — Надо было... — опасно замахивается ломом и чешет им висок.
— Не надо, — перебиваю. — Спасибо, что приехал.
— Всегда приеду, — говорит просто. — Ты же знаешь.
Знаю. В глубине души становится тепло. И страшно. Потому что привыкаю. Привыкаю, что есть человек, который приедет. Защитит. Поддержит.
А через год всё закончится. Смогу ли я дальше спокойно жить свою жизнь?
— Пойдём в дом, — Пётр кладёт руку на спину. Тепло его ладони чувствую даже через ткань.— Зинаида Николаевна небось места себе не находит.
Киваю. Иду. Ноги всё ещё подрагивают, но уже не так сильно.
В доме тепло, пахнет выпечкой и травяным чаем. Баба Зина суетится, усаживает за стол, суёт мне в руки кружку с чем-то горячим.
— Пей, пей, милая. С мятой и мёдом. Для нервов самое то.
Пью. Сладко, горячо. Постепенно отпускает.
Пётр сидит напротив. Лом прислонил к стене — так, на всякий случай. Смотрит внимательно, изучающе. Будто проверяет, все ли части на месте.
— Давно не виделись? — спрашивает.
— С тех пор как выгнал.
— И сразу — давай обратно?
— Ага. Мать уехала, скучно стало.
— Козёл, — констатирует Пётр.
— Козлов, — поправляю. — По фамилии.
Смеёмся. Нервно, но смеёмся. И от этого смеха становится легче. Баба Зина качает головой, но в глазах у неё тоже улыбка. И от этого смеха становится легче. Как будто выпускаю весь страх, всё напряжение.
— Он ещё вернётся, — говорю. — Упрямый.
— Не вернётся, — качает головой Пётр. — А если рискнет, познакомится с Глашей. Сейчас привезу. Охранять будет. Она жуть как не любит нервных.
— Не надо. Не хочу проблем.
— Не будет проблем. Глаша — девочка умная. Просто кое-что ему откусит. Если этот проявит настойчивость, так и все его недоразвитое достоинство.
В его голосе та же спокойная уверенность, что и во дворе. И я верю. Не придёт больше Михаил. Пётр уже сделал так, что не придёт.
— Спасибо, — шепчу.
— Не за что. Ты же моя невеста.
Это спектакль. Невеста ненастоящая. По контракту. Но сегодня он пришёл по-настоящему. Защитил по-настоящему. Стоял между мной и опасностью как скала.
Где граница между игрой и реальностью?
— Может, переночуешь у меня? — предлагает Пётр. — Мало ли.
Качаю головой.
— Не надо. Я дома. Баба Зина рядом.
— Точно?
— Точно.
Сидим ещё немного. Пьём чай. Молчим. Но это не неловкое молчание — уютное, тёплое.
Ложусь спать, но сон не идёт. Кручусь, ворочаюсь. Перед глазами — Михаил. Его руки. Его злость.
И Пётр. С ломом. Спокойный. Надёжный. Мой.
Не мой.
Но сегодня хотя бы немного помечтать. Представить, что это всё по-настоящему. Что он правда мой жених. Что защищал не по контракту, а потому что... потому что...
Просыпаюсь от шума. Песни, смех, звуки гармони. Что за чертовщина?
Нижние, чтоб им всем хороший урожай кабачков собрать, Курлыки.
Приоткрываю глаза солнце бьёт в окно. Часов десять минимум. Проспала!
Шум на улице усиливается. Кто-то поёт частушки. Смеются. Хлопают.
Заворачиваюсь в одеяло, босиком выбегаю на крыльцо. И застываю с открытым ртом.
Двор полон народу. Человек двадцать минимум. Все нарядные, весёлые. Мужик с гармонью наяривает что-то залихватское. Бабы пританцовывают. Дети бегают, визжат. Всюду цветы, подарки в шуршащих упаковках.
И посреди всего этого безумия — Пётр. В костюме. С огромным букетом роз.
Волосы зачёсаны, выбрит идеально. Выглядит... Выглядит так, что сердце пропускает удар.
— Люда! — замечает меня. — Доброе утро!
Все поворачиваются ко мне. Десятки глаз. Улыбки. Аплодисменты.
Хочу провалиться сквозь землю. Стою с растрёпанными волосами, опухшая со сна. А они все такие нарядные!
— Баб Зин, — хватаю старушку за рукав. Она стоит рядом, сияет как начищенный самовар. — Это что за...
— Ну как же, милая! — всплёскивает руками. — Петька свататься пришёл! По всем правилам! С гармонистом, со сватами!
— Ой, мамочки, — выдыхаю и сбегаю обратно в дом.
За дверью раздаются смех, аплодисменты. Кто-то кричит:
— Не прячься, красавица! Жених заждался!
Вот же гадство…
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Измена. Расколотое сердце", Ася Исай ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7
Часть 8 - продолжение