Укиё — что в переводе с японского означает «плывущий мир» — олицетворяет расцвет культуры наслаждений в Японии периода Эдо (1603–1867 гг.). В этом контексте укё стало символом стремления к удовольствию, эстетике и мимолётности бытия, глубоко проникнув в повседневную жизнь, искусство и самосознание японцев.
Япония во власти удовольствий
Как же культура «плывущего мира» смогла столь полно отразить дух Японии XVII–XIX веков и оставить наследие, актуальное и в современности?
При сёгунате Токугава — мощном военно-феодальном правительстве средневекового типа — Япония периода Эдо отличалась изоляцией от внешнего мира, относительным внутренним миром и строго регламентированной социальной иерархией. После более чем двух столетий непрекращающихся междоусобиц власть Токугава стремилась установить стабильный политический порядок. На вершине новой социальной лестницы находились сёгун (главнокомандующий), император с чисто символическими полномочиями и даймё (феодальные владетельные князья). Ниже располагались самураи, затем крестьяне и ремесленники, а замыкали пирамиду — купцы. Для эффективного контроля над обществом сёгун учредил официально разрешённые кварталы развлечений, главным из которых стал район Ёсивары. Именно здесь «плывущий мир» расцвёл во всей полноте — в своей жизнерадостности, гедонизме и новом эстетическом сознании.
Мимолётное наслаждение в Японии Эдо: что угодно твоей эстетической душе
Ёсивара. Ночные цветы сакуры. Утагава Хиросигэ, 1841 г. Источник: Метрополитен-музей, Нью-Йорк
«Потому что они опадают, мы любим их — цветы сакуры.
В этом плывущем мире — разве что-либо вечно?»
Аривара-но Нарихира (823–880)
Такова суть укё в Японии периода Эдо — красота мимолётности, восторг от преходящего и осознание ничтожности индивидуального существования. Сегодня укё ассоциируется с удовольствием и весельем, но изначальное значение слова резко отличается от этих представлений. Происходя из буддийской традиции, термин 憂世 (укё) означал «мир скорби» — аллюзию на земные страдания, от которых стремились освободиться буддисты. Позднее он превратился в ироничный омоним: 浮世 (также «укё»), то есть «плывущий мир», намекающий на бессмысленную погоню за удовольствиями, особенно в кварталах красных фонарей периода Эдо.
При более внимательном рассмотрении становится ясно, что рождение этой, казалось бы, легкомысленной культуры частично было обусловлено политикой сёгуната Токугава. Длительный период мира означал, что самурайское сословие оказалось лишено привычной боевой деятельности. Освобождённое от страха перед гражданской войной, население впервые могло наслаждаться массовой культурой. Особенно для купечества, находившегося на самом дне социальной лестницы, потребность в культурных и эмоциональных отдушинах становилась насущной — им хотелось чувствовать себя наравне с другими. Помимо увеселений, укё породил возвышенное стремление к эстетике. Искусство, прекрасные образы, живописные сцены — «плывущий мир» стал романтизированным, но важным элементом японской чувствительности той эпохи.
При поддержке государства: расцвет квартала Ёсивара
Сцена в Ёсиваре. Хисикава Моронобу, ок. 1680 г. Источник: Метрополитен-музей, Нью-Йорк
Для лучшего контроля над моралью и поведением населения сёгунат Токугава выделил специальные зоны для удовольствий. Подобно районам Симабара в Киото и Синмати в Осаке, Токио (тогда — Эдо) обрёл свой легендарный район — Ёсивару. Основанная в 1617 году, первая Ёсивара располагалась на месте современного Нихонбаси (район Тюо, Токио). За стенами этого квартала люди могли свободно предаваться удовольствиям — в борделях, чайных, театрах и других заведениях. Это был настоящий «город в городе», где социальные границы стирались: купцы и самураи оказывались равными не по статусу, а по платёжеспособности. После опустошительного пожара 1657 года Ёсивара была перенесена на территорию современной Асакусы (район Тайто, Токио), где продолжала привлекать посетителей всех сословий, ища утешения и наслаждения в мире, лишённом смысла.
Ночная Ёсивара
Гравюра неизвестного художника, XIX век. Источник: Метрополитен-музей, Нью-Йорк
В период расцвета в Ёсиваре работали более 4 000 проституток. От высококлассных куртизанок, обученных поэзии и каллиграфии, до простых женщин, обитавших у рвов и оказывавших дешёвые и быстрые услуги. Жёсткая иерархия в среде «торговли телом» породила яркий контраст в уровне жизни. Несмотря на кажущийся блеск квартала, значительная часть женщин находилась на самом дне социальной лестницы.
Согласно переписи 1642 года, высококлассных куртизанок в Ёсиваре насчитывалось лишь 106, в то время как около 900 женщин относились к низшему слою. Первые проживали в роскошных домах, носили изысканные кимоно, имели состоятельных клиентов и могли отказывать тем, кто им не нравился. Вторые же постоянно находились в долговой кабале, работали в тяжёлых условиях и сталкивались с рисками нежелательной беременности и венерических заболеваний.
Гейша в чайном доме: очарование очая
Подготовка гейши к выступлению. Тёсай Эйси, 1794 г. Источник: Метрополитен-музей, Нью-Йорк
К началу XVIII века гейши — профессиональные исполнительницы традиционного пения и танцев — начали приобретать популярность в Японии периода Эдо. Эти женщины проходили серьёзную подготовку, чтобы не только выступать, но и вести интеллектуальные беседы с клиентами в чайных домах (очая). Очая были не просто заведением: они предоставляли гейшам утончённую и безопасную обстановку для приёма гостей.
Согласно традиции, гейшам запрещалось продавать своё тело, чтобы не конкурировать с проститутками Ёсивары. Поэтому гейши могли наливать напитки, флиртовать, танцевать и обсуждать новости, но физическая близость оставалась под запретом. Именно это, по мнению некоторых, и составляло суть их притягательности — в отличие от доступных куртизанок, гейши оставались недосягаемыми. В духе мимолётности «плывущего мира», мужчина никогда не мог полностью обладать гейшей, сколько бы вечеров он ни проводил в её обществе.
Укё как колыбель кабуки и бунраку
Внутренний вид театра кабуки. Утагава Тоёкуни I, 1793 г. Источник: Бруклинский музей, Нью-Йорк
На фоне расцвета индустрии развлечений в Японии периода Эдо сформировались две популярные формы искусства, рассчитанные на широкую публику. Это были театр кабуки — драма с пением, танцем и яркой выразительностью — и бунраку, то есть представления традиционного кукольного театра. В отличие от более элитарного театра но (классической драмы), кабуки и бунраку были открыты для зрителей всех сословий, а не только самураев или знати.
Кабуки часто затрагивал темы сверхъестественного, жизни куртизанок и мифических существ, а в основе сюжетов лежала буддийская идея бренности мира — прямая отсылка к философии укё. Спектакли бунраку, в свою очередь, исполнялись с использованием кукол в человеческий рост в сопровождении песнопений и традиционных струнных инструментов. Эти театры работали днём, позволяя зрителям расслабиться, наслаждаясь чаепитием и представлением. Они становились своего рода «зеркалом» эпохи Эдо — местом, где простолюдины могли отрешиться от сословных ограничений и отдаться удовольствию.
Цветущая литературная культура Японии эпохи Эдо
Рисунок тушью: мать с двумя детьми и хайку Кино Байтэй. 1750–1810 гг. Источник: Библиотека Конгресса США, Вашингтон
С развитием городской культуры в Японии эпохи Эдо сформировалась разветвлённая литературная традиция, поддерживаемая массовым читательским спросом. Особое место занял поэтический жанр хайку — краткая поэзия, состоящая из трёх строчек и 17 слогов по схеме 5-7-5. Обычно хайку воспевали красоту природы и смену времён года, и уже тогда стали формой популярной культуры. Наибольшую славу в XVIII веке обрёл поэт Мацуо Басё, чьё творчество превратило хайку в уважаемый литературный жанр. Впоследствии лаконизм и изящность хайку оказали влияние на западных поэтов, включая Эзру Паунда, вдохновившегося хайку при создании имажизма.
«Сокровищница Японии для будущих поколений». Ихара Сайкаку, 1688 г. Источник: Британский музей, Лондон
Наряду с хайку появился и прозаический жанр — укё-дзōси (буквально «повести плывущего мира»), отражающий многогранность и изобилие городской жизни периода Эдо. Эти произведения писались на разговорном японском языке с использованием каной, что делало их доступными для широких масс. Тематика варьировалась от эротики и описаний жизни в кварталах удовольствий до бытовых реалий, которые в глазах части общества считались вульгарными или низкими.
Однако именно благодаря реалистичности и доступности, произведения укё-дзōси становились национальными бестселлерами. Крупнейшим представителем этого жанра стал Ихара Сайкаку. Его романы «Жизнь влюблённого мужчины» (1682) и «Пять женщин, любивших любовь» (1685) с яркой живостью и чувственностью воссоздавали атмосферу «плывущего мира» и до сих пор считаются жемчужинами японской литературы эпохи Эдо.
Укиё-э: Instagram эпохи Эдо
«Сумидгава Байрю Синсё», Утагава Кунисада, 1847 г. Источник: Музей Виктории и Альберта, Лондон
Невозможно говорить о «плывущем мире» и не упомянуть укиё-э — жанр ксилографий, запечатлевший блеск и очарование этой культуры. Укиё-э изображали прекрасных женщин, актёров кабуки, героев сражений, пейзажи, эротические сцены и всё, что было популярно в городской культуре. Можно сказать, что укиё-э были своеобразным Instagram эпохи Эдо — визуальным хроникёром моды, вкусов и стремлений.
Расцвет жанра пришёлся на XVIII век, и его развитие шло рука об руку с ростом гедонистической культуры. От первых эскизов художника до выпуска готовых отпечатков издателями — процесс создания укиё-э был сложным, но при этом удивительно доступным по цене. То, что начиналось с простых монохромных отпечатков, со временем превратилось в полноцветные произведения, которыми наслаждались самые широкие слои общества.
Хокусай и Великая волна: мировой символ японского искусства
«Большая волна у Канагавы», Кацусика Хокусай, ок. 1830 г. Источник: Национальный музей Токио
С ростом популярности укиё-э, сами художники приобрели широкую известность и внесли вклад в долговечное культурное наследие Японии эпохи Эдо. Вершиной этого признания стало бессмертное произведение «Большая волна у Канагавы» Кацусики Хокусая — одна из самых узнаваемых работ японского искусства всех времён. Изданная около 1830 года, эта цветная гравюра изображает гигантскую волну, грозящую поглотить три рыбацкие лодки в заливе Сагами, на фоне горы Фудзи. Эта работа не только стала высшей точкой творчества Хокусая, но и оказала огромное влияние на искусство как в Японии, так и за её пределами. Многие исследователи считают её предвестником японизма — увлечения японским искусством, охватившего Европу после реставрации Мэйдзи в 1868 году.
Конец эпохи Эдо и наследие плывущего мира
«Миссия коммодора Перри в Японию», Хибата О:сукэ, 1854–1858 гг. Источник: Британский музей, Лондон
Несмотря на политику изоляции, определявшую международные отношения Японии эпохи Эдо, именно она создала идеальные условия для развития уникального национального художественного языка — стиля нихонга, свободного от западных влияний. Однако эта изоляция была нарушена в 1853 году, когда коммодор Мэтью Перри прибыл в Японию с четырьмя военными кораблями, применив так называемую дипломатию канонерок, чтобы добиться открытия страны для торговли. Это событие не только привело к падению сёгуната Токугава, но и ознаменовало начало реставрации Мэйдзи — периода масштабных реформ и выхода Японии на международную арену.
Японизм и мост к западу: от Хокусая к Моне
«Японский мостик», Клод Моне, 1899 г. Источник: Национальная галерея искусств, Вашингтон
Открытие Японии миру позволило стилю нихонга, а также искусству укиё-э, кабуки, бунраку и хайку, быстро распространиться за пределами страны. Мир впервые получил возможность прикоснуться к эстетике «плывущего мира» и очарованию японской художественной традиции.
Этот культурный поток вдохновил целое поколение европейских художников, особенно французских импрессионистов — Винсента Ван Гога, Камиля Писсарро и, в особенности, Клода Моне. Последний был страстным коллекционером японского искусства, и влияние японской эстетики заметно в его полотнах. Мотивы укиё-э часто находили отражение в его композициях. Его знаменитая работа «Японский мостик» является, по сути, признанием в любви японской культуре и свидетельством силы японизма.
Когда мы вновь задаёмся вопросом: «Выдерживает ли что-либо в этом плывущем мире?», — ответ стоит искать в наследии этих непреходящих произведений, вдохновлённых стилем нихонга.