XIX век – век зарождения и одновременно «золотой век» психологического романа, авторов которого теперь мы именуем не иначе как «классиками». Это век появления физиологических очерков. Век, начавшийся с романтизма и историзма и развернувшийся лицом к человеку. Век оформления психологии как науки и по-неофитски увлеченной саморефлексии. Итогом можно считать и первую в истории России выставку русских портретов. Она открыла двери в век XX, когда уроки века XIX уже были усвоены и даже сброшены «с корабля современности». По прошествии серьезной исторической дистанции предлагаем еще раз изучить этот опыт. Не последнюю роль тут играет и наше почти соседство с Таврическим дворцом, и наша нынешняя масштабная выставка ленинградского портрета «Действующие лица», разместившаяся в галерее «Общество поощрения художеств» на Шпалерной улице, 35.
Но вернемся к экспозиции столетней давности. 6 марта 1905 года в Санкт-Петербурге, в Таврическом дворце, открывалась историко-художественная выставка русских портретов. Лица России со времен Петра до времен первой революции, два века Российской империи, не только разные социальные слои и типы, но и возможность обозреть всю панораму истории страны, а также задуматься о национальной идентичности. В период неудачной для России войны с японцами подобное событие служило опорой российской гордости и самосознанию. На торжественном открытии присутствовал сам император, сообщая мероприятию высокий статус. «Зачинщиком», идейным вдохновителем и, собственно, организатором выставки стал Сергей Павлович Дягилев (1872 — 1929) – театральный и художественный деятель, одна из самых значимых фигур Серебряного века. Принято говорить, что выставка стала триумфом Дягилева на родине, но мы бы не стали разделять государственными границами его инспираторские инициативы. Дягилев, ввиду широты своих интересов и неиссякаемой творческой энергии, катализировал все процессы, к которым прикасался.
Этап сбора материалов.
Дягилев заручился поддержкой великого князя Николая Михайловича и целый год с упорством и трудолюбием пчелы путешествовал по стране, собирая экспонаты. Перед тем, как отправиться дорогами мирового искусства, он, в прямом смысле, основательно исследовал дороги Родины. Когда они становились хотя бы отчасти проезжими, он посещал отдаленные поместья (более ста!) в поисках портретов кисти забытых художников. Дягилев должен был каждый раз подавать императору перечень представляемых на выставку работ, так как тот выступал их личным поручителем при аренде. В третьем представленном им перечне значится больше 550 владельцев работ, из которых 149 жили в провинции, а 16 за границей.
Этап монтажа выставки.
Оформлять выставку в Таврическом дворце помогал молодой Мстислав Добужинский. В своих мемуарах художник сообщает следующее: «Туда были свезены со всей России сотни ящиков с картинами и заполнили весь пустой и холодный дворец […] Я помню, как он, в пальто внакидку, отбирал вынимаемые из ящиков картины […] и его отрывистый и крикливый голос: “брак”! или “взять!” раздавался то в одном, то в другом помещении дворца – он летал повсюду, распоряжаясь и командуя, как настоящий командир на поле сражения, был вездесущ. Что было в нем замечательного – Дягилев, при всех своих замашках “полководца”, входил во всякие детали, мелочей для него не было, всё было “важно”, и все он хотел делать сам».
Помимо недюжинных организаторских способностей Дягилев обладал потрясающей эрудицией. В процессе работы над выставкой он стал непревзойденным знатоком русского искусства XVIII – начала XIX вв. Известный искусствовед Игорь Грабарь поражался точности его оценок: «В живописи Дягилев разбирался на редкость хорошо, гораздо лучше иных художников. Он имел исключительную зрительную память и иконографический нюх, поражавшие нас всех несколько лет спустя во время работ над устройством выставки русских портретов в Таврическом дворце».
Выставка
Залы Таврического дворца в 1905 году вместили 2308 произведений почти 400 художников, принадлежавших 500 владельцам. Экспонаты выставки составили поистине уникальный свод портретов, вобравших иконографию порядка 1500 лиц, жизнь и дела которых отразили историю Российского государства с конца XVII до начала ХХ вв. Залы разделили по отдельным царствованиям, каждый под эгидой своего монарха, декорировали в соответствии с эпохой. Перегородки задрапировали цветной тканью, создав таким образом первую сценографию художественной выставки. Для портретов со второй половины XIX по начало XX вв. отвели большой зимний сад. Владимир Боровиковский, Дмитрий Левицкий, Орест Кипренский, Александр Рослин и сотни других авторов предстали перед публикой. Наряду с русскими художниками экспонировались и картины иностранных мастеров, работавших в России с XVIII века.
Каталог
Все портреты были сфотографированы и частично опубликованы в знаменитом 5-томном издании с черно-белыми иллюстрациями, осуществленном директором Императорского Русского музея великим князем Николаем Михайловичем. Каталог выставки, выпущенный вскоре после ее открытия, был составлен Дягилевым и в основном им же написан. Это 2228 статей-описаний, содержащих не только технические описания, имя автора картины и датировку, но историческую и генеалогическую информацию об изображенных на портретах героях. Теперь каталог получил статус важнейшего исторического и искусствоведческого документа, вехи в русском изобразительном искусстве.
Итоги
Посетители выставки остались в восторге, засыпав организаторов хвалебными отзывами. Даже строгий Стасов написал, что за свои труды Сергей Дягилев заслуживает «величайшего одобрения и признательности». На церемонии открытия Дягилев не произносил речей, ему не выражали официальную благодарность. По окончании церемонии группа художников и любителей искусства из Москвы пригласила его принять участие в торжественном обеде в «Метрополе». Именно там Дягилев произнес важную речь, которую на следующий день опубликовали «Весы» под названием «В час итогов». Сегодня впечатляет его чувствительность к скоро грядущим глобальным преобразованиям. Читаем: «…думаю, что многие согласятся с тем, что вопрос об итогах и концах в настоящие дни все более и более приходит на мысль. И с этим вопросом я все время беспрерывно встречался за последнее время моей работы. Не чувствуете ли вы, что длинная галерея портретов великих и малых людей, которыми я постарался заселить великолепные залы Таврического дворца, – есть лишь грандиозный и убедительный итог подводимый блестящему, но, увы, и омертвевшему периоду нашей истории? […] Я заслужил право сказать это громко и определенно, так как с последним дуновением летнего ветра я закончил свои долгие объезды вдоль и поперек необъятной России. И именно после этих жадных странствий я особенно убедился в том, что наступила пора итогов. Это я наблюдал не только в блестящих образах предков, так явно далеких от нас, но главным образом в доживающих свой век потомках. Конец быта здесь налицо. Глухие заколоченные майораты, страшные своим умершим великолепием дворцы, странно обитаемые сегодняшними милыми, средними, не выносящими тяжести прежних парадов людьми. Здесь доживают не люди, а доживает быт. И вот, когда я совершенно убедился, что мы живем в страшную эпоху перелома, мы осуждены умереть, чтобы дать воскреснуть новой культуре, которая возьмет от нас то, что останется от нашей усталой мудрости. Это говорит история, то же подтверждает эстетика. И теперь, окунувшись в глубь истории художественных образов и тем став неуязвимым для упреков в крайнем художественном радикализме, я могу смело и убежденно сказать, что […] мы – свидетели величайшего исторического момента итогов и концов во имя новой, неведомой культуры, которая нами возникнет, но и нас же отметет».
Сегодня хочется добавить только, что не отмела. Возвела в степень, и приличествующую.
