Советская власть не просто терпела доносы — она их поощряла и даже требовала. Людей призывали быть «бдительными», выискивать «врагов народа» и сообщать о них куда следует. Эта система пронизывала всё общество — от фабрик до деревень. И хотя официально их называли «сигналами», сути это не меняло: миллионы писем, анонимок и заявлений ломали судьбы, портили отношения, сеяли страх.
Для «справедливости» и по зову совести
Многие верили: донос — это вклад в общее дело. Ведь государство не скрывало, что всех обязано защищать от врагов революции. В Уголовном кодексе 1926 года даже была статья: если знаешь о контрреволюционном преступлении и не донес — в тюрьму.
В таких условиях люди искренне писали жалобы. Кто-то пытался остановить расхищение колхозных продуктов, как красноармеец из Запорожья, требовавший проверить местного прокурора.
Нередко авторы оставались анонимными, подписываясь «партизан» или «член партии». Им казалось: они борются за правду, минуя бюрократические проволочки. Некоторые так увлекались, что строчили сотни доносов подряд — из «благих» побуждений, но чаще из личных обид.
Карьерные войны и зависть
Но были и другие мотивы. Донос — удобное оружие в карьерных разборках. Хотел занять место коллеги? Написал наверх: мол, враг народа или саботажник.
Так, в 1937 году под ударом оказался молодой работник Наркомата сельского хозяйства Иван Бенедиктов. У него была репутация трудяги и честного специалиста. Но завистники решили «притормозить» его карьеру доносом.
Впрочем, Бенедиктову повезло — Сталин решил, что ценнее будет назначить его наркомом. Но когда Иван Александрович увидел подписи под доносом, был потрясён: это были люди, которых он считал друзьями.
В некоторых учреждениях существовали даже «штатные» осведомители. Их задача была одна — регулярно доносить на коллег и выискивать «подозрительных». Один из таких завхозов, вспоминали журналисты, «ходил, шнырял, угрожал, вмешивался во всё». Совесть? Да её у него и не было.
Семейные и соседские «сигналы»
Доносы не ограничивались рабочими коллективами. В быту писали на соседей, на родственников. Иногда причина была проста: получить премию.
Например, можно было заявить в НКВД, что сосед хранит портрет Троцкого или якобы «подрывает» колхозную дисциплину. За это «бдительный» мог рассчитывать на поощрение — и материальное, и моральное.
Доходило до трагического абсурда: доносы писали дети на родителей. Самый известный пример — Павлик Морозов. Тот самый мальчик, который сдал отца за хищения, а затем стал героем советских мифов, получив памятники и школьные уроки в свою честь.
Когда донос стал «нормой» жизни
И это были не единичные случаи. В школах, на предприятиях — везде звучало слово «бдительность». Мальчик из Ростовской области Митя Гордиенко донёс на селян, собиравших упавшие колоски. Женщина получила 10 лет лагерей, её спутник был расстрелян. За это «подвиг» школьника наградили часами, костюмом и газетной подпиской.
Была и девочка Оля Балыкина, чьи доносы отправили за решётку 16 человек — за «воровство колхозного добра». Другой мальчик, Проня Колыбин, написал донос на свою мать и поехал отдыхать в Артек.
На пике сталинского террора в 1930–1940-х доносительство было повсеместным. После смерти Сталина волна схлынула, но практика осталась. И вплоть до конца СССР она была неотъемлемой частью жизни.
Наследие доносов и память о страхе
Сегодня мы не знаем точное число доносов — архивы закрыты или частично уничтожены. Но сохранились рассказы, воспоминания, документы.
Доносы разрушали судьбы, ломали дружбу, сеяли недоверие. Люди боялись говорить лишнее даже с близкими. И хотя советская пропаганда называла их «сигналами» и призывала к бдительности, в памяти осталось другое — страх и предательство.
А что вы думаете о феномене доносов? Есть ли в ваших семьях истории, связанные с этим? Делитесь в комментариях.
Вам могут понравиться следующие статьи:
