Selamlar, друзья мои! После шокирующего финала прошлой главы, я думаю, у всех нас в голове стучит один вопрос: "Неужели Аксунгар?!". Сегодня мы окунемся в одну из самых тяжелых и мрачных глав нашей истории.
Это будет глава о разрушенном доверии, о страшной правде и о невыносимом выборе, который встанет перед Османом.
Приготовьтесь к сильным эмоциям, ведь сегодня мы узнаем, что иногда раны, нанесенные душе, страшнее любых телесных пыток.
Холодный дождь и ледяная правда
Ночь сменилась промозглым, серым утром. Мелкий, холодный дождь, начавшийся еще до рассвета, превратил землю в стойбище Кайы в вязкую, чавкающую грязь. Небо было затянуто свинцовыми тучами, и казалось, сама tabiat (табиат – природа) скорбит вместе с Османом.
В его шатре было тихо. Акче Коджа сидел напротив, глядя на догорающие угли в очаге. Он не задавал вопросов, он ждал.
– Это не может быть ошибкой, – наконец произнес Осман, и его голос в тишине прозвучал глухо, безжизненно. – План с набегом на Инегёль. Я доверил его только троим. Бамсы верен мне, как собственная тень. Джеркутай молод и горяч, но его преданность чиста, как горный родник. Остается… остается он.
– Аксунгар, – выдохнул Акче Коджа, и в его голосе прозвучала бесконечная горечь. – Сын моего друга. Воин, которого я учил держать меч. Я не хочу в это верить, Осман-бей. Мой разум видит delil (делиль – улика), но мое сердце кричит, что это ложь!
Может, его подслушали? Может, это хитрая игра Филарета, чтобы мы уничтожили своих же героев?
– Может, – согласился Осман, поднимая на старика тяжелый взгляд. – И я бы отдал все золото, что мы захватили, чтобы это оказалось так. Но мы не можем рисковать. Я должен поговорить с ним. Один на один. Я должен заглянуть ему в глаза и увидеть там hakikat (хакикат – правда, истина). Какой бы страшной она ни была.
Разговор, что страшнее пытки
Осман направился к шатру, где все еще восстанавливался после плена Аксунгар. Дождь усилился. Дети, обычно шумно игравшие на улице, жались к своим матерям у входов в шатры. Женщины, занятые своими делами, с тревогой смотрели на своего вождя, идущего с каменным лицом сквозь çamur (чамур – грязь). Они чувствовали, что в воздухе висит беда.
Аксунгар встретил Османа со слабой, но радостной улыбкой.
– Осман-бей! Заходи, я уже почти на ногах. Скоро снова смогу служить тебе!
Осман сел рядом. Он долго молчал, глядя на исхудавшее, покрытое шрамами лицо воина, которого они спасли с таким риском.
– Как ты себя чувствуешь, Аксунгар? – спросил он, и его голос был необычно мягок.
– Слава Всевышнему, с каждым днем лучше. Раны заживают. Вот только… сны… – Аксунгар помрачнел. – Иногда мне снится та zindan (зиндан – темница, тюрьма). Темнота, холод, крики…
– Расскажи мне об этом, – попросил Осман. – Расскажи все. Иногда, чтобы избавиться от яда, его нужно выпустить наружу.
И Аксунгар начал рассказывать. О побоях, о голоде, о бесконечных допросах. Но Осман слушал не только слова. Он смотрел в его глаза. И он видел там не только боль. Он видел там что-то еще. Что-то сломленное.
– Они только били тебя? – тихо спросил Осман. – Или говорили с тобой?
Аксунгар вздрогнул.
– Говорили… Да, говорили. Сам текфур Константин приходил. И тот, в плаще… Филарет.
– И что он говорил, этот Филарет? – Осман подался вперед.
– Он… он говорил, что ты ведешь нас к гибели. Что твой сон о великой империи – это delilik (делилик – безумие), которое уничтожит племя Кайы. Что византийцы слишком сильны, что скоро придут монголы, и только его «новый порядок» может дать нам шанс выжить… Он говорил, что если я помогу ему… он сохранит жизнь не только мне, но и Конуру… Он клялся, что защитит моего брата от твоих безрассудных войн…
Голос Аксунгара сорвался. Он начал задыхаться, по его щекам текли слезы – слезы стыда, отчаяния и боли.
– Они не просто били меня, Осман-бей. Они сломали мне ruh (рух – дух, душа). Я держался, клянусь! Но когда он пригрозил Конуром… я… я сдался. Я согласился передавать им сведения. План о спасении… это была их идея. Они позволили вам спасти меня, чтобы я стал их глазами и ушами в нашем стане. Я должен был стать их köstebek (кёстебек – крот, шпион).
В шатре повисла оглушительная тишина, нарушаемая лишь стуком дождя и сдавленными рыданиями сломленного героя. Осман смотрел на человека перед собой, и в его сердце боролись ярость и… жалость. Перед ним сидел не злобный предатель. Перед ним сидел мученик, прошедший через ад и не выдержавший.
Совет матери
Осман вышел из шатра Аксунгара, не сказав больше ни слова. Он чувствовал себя опустошенным. Мир, который он пытался построить, рушился изнутри. Не зная, куда идти, он, повинуясь какому-то древнему инстинкту, направился к шатру своей матери, Халиме-хатун.
Халиме-хатун была статной и мудрой женщиной. Она была вдовой великого Эртугрула, и в ее глазах отражалась мудрость степей и горечь потерь. Она была тем стержнем, на котором держалась aile (аиле – семья) и, во многом, дух всего племени. Она сидела за небольшим ткацким станком, ее ловкие пальцы создавали сложный узор.
– Ты пришел, сынок, – сказала она, не поднимая головы. – Я видела твое лицо, когда ты шел по лагерю. Такое лицо бывает у человека, которому предстоит судить.
Осман сел на ковер у ее ног, как делал это в детстве, и молча положил голову ей на колени. Он ничего не говорил, но Халиме-хатун все поняла. Она молча гладила его волосы своей сухой, теплой рукой.
– Власть – это не только zafer (зафер – победа), Осман, – тихо сказала она. – Власть – это бремя. И самое тяжелое в этом бремени – решать судьбы людей. Особенно тех, кого ты знаешь и любишь.
– Что мне делать, anne (анне – мама)? – впервые за долгое время он спросил совета, и в его голосе была растерянность. – Закон требует смерти для предателя. Но мое сердце видит не предателя, а сломленного брата.
Если я казню его, я убью и его брата, Конура, который живет только мыслью о его спасении. Если я прощу его, воины скажут, что я слаб, и ihanet (иханет – предательство, измена) останется безнаказанной.
Халиме-хатун вздохнула.
– Закон был создан для людей, а не люди для закона. Иногда merhamet (мерхамет – милосердие, сострадание) – это проявление большей силы, чем самый суровый приговор. Ты вождь. Ты должен быть справедлив. Но ты также должен быть отцом своему народу.
Отец карает, но он и лечит. Подумай, сынок. Подумай, как можно превратить этот яд в лекарство. Как можно использовать слабость одного, чтобы обрести новую силу для всех. Твой отец, Эртугрул, всегда искал такой путь.
Невозможное решение и новый гамбит
Слова матери успокоили бурю в его душе. Он поднялся. В его глазах больше не было растерянности. Была лишь тяжелая, холодная решимость. Он знал, что должен делать. Это решение было чудовищным, рискованным, но единственно верным.
Он вернулся в свой шатер, где его ждал Акче Коджа.
– Мы не будем казнить Аксунгара, – сказал он твердо.
Акче Коджа удивленно поднял брови.
– Мы не будем и прощать его. И никто, кроме нас с тобой, не узнает о его предательстве.
– Но как, Осман-бей?
– Он станет нашим двойным агентом по-настоящему, – объяснил Осман свой план, который созрел у него в голове после разговора с матерью. – Он сломлен и боится за брата. Мы используем этот korku (корку – страх). Он будет продолжать передавать сведения Филарету.
Но теперь это будут сведения, которые мы захотим, чтобы Филарет услышал. Алишир-бей будет нашим каналом для одной лжи. А Аксунгар, наш «герой», станет каналом для другой, еще более тонкой лжи.
Мы заставим их поверить в то, чего нет. Мы будем двигать их фигуры на доске так, как захотим мы.
Акче Коджа был ошеломлен дерзостью этого плана. Использовать собственного предателя, о котором никто не знает, как самое секретное оружие… Это было на грани гениальности и безумия.
– Но Конур… – прошептал он. – Он не должен знать. Это убьет его.
– Не должен, – подтвердил Осман. – Это будет наша с тобой тайна. И тайна Аксунгара. Он будет жить с этим позором, искупая свою вину службой нам. Это, возможно, страшнее смерти.
В этот момент в шатер, улыбаясь, вошел Конур.
– Осман-бей, Акче-ага! Лекарь сказал, что Аксунгару уже можно понемногу тренироваться! Я так рад! Я обязан тебе жизнью брата, бей! Я готов для тебя на все!
Осман посмотрел в его честные, преданные глаза. Затем его взгляд переместился на вход в шатер, за которым, в нескольких шагах, находился тот, кто предал их всех. И тот, кто теперь был его главным, секретным оружием. Осман с трудом выдавил из себя улыбку.
– Я рад за вас, Конур. Очень рад.
Но внутри у него все похолодело. Игра, которую он затеял, становилась все более сложной и страшной. И он был в самом ее центре, совершенно один со своим знанием.
Друзья, у меня нет слов. Какая драма! Какое решение! Аксунгар – сломленный герой, ставший предателем поневоле. И Осман, который решает не казнить его, а превратить в двойного агента…
Это так сложно, так по-человечески, и так рискованно! А Конур, счастливый, ничего не подозревающий Конур… Сердце разрывается.
Что вы думаете о решении Османа? Правильно ли он поступил? Сможет ли Аксунгар искупить свою вину? И как долго Осман сможет скрывать эту страшную тайну от Конура?
Пишите свои мысли, я с огромным интересом их прочту! А 17-я часть, в которой Осман начнет свою двойную игру, уже в работе! Будет невероятно!
