Майские праздники, Петербург, по-летнему горячий и солнечный. Ты щелкаешь брелоком чужой дорогой машины.
Зажигание.
Газ.
Бывшая столица проносится мимо, ослепленные солнцем окна домов провожают тебя внимательным взглядом. Следят.
Скоростной диаметр, дамба, Кронштадт.
Ты не собираешься заезжать вглубь города. Тебя интересует обветшалое здание, которое давно расселили. Дом стоит забытый, но ты знаешь, что на самом деле здесь происходит.
Твоя машина слишком хороша для этого района. Обычно ты приезжаешь на разбитой Тойоте, но сегодня ты совершил ошибку. Поэтому проезжаешь еще несколько километров, паркуешь автомобиль напротив тесной компании новеньких аппетитных домов и на общественном транспорте возвращаешься обратно.
Тебе хватает воспитания спрятать брезгливость на дне прозрачно-серых глаз. Но ты не можешь удержаться от того, чтобы вытереть руки влажной салфеткой после поручней автобуса. Конечно, уже после того, как выходишь на остановке.
Ты тянешь на себя облупившуюся дверь с вмятинами. Погружаешься в сырую прохладу тусклой парадной. Замираешь на долю секунды. Боковым зрением замечаешь тень в дверном проеме. Показалось. Ты улыбаешься правым уголком рта и ныряешь в другую реальность.
Твои ноги чеканят мерный ритм — тебе не надо красться или таиться. Это твой мир. Твои правила. Но эта тень в проеме.
Ты поднимаешься все выше. Двери квартир — порталы в жизнь, которую ты можешь прожить. Примерный семьянин с красавицей женой и двумя спаниелями. Трудоголик, которого ждет дома изнывающая от скуки неверная любовница. Свободный художник, ищущий и не находящий себя.
Любимая жизнь — на последнем этаже.
Ты редко туда заходишь, но сейчас — это твоя цель.
Ты перебираешь ключи и находишь нужный. Он мягко поворачивается в массивном замке и открывает путь.
— Мама, я дома!
Звук твоего голоса разносится по квартире. Ты запираешь дверь и проходишь на кухню: выгоревшие от солнца бумажные обои местами отходят от стен, потертый линолеум пузырится под ногами, а из щелей рассохшихся деревянных оконных рам дует майский ветер. Все как тогда. Как в детстве.
На столе стакан, тарелка с щербинкой и вилка с ножом. За ним сидит мумия женщины. Остатки волос собраны в аккуратный пучок. Руки лежат на коленях. Манжеты пожелтевшей шелковой блузки болтаются вокруг высохших запястий.
— Я так соскучился! — ты невольно сжимаешься в ожидании боли.
Но мама молчит. Она смотрит в пустоту мутными глазами. Она ждет. Ты проводишь рукой по волосам и поднимаешь в воздух целый столб пыли. Она искрится в солнечных лучах и медленно оседает на мамины плечи. В твоей голове короткой вспышкой воспоминание: “-- Тупица, – и звон пощечины”.
— Ты выглядишь уставшей, — твой взгляд скользит по впалым нарумяненным щекам, полуприкрытым векам с накрашенными ресницами и бескровному рту под слоем розовой помады. — Давай посмотрим, чем я могу тебе помочь.
Ты стряхиваешь с рук остатки пыли и идешь в душевую. Солнечный свет режет глаза, воздух густой и тяжёлый — ты кашляешь и прикрываешь рот.
Вдоль стен стоят чугунные корыта в ржавых потеках. Каждое до краев наполнено мутной жидкостью. Ты подходишь ближе, наклоняешься, но не можешь ничего разглядеть. Поэтому достаешь телефон и включаешь фонарик. Пучок холодного света выхватывает из темноты женскую кисть с округлыми синеватыми ногтями. Ты несколько минут рассматриваешь тело, недовольно хмыкаешь и идешь к следующей ванне.
Их всего четыре. И в каждой готовится плоть для роли твоей совершенной мамы. Такой мамы, которой у тебя никогда не было.
Ты не выбираешь этих женщин. Такое ощущение, что они сами тянутся к тебе: подходят на улице, находят твои контакты в интернете, записываются на прием.
Ты доверяешь судьбе. И она их приводит.
Они всегда одиноки. Только однажды семь лет назад бывший муж одной из твоих совершенных матерей занялся ее поисками. К тебе даже приходил следователь, но тебя и ту женщину ничего не связывало, кроме внешне формальных отношений, поэтому он больше не возвращался.
У четвертой — последней — ванны ты задерживаешься дольше. Придирчиво вглядываешься в мучнистое лицо заготовки. Она немного не та. Но ты все равно решаешь, что ее время пришло.
В соседней комнате ты достаешь одежду — только из натуральных материалов — и вешаешь ее на стойку рядом с секционным столом. На тумбочке лежит набор косметики. Ты надеваешь брезентовый фартук и перчатки и возвращаешься к телу. Ласково поднимаешь его на руки и переносишь на стол.
Бальзамирующий раствор стекает на пол, но ты не волнуешься: ты сделал стоки для воды по всей квартире. Достаешь розовое махровое полотенце и промакиваешь тело.
— Скоро ты будешь лучше всех.
Надеваешь на будущую маму белое белье, плиссированную юбку жемчужного цвета и белую шелковую блузу с бантом на шее. Вставляешь серебряные серьги с аметистами в уши, наносишь макияж. С каждым движением мама все больше становится собой. Ты уже приступаешь к прическе, как вдруг слышишь настойчивый стук в дверь.
Замираешь. Стук повторяется. Кладешь на тумбочку круглую щетку и фен и выходишь в коридор.
— Владимир Игоревич! - ты слышишь высокий мужской голос.
Следователь?
Принюхиваешься: из-за сквозняков едкий запах раствора уже почти выветрился. Да, незнакомцу можно открыть.
Снимаешь перчатки, бросаешь их в комнату и закрываешь за собой дверь.
— Владимир Игоревич, открывайте! Я знаю, что вы здесь.
Это не следователь. Иначе он бы уже назвал себя. Это кто-то другой. Менее опасный?
Ты поворачиваешь завертку замка три раза и в квартиру врывается резкий запах дешевого одеколона.
— Здравствуйте! Долго же вы не открывали, — маленький сутулый человечек криво усмехается тебе в лицо.
— Добрый день. Что вы хотели? — ты пропускаешь мимо ушей ехидный намек: ты всегда стараешься вести себя предельно вежливо. Иначе мама разозлится.
— Я за вами уже давно слежу, — мужичок неловко хихикает, высмаркивается в манжету потертой джинсовой куртки и смотрит на тебя.
Ты делаешь шаг назад и приглашаешь незнакомца войти. У него дергается левая щека, затем рот, из которого снова вырывается смешок. Еще несколько мгновений человечек медлит, но все же решается войти.
— Я. Как его. Восхищаюсь вами прям. Но я не дурак. Нет-нет. Я-то знаю, что вы можете.
Он ёрзает, переминается, словно танцует. Ты сохраняешь вежливость – мама не любит грубость. Человечек потирает руки и делает шаг в сторону кухни.
— Что вы хотите от меня? — твой вопрос отвлекает гостя и он снова поворачивается к тебе.
— Я? А! Да! Я. Что же я хотел? — он чешет кончик носа грязным ногтем, — Восхищение выразить пришел.
Его брови взлетают вверх, на секунду замирают и опускаются обратно.
— Покажите, а? Хотя давай на «ты». А то я так долго присматриваю за тобой, что ты у меня вот тут, — он скребет тощими пальцами где-то под левым нагрудным карманом куртки.
Ты вглядываешься в морщинистое лицо сутулого человечка, ловишь мимолетное ощущение чего-то знакомого, но не успеваешь понять — незнакомец уходит на кухню.
— О! А она хороша. И сколько их таких у тебя? А?
Он ходит по кухне, словно перекатывается с ноги на ногу. Его руки постоянно двигаются: он проводит указательным пальцем по черенку вилки, в тот же момент другой рукой играет с шелковым бантом пожелтевшей блузки и сразу же отвлекается на прядь волос, выбившуюся из прически. Он не ждет от тебя ответ.
— Я тут, эта, на днях видел тебя. У мусорки. Ты зря тряпки эти так выкидываешь. Раньше подальше от дома все сносил. Не уследить за тобой было. Я пробовал. А теперь? — грязные пальцы перебирают складки на юбке, смахивают пыль с тарелки, переключаются на створку окна, которая всегда отходит и щелкает при порывах ветра.
Ты с силой сжимаешь кулаки и пытаешься понять, что же происходит. Ты словно загипнотизирован этим созданием.
— О! А ты ж их маринуешь, да? То-то я чую запашок. — человечек ссутуливается еще сильнее и вытягивает длинный нос в сторону коридора. — Ты этого. Давно фильтры менял? А то у нас тут рядом с ночлежкой вонища — глаза слезятся.
Ты вспоминаешь, что давно не менял канализационные фильтры на выходе из дома. И вся грязная вода сбрасывается в отстойники как раз рядом с забытыми трущобами. Ты делаешь глубокий вдох и прикрываешь глаза. Надо дождаться, когда незнакомец выговорится, — ведь перебивать так невежливо — и убить его.
Злость уже готова поглотить тебя. Но ты всегда вежлив. Иначе мама накажет. Она сидит на кухне — в его компании — и разрешает ему так себя вести. Значит, ты должен это терпеть. Ты отворачиваешься от суетливого танца незнакомца. Возвращаешься в коридор, чтобы дать себе передышку.
Вдруг чувствуешь боль в шее. Ты хватаешься за нее рукой, смотришь на свои пальцы: кровь. В глазах уже темнеет и сознание ускользает от тебя.
— Даже не обернулся, — последние слова, которые ты слышишь перед смертью.
Ты уже не видишь и не слышишь. Тебя уже нет. А нелепого человечка не узнать. Он распрямляется на глазах, кажется, даже вырастает на десяток сантиметров. Его движения становятся плавными и уверенными. Морщины на лице разглаживаются. Над твоим телом стоит сильный худощавый мужчина.
— Ты так меня разочаровал, сынок, — его губы кривятся в презрительной улыбке. — Но я сделаю из тебя идеального сына. Достойного своего отца.
Автор: diamagnetism
Источник: https://litclubbs.ru/articles/65684-idealnyi-syn.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
