«Я мстила тебе за свою дочь. Вместо того, чтобы заботиться обо мне, она предпочла нанимать сиделку. Она приходит сюда только раз в месяц, когда приносит деньги. Она разлучила меня с моими внуками. Как будто моя старость — что-то постыдное и отвратительное... Что-то, что надо скрывать от всех. Я надеялась, что когда ты сдашься и уйдёшь, она наконец-то примет меня...»
— Кого ты опять привела? Молдаванка? О, боже! Молдаване, цыгане... Ты хочешь, чтобы она меня ограбила? — крикнула старушка своей дочери, увидев меня.
Да, я приехала в Москву из Молдавии. Мне было двадцать семь лет, и моя семья нуждалась в деньгах — маме предстояла операция, к тому же на нас висел ипотечный кредит. Поэтому я отправилась на заработки. Я отвела на это год, максимум полтора. А затем снова хотела вернуться к нормальной жизни.
Поэтому, выслушав рекомендации своей работодательницы, 60-летней Алевтины Александровны, я терпеливо приступила к своим обязанностям по уходу за её 84-летней матерью. Это оказалось нелегко. Я умывала и причесывала её, стирала её одежду и готовила диетические блюда, приносила продукты и лекарства, а моя подопечная оставалась мрачной и враждебной.
С каждым днём мне становилось всё труднее вставать с постели и выполнять свои обязанности. Открыв глаза, я долго лежала и прислушивалась к звукам, доносившимся из комнаты Веры Ивановны. Вот она уже ворочается в постели... Шаркает тапочками... Стоны... Кашель... Вот она проклинает «эту ленивую молдаванку»...
Эта работа была не для слабонервных. Кроме того, что приходилось постоянно выслушивать недовольство и оскорбления, я ещё и недосыпала. Каждый вечер, когда Вера Ивановна ложилась спать, я допоздна наводила порядок в квартире, готовила или ходила в ночной супермаркет, потому что днём старую женщину нельзя было оставить и на минуту.
С каждым таким утром мне становилось всё труднее убедить себя остаться в этом доме ещё на один день. Сил мне придавало только одно — я должна была заработать денег для своей семьи.
Но моему терпению всё же пришёл конец, когда через полгода Вера Ивановна обвинила меня в краже 5 тысяч рублей, которые она якобы оставила на буфете. Я объясняла ей, что это не так, потому что я протираю мебель каждый день и не видела никакой купюры.
— Точно! — процедила она в ответ. — Ты специально так часто убираешься, чтобы украсть у меня всё, что я забуду спрятать.
Я была в полной растерянности. Эта женщина была неисправима! Разразился грандиозный скандал. Вера Ивановна позвонила дочери, та приехала сама, а затем вызвала полицию. После тщательного обыска квартиры (и в первую очередь моих вещей) купюра была найдена — в сумочке Веры Ивановны. Полиция ушла, Алевтина тоже, но старушка и не думала извиняться передо мной. Она надменно молчала.
Честно говоря, эта история меня доконала. Моё терпение было исчерпано.
— Я ухожу, — объявила я ей и начала собирать в чемодан свои вещи, одежду и документы, разбросанные по всей комнате, в которой я жила.
— Ты хочешь бросить хорошую работу в Москве? — удивилась она, стоя в дверях. — Ведь в вашей Молдавии вам не на что жить.
— Ничего, — ответила я. — Какая-то работа у нас тоже найдётся. Я уверена, что справлюсь.
— Так зачем ты вообще сюда приехала, раз так испугалась трудностей? — спросила она, поджав губы.
— Чтобы заработать денег на операцию матери и быстрее выплатить ипотеку, — выпалила я, хотя Вера Ивановна была последним человеком, с которым мне хотелось бы откровенничать. Видно, нервы у меня были на пределе. — Жаль, но больше я не хочу здесь оставаться. Пусть я заработаю меньше, преподавая в школе, но, по крайней мере, никто не назовёт меня воровкой! И никто не станет меня оскорблять. А вы ищите кого-нибудь другого, кто будет вам помогать. Мне уже жаль этого человека…
Какое-то время мы стояли друг напротив друга, пристально глядя одна на другую. Она была на голову ниже меня, худая, бледная и морщинистая, но взгляд её голубых глаз мог пронзить человека насквозь. Но в тот момент я её больше не боялась. Всё, конец! Я ухожу. Я уже собиралась повернуться и начать снова паковать чемодан, когда услышала её тихие слова:
— Ты терпишь всё это, чтобы спасти свою мать?
Её слова меня очень удивили!
Я, скорее, ожидала очередного сарказма в свой адрес, но Вера Ивановна задала этот вопрос совершенно другим тоном. В нём уже не было презрения и высокомерия, а самое искреннее удивление и даже... сожаление?
— А что в этом странного? — сказала я. — Я её единственная дочь. К тому же… «спасти» — слишком громкое слово. У мамы просто большие проблемы со зрением. Катаракта. К счастью, сейчас это лечится. Нужна операция, простая процедура, максимум полчаса под наркозом.
— И что? У вас нет государственной медицины? — удивилась Вера Ивановна. — Вам обязательно придётся платить за лечение?
— Конечно есть, — ответила я. — Но в государственной больнице операцию приходится ждать долго. А я не хочу, чтобы моя мама страдала ещё много месяцев, отказываясь от чтения газет, любимых книг или разгадывания кроссвордов — всего, что она любит. С плохим зрением жить нелегко. Она упорно трудилась всю свою жизнь. И мне хочется, чтобы она жила комфортно, по крайней мере, на пенсии и...
Я остановилась на полуслове, увидев, как на глазах старушки выступили слёзы. Она тут же опустила голову, но по тому, как вздрагивали её плечи, было видно, что она плакала. Жалость к этой старой женщине захлестнула меня! Я уже не чувствовала обиды.
Я осторожно обняла её, опасаясь, что она снова на меня накричит. Она дёрнулась, напряглась, а затем крепко прижалась к моему боку. Я была в шоке! Тем временем Вера Ивановна плакала, плакала и не могла остановиться.
— Мне жаль, — прошептала она наконец после долгой паузы. — Я была очень несправедлива к тебе. Не знаю, что на меня нашло... В конце концов, я не такая уж и плохая...
— Ничего страшного, ничего страшного, — я погладила её по седым волосам.
Мне стало немного неловко рядом с этой неожиданно изменившейся старой женщиной. Поэтому, чтобы как-то сгладить ситуацию, я примирительно добавила:
— Просто мы с вами не совпали характерами, не вписались так сказать и…
— Нет, это не то! — она подняла голову, освобождаясь из моих объятий.
Я испугалась, что она снова на меня накричит.
Тем временем старушка крепко сжала мою руку.
— Я признаюсь тебе, — прошептала она прерывающимся голосом. — Я мстила тебе за свою дочь. Алевтина предпочитает нанимать сиделок, чем заботиться обо мне. Она приходит сюда только раз в месяц, приносит деньги... Она разлучила меня с моими внуками. Как будто я — чумная. Как будто моя старость — что-то постыдное, отвратительное. Что-то, что надо скрывать... Знаешь... Наверное, подсознательно я надеялась, что когда ты сдашься, она наконец возьмёт меня к себе.
Нервное напряжение этого дня закончилось тем, что мы плакали обе. Надо ли говорить, что я осталась?
С тех пор наши отношения полностью изменились. Сначала мы застенчиво и сдержанно начали сближаться в разговорах. Вера Ивановна рассказывала мне о своей жизни (она одна воспитывала дочь), а я ей — о своём странном браке на расстоянии, о том, что мой муж работал на стройке на Кубани, чтобы выплачивать кредит за квартиру, а я — в Москве. Что из-за этого мы не можем и думать о ребёнке, хотя мы оба так мечтали о нём...
В конце концов, мы с моей подопечной подружились. Вера Ивановна оказалась добрым и чутким человеком. Она была рада, когда я сообщила ей об успешной операции моей матери, обеспокоенно спрашивала, сколько ещё взносов нам предстоит заплатить по кредиту, и даже дала мне денежную премию, чтобы я смогла съездить к мужу на несколько дней.
К сожалению, этой неожиданной дружбе не суждено было продлиться долго. Через четыре месяца после нашего примирения Вера Ивановна умерла. Она скончалась мирно, во сне. После того, как её увезли, я прибирала в квартире, попутно складывая в чемодан свои вещи и глотая слёзы. У меня было чувство, будто я потеряла близкого человека.
Неожиданно в квартиру явилась явно взволнованная Алевтина с элегантно одетым мужчиной средних лет, который представился адвокатом Веры Ивановны.
Я настороженно поздоровалась с ними, подспудно ожидая, что меня могут опять в чём-то обвинить.
И тут незнакомец удивил меня, едва не сбив с ног своим сообщением:
— Я хотел бы проинформировать вас о завещании, которое оставила Вера Ивановна. Вам завещаны… — и он назвал сумму.
Невероятно! Именно столько мне было нужно, чтобы закрыть ипотечный кредит!
— Какие уловки ты использовала, чтобы заставить мою мать дать тебе столько денег? — прошипела со злостью Алевтина.
Я посмотрела на неё с удивлением.
— Какие уловки? Я лучше их вам покажу! — я улыбнулась и… крепко обняла её.
И когда она, визжа от возмущения, вырвалась из моих объятий, я пошла в свою комнату за телефоном. Мне нужно было срочно сообщить мужу, что мы возвращаемся домой.
Читайте ещё истории из жизни: