80‑я весна
Еще одна весна. Долгожданная, ласковая. Ее всегда ждешь, словно она будет самой лучшей, и все невзгоды уйдут вместе с талым снегом, и цветы раскрасят серые обыденные дни, и песни родятся новые светлые, радостные.
Почему мы всегда так рады весне? Не потому ли, что в жизни нашей страны именно весной произошло событие, которого ждали все от мала до велика. Ждали, когда прятали сами от себя крошки хлеба на потом, чтобы завтра не умереть от голода. Ждали, когда хоронили павших под обстрелами и бомбежками своих друзей и любимых. Ждали, когда отправляли матерям письма с казенными штампами, и сухими строчками, которые рвали сердца. Ждали, когда падали у станков и в полях от непосильного труда. Ждали… И дождались. Она пришла — Победная весна.
Сегодня той весне исполняется 80 лет. Кажется, что мы знаем о Великой Отечественной все. Подсчитаны разбитые танки и самолеты, подведены убытки от сожженных и разрушенных деревень и городов, более-менее точно установлено число погибших в боях, умерших от ран, бомбежек и голода. И все же трудно, практически невозможно осознать пережитые в те годы боль и страдания, масштабы испытаний, которые обрушились на страну и народ. Что помогло выжить, не утратив человечность и честь? Понять можно, изучив самые точные и самые достоверные документы тех лет, которые хранят и отражают души наших победителей. Стихи. Рифмы, рожденные на полях сражений, под огнем, избежавшие цензуры и зачистки историков.
…Я не с чужих рассказываю слов…
В 1938 году бийское литературное объединение „Парус“ насчитывало 240 имен писателей и поэтов. Большинство из них ушли на фронт в первые дни войны, в их вещмешках хранились блокноты и карандаш. С ними не расставались ни в боях, ни минуты затишья. Свою боль и веру в победу они выплескивали на бумагу, рифмы рождались сами собой. Писать начинали даже те, кто никогда ранее не писал стихи. Позже фронтовые поэты признаются: взяться за перо их призвала война.
…На войне не до сонетов,
Но случалось на войне —
И солдат слагал куплеты
О любви и о весне.
И солдат стихом порою
Сам с собою говорил
Перед боем, после боя —
Потому, что жизнь любил.
Это стихотворение Михаил Длуговской написал уже после Победы. Но самыми пронзительными были те, что фронтовые поэты писали в окопах.
Третьи сутки с боем отступаем
От родных, от взломанных границ.
Кружит пепел, как метель седая.
Пахнет гарью выжженных пшениц.
Гром и скрежет, рыжий дым над полем.
Небо черное. Земля в огне.
„Хлеб горит!“ — солдат вздыхает с болью, —
Паренек впервые на войне.
На Алтае был он трактористом.
Зябь пахал и поднимал пары.
…Говорит о хлебе запашистом,
А в мешке таскает сухари.
Сухари те выдал пехотинцу
Старшина в запас на черный день.
Он же раздает их, как гостинцы,
Детворе сожженных деревень.
Старшина, понятно, смотрит в оба,
Только что поделать старшине:
Человек, рожденный хлеборобом,
Щедрым может быть и на войне.
Строчки ложились на бумагу порой не всегда ровно, спешили записать рифмы. Спешили, потому что не знали, что с ними будет завтра, но в одном были уверены — Победа будет за нами.
…Мы сломаем хребет проклятому
Уползет враг обратно в логово.
И затянем песню победную
Мы с тобою — сибирские соколы.
В тихий дом на окраине города
Я вернусь, нахлебавшись кровью.
„Отогрей меня, мама, любовью“
Прохриплю ей сорванным голосом.
Чтоб забыть, как слетают головы
С плеч людей взрывами адскими.
Чтоб забыть, как тошнит от контузии,
И фашистскую речь эту гадскую.
Хочет враг уничтожить все наше,
Но, подавится он штыками,
Ведь не знает он — гад проклятый
С кем связался — с сибиряками…
Это стихотворение датировано 1942‑м, автор неизвестен. Погиб? Его блокнот развеяло ветром, и лишь отдельные страницы сохранили проходившие мимо бойцы? Выбросить рука не понялась. Да и как можно было выбросить такие стихи. Не беда, что рифма прихрамывает, зато — сколько чувств, сколько стремления к жизни, веры в родной дом и маму.
Чем сильнее была ненависть к врагу, тем острее становилось слово. Чем пронзительнее боль, тем жестче рифма. Все‑таки большинство фронтовых поэтов не знали, что такое рифма, не задумывались о ямбах и хореях. Стихи писали сердцем, от того они и сегодня, спустя годы не оставляют нас равнодушными, будят наши души, и не дают уснуть памяти.
…Железный крест иметь охота?
И нет числа очередям из боевого пулемета
По нашим детям, матерям…
Чтоб никогда бандит немецкий
На нашу Родину не лез,
Не пожалей, народ советский,
Бандиту деревянный крест.
Эти строки с призывом к мести бийчанин Александр Куклин написал в 1941 году. Впереди были долгие-долгие версты фронтовых дорог, политых кровью и потом наших солдат и офицеров. Но Куклин продолжал писать, сам того не понимая, что пишет летопись не только своих эмоций, но своих боевых товарищей. На календаре 44‑й, и бийский поэт освобождает оккупированные немцами области и республики.
…Как увидел, то осталось
Вместо наших деревень,
Я забыл навек усталость.
Ночь без сна, и серый день…
Каждый день мне надо фрица,
Или двух отправить в ад.
А иначе мне не спится,
Будто в чем‑то виноват…
Эх, признаюсь по секрету,
Мне ведь лично, самому
Надо выгнать гадость эту,
Чтобы не было в дому…
Стихи, ставшие откровением, фронтовики переписывали, странички бережно хранили, дарили и читали друг другу. Строчки-исповеди помогали в бою. Рифма, словно солдаты сражалась с фашистами рядом с ними, оберегала и поддерживала. Придавала мужества и сил в бою, иногда помогала рассмеяться смерти в лицо и выжить. А еще письма со стихами отправляли домой: в письмах на заводы и в колхозы, в треугольниках — женам и детям, как свидетельство того, что что они живы и продолжают сражаться.
После войны алтайский поэт Марк Юдалевич напишет:
…Я не с чужих рассказываю слов:
Я рыл окопы, грелся у костров,
Спал на шинели крепче, чем в постели,
И слушал пули, как они свистели.
Поэзия — не край медовых сотов,
В ее владеньях мужество в цене.
Будь на Парнасе первым или сотым,
Гора Парнас доступней с тех высоток,
Которые мы брали на войне…
…Солнце удели пол-диска…
В победе не сомневались. Не допускали такой мысли ни на секунду. Даже в самые тяжелые и кровавые дни. Об этом очень ярко и с твердой верой в 1941‑м, когда враг смотрел на Красную площадь в бинокль, бийчанин Яков Почекутов написал стихи, посвященные своим землякам и командиру Ивану Некрасову.
…И вот восход багрян встает
И солнца луч уже играет.
Некрасов в бой бойцов ведет,
И враг от Ельни отступает.
Хвала и честь сибирякам,
Бойцам Отчизны за свободу.
Их подвиг перейдет в века,
И будет памятен народу!
Не поверить таким строкам было нельзя. И им верили, как и в то, что если и погибнут, то не напрасно, их будут помнить, их имена будут хранить семьи и фронтовые друзья. Еще один бийчанин Иван Меликов написал об этом задолго до того, весеннего последнего боя.
…Все пройдет, пройдут и эти годы
И в житейском счастье, может быть,
Мы забудем тяготы походов,
Но, друзей погибших не забыть.
Не забыть! Но, нынче обелисков
Под обстрелом возвести нельзя.
Солнце! Солнце! Удели пол-диска!
Я поставлю памятник друзьям.
Сегодня, с высоты лет, можно много говорить о художественной значимости фронтовой обожженной рифмы. Говорить, разумеется, можно. Но имеем ли мы на это право? Нет. Не имеем. Потому, что написаны они сердцами. Только так можно было рядом с ненавистью совмещать вызывающий юмор, только так можно было дразнить врага и выказывать ему свое презрение. Виктор Савин, например, в перерыве между боями переписывал заново любимые песни, которые тогда были популярны. И их уже не перечитывали, их — пели.
…Вот эта улица, вот этот дом,
В городе нашем далеком, родном.
Улицу эту врагу не пройти.
В дом этот светлый ему не зайти.
Пушки и танки фашистов громят,
Летчики наши на Запад летят.
Черного Гитлера черная власть
Крутится, вертится, хочет упасть.
Врага не надо было бояться. Его надо было бить. Вот и создавали сами себе настроение. Кстати, политруки, отвечающие за моральный дух солдат и офицеров, к такому творчеству относились очень хорошо. Часто просили написать что‑нибудь подобное, чтобы прочитать бойцам перед боем.
…Ехал Гитлер через реку,
Видит Гитлер — Сталинград.
Сунул фюрер лапу в пекло,
Распрощался с лапой гад.
Ганцу храброму — каюк.
А что там Гитлер мечется?
Он, однако, ищет крюк,
Чтоб на нем повеситься…
Война разделила жизни на „до“ и „после“. Безжалостно разорвала. Миллионы до „после“ не дожили. Тоска по ним сквозит во фронтовых стихах, кровоточит рифма, кричит. Об этом тоже писали на фронте, среди них бийчанин — Александр Соколов.
…Повзрослели в войну мы на тысячи лет.
И теперь не пойму: был я юн или нет?
Наяву и во сне как в кошмарном бреду,
Вижу юность в огне, а помочь не могу.
И была ли она — эта юность — моей?
Поглотила война даже память о ней.
Надо было выжить, любой ценой. И они выжили, ради нас, ради Победной весны. Безусые мальчики и девочки с косичками, которым пришлось надеть шинели и шагнуть в пламя. Особое место во фронтовых стихах занимают девчонки, которые сменили бантики на пилотки. О них много писал Николай Мотовилов.
…Вы просто моду познавали,
Давая клятвенный обет,
Когда шинели надевали —
Девчонки довоенных лет.
В войну шагавшие колоннами,
Вы встали в строй в свой юный век,
Младые русские Мадонны —
Девчонки довоенных лет.
Любя страну свою родную
В мороз и стужу, в дождь и снег,
Вы грели Родину святую,
Девчонки довоенных лет…
Все готовы были выдержать ради жизни. Страдания, голод, холод… Одного только сердце не выдерживало. Только одного… когда видели, как гибнут дети, которые даже часто не понимали, что с ними происходит. Почему уснула и не просыпается мама? Почему по косичке сестренки струится алой дорожкой кровь? И тогда рождалась другие строки. Навзрыд, сквозь слезы слова складывались в гневные рифмы, и казалось, что их не хватит, чтобы выразить свои надорванные чувства, чтобы проклятие пало на тех, кто возомнил себя сверхнацией. Такие стихи и сегодня воспаляют мозг. А бойцы — поэты, видевшие тысячи убитых детей, спешили рассказать о каждом случае, чтобы помнили. Один из таких случаев бийчанин Дмитрий Кедров описал в 1942‑м году.
…Над проселочной дорогой пролетали самолеты.
Мальчуган лежит у стога, словно птенчик желторотый.
Не успел малыш на крыльях разглядеть кресты паучьи.
Дали очередь и взмыли вражьи летчики за тучи.
Все равно от нашей мести не уйдет бандит рылатый,
Он погибнет, даже если в щель забьется от расплаты.
В полдень, в жаркую погоду он испить воды захочет,
Но в источнике не воду, кровь увидит вражий летчик.
Слыша, как в печи горячей завывает зимний ветер,
Он решит, что это плачут им расстрелянные дети.
А когда, придя сторонкой, сядет смерть к нему на ложе,
На убитого ребенка будет эта смерть похожа…
Вот оно — лицо войны. Без камуфляжа. Страшное и беспощадное. Кровоточат фронтовые стихи. Кажется, не было поэта-бойца, который прошел бы мимо, которого не душила бы рифма при виде убитых детей. И мы просто обязаны их читать, это наш долг перед теми, кто так и не стал взрослым. Александр Соколов, в 1942‑м сам еще совсем юный, тоже пережил такое потрясение.
…Я помню бой под хмурым небосводом,
И чью‑то дочь в березовом леске.
Она лежала перед всем народом
В чем родилась с клочком волос в руке.
В ее груди зияющие раны
Солдат сковали в жуткой немоте.
Над ней склонились в тихой скорби травы,
Дивясь ее девичьей наготе.
И вдруг сердца захолонуло наши
Немеркнущей картинкой роковой,
Поднял солдат с земли две белых чаши
С запекшейся пурпурною каймой…
Нет. Не могу.
Ты, память, будь добрее!
Пойми, меня опять огнем палит.
Ведь с каждым годом боль та тяжелее,
И чью‑то дочь забыть мне не велит.
…Нас в России ждут!…
Сорок первый, сорок второй, сорок третий, сорок четвертый и вот он — долгожданный — сорок пятый. Менялась обстановка на фронте, менялись стихи. В них — огромное стремление, дойти, добить, посмотреть в глаза врагу в его логове, а потом…. Потом жить! Об этом, оставив позади тысячи фронтовых километров, в центре Европы весной 1945‑го писал Николай Мотовилов.
…Мы прошли с боями путь нескорый.
Руть* длиннее тысячи дорог.
Пепел от пожаров Ратибора
Под колеса наши пухом лег.
Мы спасли мосты и замки Праги.
Из Варшавы выбили беду.
Пусть горит свобода светом радуг.
До свиданья, нас в России ждут!
Фронтовые поэты. Сколько раз листки с их стихами заливало кровью. Сколько раз разлетались в клочья, растерзанные снарядами, их драгоценные блокноты. Обожженная рифма и сегодня кричит, обращаясь к нам: „Люди, помните! Такое забывать нельзя!“ Многие бойцы, чьим дополнительным оружием стали карандаш и бумага, остались поэтами и после Победы. Изданы сборники фронтовых стихов. Их можно найти в библиотеках и на литературных сайтах в интернете. Память живет.
И весна Победная шумит ликует. И мы ждем ее каждый год, чтобы достать фотографии своих героев, всмотреться в их удивительные лица и понять, что мы — это они, мы — их продолжение.
---------------------------------------------------------------------
Примечания:
* Руть — краткая форма слова „рутина“
Марина Волкова
