Когда ушёл папа, Полине было десять. Она запомнила тот день, потому что это был день её рождения. Большой, красивый торт, подарки и застолье. А потом папа снова выпил и понеслось. Поля знала, что они с мамой снова будут ругаться, поэтому сбежала из-за стола раньше, чем доела свой кусок торта. Заперевшись в комнате долго обнимала подаренного мамой плюшевого медведя и делала вид, что не слышит, как родители обвиняют друг друга во всех бедах и несчастьях.
Иногда она обвиняла себя. Думала, что это с ней что-то не так и поэтому у неё всё не так, как у других детей. У тех были любящие папы и мамы, наполненные теплотой и яркими впечатлениями семейные выходные, общий интересный досуг, что же случилось с её родителями? Почему они ненавидят друг друга? Зачем бросаются обидными словами? И ведь они не жили в нужде. И папа, и мама работали. У Полины всегда были красивые вещи и лучшие игрушки, только вот счастья ей это изобилие не прибавляло. Сколько она себя помнила, родители ругались. Достаточно было самого малейшего пустяка, чтобы вспыхнул конфликт. Их дом, пусть и обставленный хорошей мебелью и современной техникой, был холодным и неуютным. Даже ее комната. Она всегда заходила в это свое розовое буйство красок и отчетливо ощущала, что стоящие в чинном порядке дорогие куклы в нарядных платьях и плюшевые мишки с накрахмаленными бантиками на толстых шейках словно бы скучают, смотря на хозяйку печальными глазами. Им бы сейчас примкнуть к какому-нибудь безудержному детскому веселью, которое босыми ножками по теплому полу вприпрыжку и звонкому хохоту до колик в животе, а им приходилось жить в этом унылом царстве унылой принцессы. Кстати, папа так ее частенько и называл – «унылая принцесса».
– Унылая принцесса, что пригорюнилась? Нос выше держи, – усмехается, треплет по волосам небрежно и снова взгляд переводит на дисплей телефона. Он пропадал там все время. Мама на это тоже часто ругалась.
Легко сказать – выше нос, когда в ушах до сих пор звенит от звука бьющейся посуды, маминой истерики и причитаний.
И сейчас та же песня. Очередной день рождения закончился скандалом. Полина даже не удивилась, проскользнув в свою комнату и встретившись глазами с печальными куклами. Она запомнит этот день. Потом, много лет спустя, когда будет искать ответы на вопросы, едва ли не стоившие ей жизни, поймет, что запомнила…
В день ее десятого дня рождения папа собрал свои вещи и, не прощаясь с Полей, захлопнул за собой дверь. А мама крикнула ему вдогонку: «Ну и катись! Нам проще будет!»
Стало ли им проще или легче? Поля не знала. Как не знала, отчего мама плачет по ночам в подушку. Плакала и Поля. Нечасто, лишь когда видела других детей с папами. Они им покупали мороженое и водили на аттракционы.
Не то чтобы с уходом папы всё стало совсем плохо. Напротив, дома было тише. Мама хоть и задерживалась теперь дольше на работе, а на выходных все чаще отдавала Полину бабушке, все же была спокойнее и менее нервной, чем когда с ними жил папа.
Так прошло пару месяцев. Был уже июнь, бабушка – учительница выпустила очередной класс и ушла на каникулы. Поля переехала к ней почти насовсем. Нет, мама ее, конечно, иногда забирала. И в парк они вместе ходили. И всегда возвращалась с подарками, только вот бабушка все равно грустно вздыхала и качала неодобрительно головой, когда смотрела поспешно убегающей дочери вслед.
–У тебя ребенок, Людмила, ты это понимаешь? Дочери нужна мать, а у тебя… все мысли только между ног…– в один прекрасный раз прошептала бабушка матери Полины на пороге квартиры, когда та снова привела девочку на ночевку к бабуле.
Та отвела внучку в бывшую спальню Людмилы и закрыла за ней дверь, только Поля все равно слышала их напряженный разговор. – Ты вообще знаешь, я словно бы и не жила все эти годы! Ясно тебе?! А как он снова появился, так мир ярким опять стал! Как в школе!
–Ты не в школе!
–Меня оставь! Хочешь, чтобы я как ты? Всю жизнь с нелюбимым, который еще и рогов навешивает направо и налево?! Не дождетесь! Я свое счастье заслужила!
–Какое счастье?! Ты хоть понимаешь, во что влезаешь? Зачем ты ему нужна с прицепом?!
–Когда женщину любишь, и с прицепом возьмешь! Вон, мой бывший, козлина, ушел же к своей коллеге сраной- и ничего, что у нее сын от другого. Что- то я не видела, чтобы у него отцовский инстинкт взыграл и он про дочь свою вспомнил… А ты меня не учи- своих сопливых школьников уравнения решать учи, а в мою жизнь не лезь! Я его знаешь, как люблю?! Он когда ко мне прикасается, у меня внутри все замирает! Я за это счастье любого порву…
–Людка… Дура…– причитала бабушка, а Поля все понять не могла, что такое «навешивать рога направо и налево» и все пыталась представить, как это выглядит.
Мама стала красивее. Появился в ее глазах озорной блеск, прическу сменила, гардероб пополнился яркими платьями всех возможных оттенков и узоров. Полина даже не выдержала как- то, любуясь на нее, крутящуюся перед зеркалом, когда та на пять минуток заскочила к бабушке, в сердцах произнесла:
–Мам, а ты оставишь мне все эти платья в наследство, когда я вырасту?
Мама перевела на Полю удивленный взгляд. Словно зависла на пару мгновений. А потом рассмеялась.
–Девочка моя, я тебе десятки новых куплю!
Полина почему- то радость мамы не разделяла. Она чувствовала себя обделённой и одинокой. Слово «куплю» уже давно у нее не вызывало ни энтузиазма, ни радости. Ей всегда казалось, что этими самыми «подарками» родители словно бы откупаются от нее. И ведь правда, так оно и было, оказывается. Вот, папа, он ведь ей все время что- то покупал. А теперь? Теперь пропал, словно бы его никогда вовсе и не было в их жизни. А ведь ей казалось, что родители не пропадают… Ну как так? Был папа- и нет его…
Да и мама отдалялась от дочери все дальше. В школе начались проблемы. И дело было даже не в пресловутой тройке по русскому языку, а в отношении одноклассников. Полина была высокой и угловатой, за что суровым и беспощадным кворумом пресловутых «лидеров» получила прозвище клюшки. Девочки в ее возрасте уже в открытую заигрывали с мальчиками, а другие и вовсе уже с ними встречались и, как торжественным шепотом говорили в туалетах школы, даже «сосались». А ей было страшно взрослеть. И стыдно признаться, что она все еще играла в куклы и смотрела мультики. Начались долгожданные каникулы- и на июль и август они с бабушкой уехали в деревню, к родственникам бабушки. А когда к сентябрю снова вернулись в уже пахнущий ранней осенью город, дома Полину ждал новый «папа». Папа… Так она велела Поле называть его. Сама же Полина понимала, что никакой он не новый папа. Он просто чужой дядька с цепкими глазами. Такими, что словно гвоздями к полу прибивают. Ко всему прочему ещё и злой, как собака. Именно так Поля называла его в мыслях. И что только мама могла в нем найти? И почему смотрит на него с таким восторгом и обожанием? На саму Полину она так никогда не смотрела.
Отношения у них сразу не сложились. «Папа» словно бы делал одолжение, что живет с ними. Как- то Полина даже ненароком услышала, как он говорил, что, мол, терпит ее дочь только потому, что любит Людмилу. При самой Полине они почти никогда не разговаривали, лишь перекидывались общими односложными предложениями. А еще ей строго- настрого было запрещено заходить в «родительскую спальню», как пафосно, с придыханием называла мама свою комнату, куда теперь поселился и этот Дмитрий. Иногда Поля слышала доносящиеся оттуда странные звуки- и ей казалось, что мама то ли плачет, то ли жалобно стонет, что этот дядька делает ей больно. Даже порывалась пару раз ворваться туда и остановить его, чтобы он не мучал мамочку, но в нерешительности застывала рукой на дверной ручке.
Опасения ее были не напрасными. Этот Дмитрий был злым человеком, нехорошим. Она в сущности ничего о нем не знала- мать не рассказывала. Только то, о чем причитала бабушка. Что он ровесник матери, они вместе учились в школе и встречались. Что он «примак», который пришел на все готовенькое, сам неудачник, а сидит на шее у Людмилы. Наверное, не будь тех самых рассказов- настрополений бабули, может и не произошло бы то, что произошло…
Был вечер. «Семья», как опять же, торжественно называла их мать, ужинала на кухне- Людмила теперь все время готовила, и это было странно, потому что раньше на это никогда не хватало времени, ведь она так уставала на работе. Полине, честно говоря, есть совсем не хотелось. Травля в школе продолжалась. Каждый учебный день- каторга. Настроения никакого. Она ковыряла вилкой в тарелке, витая в своих мыслях, как вдруг услышала крик. –Села ровно и взяла в руки приборы как человек!
От неожиданности вздрогнула и опрокинула стоящую возле отчима чашку с чаем на пол. Та разлетелась на десятки осколков, оставив по центру кухни светло-коричневую кляксу заварки.
–Растяпа невоспитанная! Что натворила! Встала и вылизала пол языком!
Внутри все встало колом. Сжала маленькие кулачки на худеньких ручках, вздернула нос.
–Не буду! – голос дрожащий, но решительный!
–Ах ты, сучка малолетняя! Я тебе сказал, быстро пол вылизала и чтоб блестел! Дармоедка! Ты эту чашку покупала, чтоб ее бить?! Только и можешь что на шее у матери сидеть! – не успокаивался он.
Поля и сама не помнила, откуда в ней взялась эта внутренняя сила.
– А ты ее, что ли, покупал?! Если тут кто и есть дармоед на шее у матери, так это ты!
Лицо Дмитрия потемнело от злости. Никогда еще Полина не видела, чтобы лицо человека выражало такую ярость. Оно как в фильмах ужасов, когда показывают, как под кожей селятся монстры, словно бы жило своей жизнью, играя желваками.
Он медленно встал, расстегивая ремень. Сложил его пополам и замахнулся. Первый удар пришелся по руке Полины, которой она тщетно пыталась прикрыть лицо. Не помогло, потому что почувствовала, как зашипела, словно от ожога кожа на лице. Он воспользовался ее агонией и замешательством. Схватил, мастерски, словно бы занимался этим полжизни, перекинул ее через свою коленку и начал бить. Долго, умеючи, планомерно. Полина кусала губы до крови, чтобы не заплакать. Потом не выдержала и зарыдала. Рыдания перешли в вой, а потом- лишь в обреченное всхлипывание, за которым не было уже ничего. Только дикая боль, разливающаяся лавой уже не только по попе, но и по всему телу, а главное, по сердцу. Она чувствовала, что с ним что-то происходит. И не могла пока дать определение этому чувству. Потом, много позже, она поймет. Ее сердце рубцевалось. Он покрывалось толстым слоем келоидных шрамов, тех, которые делают ткани бесчувственными…
Где в этот момент была ее мать? Почему она равнодушно смотрела на экзекуцию, не спасая свою дочь? Маленькая Поля в душе билась в агонии предательства и отчаяния и даже не слышала, что мама все-таки попыталась заступиться за дочь, а он замахнулся и на неё. Мол, меня так воспитывали, и я так буду воспитывать. Мама замолчала, лишь укоризненно взглянула на дочь и принялась вытирать разлитый чай. Она запомнила этот взгляд сквозь пелену слез и боль. Запомнила и не забудет никогда.
Как только отчим отпустил девочку, она тут же убежала в свою комнату и сначала просто сидела и смотрела в пустоту, а потом долго- долго плакала навзрыд, пока уставшая не уснула. Укоризненный взгляд матери продолжал стоять перед глазами, когда девочка погружалась в сон.
Вообще, стоило отдать должное маме, она часто заступалась перед своим новым мужем за Полю. Иногда отхватывала и сама, за что потом злилась опять же на Полину, замазывая тональником сине-желтые синяки на щеках.
– Что с тобой не так, а?! – шипела заталкивая её в комнату. – Все дети как дети, а ты как наказание какое-то! Сядь и подумай о своём поведении! И я тебя прошу, прекращай злить отца! Не провоцируй его! Не смотри волком!
– Он мне не отец! – крикнула как-то в ответ, за что получила пощёчину. От неё же, от матери.
– Он тебя кормит и поит, значит его отцом называть и будешь! Твой папаша – он где? Сделал и молодец? А я для тебя кто? Тоже чужой человек?! Из-за тебя Дима злится, получаем обе!
Потом она захлопывала перед лицом Полины дверь и заставляла сидеть в комнате часами. А Поля сначала давилась в своем отчаянии несправедливости, искренне не понимая, как это мама не видит, что от этого самого «папы» помощь минимальна, что все на своем горбу тянет мать, а он лишь делает вид. А потом отчаяние сменилось апатией. Она больше ничего и никому не хотела доказывать. Полине нравилось сидеть взаперти. Нравилось не видеть и не слышать их. Наверное, с тех пор она и полюбила читать книги. В них находила то, чего не видела в реальности. Сказки, чудеса и приключения, а когда стала постарше перешла и на романы о любви.
С детства была мечтательницей, жизнерадостной и улыбчивой. Ей нравилось быть собой, а не той, кем бы хотела видеть её мать. Поле нравилось рисовать, и делать своим куклам макияж. Иногда и себе. Она разрисовывала лицо, надевала какое-нибудь из красивых платьев мамы, в ход также шли туфли на десяток размеров больше. А потом дефилировала перед зеркалом, словно манекенщица, которых видела по телевизору. Старалась делать это как можно дискретно, чтобы никто не узнал, но раз отчим все-таки ее поймал, завалившись домой пораньше. – Это что еще такое? – заскользили его противные, въедливые глаза по оголенным ногам девочки, – ты что тут учинила? Я тебя спрашиваю! Что разукрасилась, как шалава?!
Полина дернулась от его слов, как от удара током. Быстро сбежала в ванную, долго-долго терла лицо и мылась, словно бы смывая с себя грязь. А ей и правда казалось, что на ней грязь – от того его взгляда, неправильного, совсем неправильного… Так не смотрят папы.
Выскочила из ванной только после того, как приоткрыла дверь и убедилась, что никого в коридоре нет. Заперлась в своей комнате и по привычке долго-долго сидела, смотря в темнеющую по мере того, как вечерело, пустоту.
А вечером пришла мать. Они с «отцом» сначала долго о чем-то говорили, а потом Людмила все-таки зашла в комнату к дочери. Та уже спала. Вернее, делала вид, что спит. Женщина почему-то сразу поняла, что дочь имитирует сон, а может быть, ей просто было все равно и церемониться с ее отдыхом она не собиралась…
– Мы поговорили с папой и решили, что тебе лучше перейти в интернат, Полина, – сказала она сухим, словно бы полым голосом.
– Вы хотите сдать меня в детский дом? – спросила и почувствовала, как слезы подступают комом.
– Нет, что ты, дочь! Интернат- это школа! Еще и хорошая, элитная. Я тебя куда попало не отдам, ты же знаешь… Там и танцы, и музыка, и пение, и языки. На самом деле, уже не первый месяц об этом с ним говорим. Я много работаю, бабушка старая, некому заниматься твоим воспитанием, а папа слишком сильно переживает за твое неподобающее поведение… Так что интернат- самый правильный вариант, дорогая. Уверяю, тебе понравится. Там не только девочки будут, но и мальчики, правда, в разных потоках. Огромный компаунд на природе, рай для подростков. В твои годы я бы только и мечтала о таком.
Полина слушала мать и холодела он понимания того, что о том, чтобы избавиться от нее и, наконец, зажить «нормальной» жизнью, они с ним решили не сегодня и не вчера. Этот план существовал давно.
– Хорошо, м…– замялась Полина на полуслове, так и не выговорив «мама». Оно застряло у нее в щиплющем горле. И даже про себя девочка могла теперь называть Людмилу только «матерью». Мягкое «мама» ушло навсегда, как и все последние детские иллюзии. С понедельника следующей недели Кроссовер матери уносил ее, шебурша шинами по асфальту, в сторону загородного пансиона-интерната. Полина не оглядывалась и ничего не чувствовала. С собой она взяла только самое необходимое. И даже ее печальные куклы остались там – в так и не ставшей родной квартире, из которой ее удалось устранить на целые шесть лет, пока уже девушка Полина не закончила школу и не поступила по ЕГЭ в институт.
Продолжение следует…
Контент взят из интернета
Автор книги Анастасия Шерр, Иман Кальби
