Все на своих местах. Все по-прежнему нагло смотрят на него. Эдик направился было к двери, но дорогу ему перегородил толстяк с рассеченной бровью: – Подписка о невыезде! – произнес он. – Уйдите с дороги! – ответил Эдик. – Вам нельзя уходить! Эдик попытался обойти этого толстяка, но ничего не получалось. Толстяк нагло перекрывал ему дорогу. Эдик обхватил голову руками и бросился в сторону двери. Но толстяк схватил его и заломил руки за спину. Любое движение причиняло теперь Эдику дикую боль. Он так и стоял в согнутом положении со скрученными за спиной руками. – Что вам от меня надо? – в отчаянии воскликнул Эдик.
– Да мы сами пока не знаем, – отмахнулся длинный. – Почему я? – в его голосе зазвучала мольба. – Попался ты нам под руку просто. Нужен был кто-то, а тут ты. Не упускать же случай. Нам же отчитываться: дело рассмотрено, дело закрыто, преступник наказан. Ну, сам посуди! Сколько же денег на это пришлось бы потрать и сил. А тут за раз: и осудили, и всем хорошо. Ты уж не мешай что ли…
– Нет! Нет! Я не хочу! Пожалуйста! Я не хочу! Толстяк ударил Эдика в затылок и толкнул в середину комнаты. – Ну, разве это аргумент? А ты, ну прямо как ребенок: «не хочу, не хочу», – проговорил судья. – Почему я? Это же все сфабриковано! Дело сфабриковано! Почему именно я? – спрашивал Эдик, потирая и осматривая ушибы на руках. – Почему, почему…
Во-первых, за тебя некому заступиться, так? Так! И мы это хорошо знаем. Во-вторых, ты не будешь сам протестовать, силы воли никакой. С тобой никаких хлопот. В-третьих, нам нравится твоя квартира. Когда все кончится, мы ее…– на этих словах длинный развалился на диване с видимым удовольствием ощупывая подлокотники. Стало очевидно, что для него этот диван уже почти его собственность.
– И вы смеете так откровенно об этом говорить? – Ну, ты же спросил. А мы люди культурные – отвечаем. – Но вы же фактически признаетесь в преступлении! Предумышленном! Найдите другого! Я не стану козлом отпущения! – Как так не станешь? Конечно, станешь. Под отчет. – Вы примите? – Отчего не принять. Это же от души.
– И потом исчезните? – вкрадчиво спросил Эдик. – И не исполню свой гражданский долг? Вряд ли. Дело надо закончить. – Сколько надо подарков, чтобы вы сейчас же исчезли? – Буду с вами откровенен. Подарки – это хорошо. Это может вам помочь. Это расположит меня к вам. Но суд я не могу отменить. Дело запущено, понимаете? И я обязан вас осудить. Вот и второй обвинитель уже перед вами! Вторым обвинителем оказался тот самый толстяк.
– Он? Обвинитель? Да он только что избивал меня! – Это серьезное обвинение. Мы проверим факты, – судья будто бы смягчился и говорил доброжелательно. Но, обернувшись к толстяку, судья тон не сменил и продолжал говорить столь же доброжелательно. – Вы избивали гражданина Трауберга-Федорова, личность которого пока не установлена? – Никогда! – категорично ответил толстяк.
– Вы подтверждаете свои показания? – строго спросил его судья. – Подтверждаю. Судья обернулся к Эдику: – Суд осуществил проверку. Ваши сведения не подтвердились. – Это была проверка? Конечно, он никогда не признается! Но вот же синяки и следы – посмотрите! – Эдик показал руки, покрытые синяками. – Ой-ой, кто это вас так? – сочувственно спросила медсестричка. – Он! Он! Вы мне верите? Вы же должны были видеть! Подтвердите! – воскликнул Эдик.
– Пожалуй, да. Я могу сказать, что мужчина невысокого роста и плотной комплекции, одетый в серый костюм, брюнет, с рассеченной бровью препятствовал вам выйти из квартиры и заламывал руки. Это мои показания. Где расписаться? Всегда мечтала свидетельствовать на суде! Вершить правосудие – это так волнительно! – Суд установил, что факт нападения имел место, но личность нападающего установить невозможно. – Как невозможно? Она же описала его портрет.
– Трауберг, это смешно! Вы находитесь перед обвинителем и теперь всячески пытаетесь ввести суд в заблуждение. Выкрутиться хотите? Не выйдет! Имейте мужество выслушать обвинения! – Но у меня встречное обвинение! Этот человек избил меня! У меня есть свидетель! – Мы установили только, что не этот человек, а человек, похожий на этого человека. Ох, кажется, вы меня запутали.
– Да не кто-то там похожий, а он сам и есть! Он избивал меня! Я требую опознание! – провозгласил Эдик. – Вы ведь можете опознать его? – ласково спросил он медсестричку. – Конечно! Вам помочь – мой долг! Я с радостью! Ведите! – Ну, хорошо. Проведем очную ставку. Пригласите подозреваемого. Толстяк вошел в комнату. Эдик лишь ахнул, взглянув на него. На лице толстяка была маска, которая почти полностью закрывала лицо. Видна была только лишь рассеченная бровь и глаз под ней.
– Почему он в маске? Как же проводить опознание? – пролепетал Эдик. – Послушайте, как же ему не быть в маске? Он утверждает, что он честный человек. И, если он сейчас открыто перед всеми предстанет, перед таким обвинением, это навсегда опорочит его в глазах общества. Без вины виноватый – так сказать. – Но как же его опознать в маске? – Трауберг, вы, в конце концов, забываетесь! Вопросы здесь задаю я, – выкрикнул судья.
Эдик весь съежился. Почему до сих пор ему казалось, что что-то прояснится. Почему до сих пор он верил, что суд, и правда, находится в заблуждении. Почему до сих пор он пытается договориться с теми, у кого одна цель – осудить его. Это же так очевидно. А Эдик все сопротивлялся и сопротивлялся. Судья обратился к медсестричке: – Вы узнаете в этом мужчине человека избивавшего обвиняемого? – Я не могу его опознать, – робко произнесла медсестричка.
Эдик весь задрожал от чувства несправедливости. Почему все это происходит? Эдик, не отдавая отчета в своих действиях, вдруг накинулся на толстяка и сорвал маску. – Он, он! – закричала медсестричка и радостно захлопала в ладоши, – Это он избивал подсудимого Трауберга! Судья с досадой ударил молоточком, и толстяк исчез. – Дело закрыто! – Уходите! Уходите все отсюда! Прочь! – закричал Эдик.
– Ну, уж нет. Есть еще одно дело. И еще один обвинитель. И на этот раз мы, наконец, покончим с этим затянувшимся процессом. – Я устал! Я не могу больше! – простонал Эдик. – Тем лучше. Не будем затягивать процедуру. Судья осмотрелся, но в комнате оставались лишь он сам, Эдик и старушка с вязанием, та самая, которая, якобы, была адвокатом. – Вот ваш обвинитель. Объявляю дело открытым! – длинный указал на старушку. – Это же как-бы мой адвокат! – удивился Эдик. – Вы уверены? – уточнил длинный. – Вы сами так говорили, – робко произнес Эдик.
– И вы воспользовались услугами своего адвоката? – Вы же прекрасно знаете, что нет, – пренебрежительно брякнул Эдик. – В таком случае, это теперь ваш обвинитель. – Но она не может одновременно и защищать меня, и обвинять! – Но вы же сами сказали, что она не является фактически вашим защитником! Отчего вы такой упрямый, Трауберг! Какой вы, однако, конфликтный! Вы подтверждаете данные обвинения? – обратился длинный к старушке.
– Я ничего не слышала и не видела, но вы, уважаемый судья, такой симпатичный молодой человек и ведь непьющий, небось? – обратилась старушка к судье. – Непьющий. Я вообще-то спортом занимаюсь, – чуть засмущавшись, ответил длинный. – Ну, просто загляденье! А этот, – кивнула она на Эдика. – На него раз взглянешь и все сразу видно: бандит бандитом! Так ведь? – спросила она судью. – Так, так, – с улыбкой закивал судья. – Верно говорите, бабушка! – ласково добавил длинный.
– Подтверждаю! Наказать виновного! – уверенно и громко провозгласила старуха. Эдик захватал ртом воздух. Старуха смотрела на него с такой злобой, что Эдик даже на минуту перестал верить, что перед ним женщина и человек. А судья самодовольно улыбался и быстро заполнял какие-то бумаги, которых становилось все больше и больше. Листы сами появлялись из неоткуда, судья что-то вписывал в них, ставил печать и передавал старухе на подпись.
Еще минута и это действие превратилось в настоящий конвейер. Подписанные листы летали по комнате, и Эдик отчетливо различал на них огромный красный штамп «виновен». Эдик судорожно пытался собрать эти листы, порвать их, но никак не мог справиться. Листы буквально выскальзывали из рук. Эдик схватил старуху за руки, пытаясь таким образом остановить этот «вальс» обвинения. Но пальцы рук старухи продолжали подписывать листы, которые сами подлетали к ней.
А старуха захохотала страшно и громко. Эдик отшатнулся от нее, схватил стул и со всей силы ударил старушку по голове. Старуха прекратила смеяться, удивленно взглянула на Эдика, икнула и упала на пол. – Ага! Это новое обстоятельство в деле! – радостно воскликнул судья. Эдик, не вступая более в объяснения, поднял тот же самый стул и ударил со всей силой судью. Эдик ударил еще несколько раз, пока не убедился, что судья больше ничего не говорит.
Листы перестали кружиться по комнате. Опустившись на пол, они почти полностью прикрыли собой тела старухи и судьи. Эдик сжал голову, не понимая, что делать дальше. Вновь обратив внимание, что он в той самой тюремной робе, он, торопясь снял ее и оделся в свою одежду. Что же делать с телами? Ведь их, возможно, будут искать! Эдик еще раз осмотрел комнату. Решение пришло само собой. Эдик принес из чулана металлический таз, спички, и стал аккуратно собирать и сжигать бумаги.
Он сжигал их понемногу, контролируя высоту огня. В какой-то момент он принес ведро с водой и поставил рядом с тазиком. Так он чувствовал себя более защищенным от пожара. Эдик уже почти забыл обо всем, методично подкидывая бумагу в огонь и любуясь пламенем. Остался последний лист, как вдруг огонь погас. Эдик открыл коробок, но спички кончились. Судья на полу застонал.
Эдик вздрогнул – надо былопоскорее уничтожить этот лист. Эдик пошел на кухню и включил конфорку электроплиты на полную мощь. Конфорка вскоре стала красной. Эдик положил на нее лист приговора. Лист тут же потемнел, но не воспламенился, как того ожидал Эдик. В дверях появился судья. Пошатываясь, он пошел на Эдика. – Как ты мог! Как ты мог! - язык судьи заплетался. Эдик весь съежился, не находя в себе сил более противостоять.
В этот момент лист приговора загорелся, осветив кухоньку, и в мгновение сгорел. Судья испарился. Эдик медленно открыл глаза один за другим. В квартире было все, как обычно. Тишину ничто не нарушало.
