2150 год. Мир разделён на изолированные города-государства, в каждом из которых устанавливаются собственные законы. Перемещение между городами практически невозможно...
__________
Ольга Михайловна прислушалась: ей показалось, что наверху кто-то ходит. Она отложила книгу, поднялась с кресла, выключила торшер и тихонько подобралась к лестнице. Да, там точно кто-то есть... Здесь, ближе к люку, шаги человека в доме звучали отчётливей. Женщина замерла. Неужели всё-таки пришли за ней? Может, решили окончательно избавиться от таких, как она. Нет, если бы пришли за ней, людей было бы больше и они не вели бы себя так пристойно. Тогда кто это? И как он попал в дом? Пока она размышляла, шаги стали удаляться и вскоре совсем затихли.
Однако Ольга Михайловна ещё долго стояла возле лестницы, не решаясь выбраться из своего убежища: вдруг незнакомец просто затаился? Нет, за себя пожилая женщина не боялась. Что ей было терять? Ей было страшно, что она просто исчезнет, так и не передав никому свою тайну, своё наследие. Она пробежалась взглядом по идущим по периметру небольшого помещения книжным полкам, по щеке скатилась одинокая слеза. Большего она себе не позволяла с тех самых пор, как её Миша прилюдно отказался от неё как от предательницы и отправился на казнь, не желая поступиться своими убеждениями в обмен на жизнь.
Они познакомились ещё на первом курсе университета, куда их обоих привела любовь к физике. Вскоре они поженились и не разлучались целых полвека. Мир менялся на их глазах: то, что поначалу казалось спасением, превращалось в тюрьму для человечества. Никто достоверно не знал, как живут люди под другими куполами, но правители их города в конце концов решили, что все беды исходят исключительно от чрезмерных знаний, а потому доступ к ним нужно ограничить. А лучше вообще запретить. Что нужно исполнителю? Правильно! Читать, писать и считать. Чтобы присматривать за городскими системами, достаточно следовать инструкциям, а для этого больше знаний и не нужно. Ах, опять учёные недовольны? Предупреждают о чём-то? А кто, собственно, довёл мир до катастрофы?
Вот так и появился в их городе закон, определяющий разрешённый объём знаний. А всех, кто этот закон пытался нарушать, ждало суровое наказание — изгнание за пределы города, что было равносильно казни. Чтобы соблазнов у горожан было меньше, в первую очередь "позаботились" о книгах: методично и безжалостно уничтожались библиотеки, в домах проводились обыски и изымалось всё, что подлежало сожжению. Конечно, был составлен перечень одобренной литературы — чтобы обеспечить тот самый, необходимый, минимум. Слово "учитель" стало оскорбительным, да и не нужны они были теперь: с обучением детишек грамоте вполне справлялся любой, лояльный, конечно, взрослый.
Они с Мишей сразу поняли, к чему всё идёт, как только повсюду и очень настойчиво заговорили о вреде знаний и достаточном минимуме. Был ли у них выбор? Поначалу казалось, что нет — что могут противопоставить властям двое уже немолодых учёных? Но Михаил Евгеньевич не привык сдаваться, и вскоре поделился с женой своим планом. Всё казалось очень разумным и вполне им по силам: у них в доме был подвальчик, который когда-то был оборудован под хранение всякой всячины. А ещё о нём никто не знал, не было его на поэтажном плане. Вот туда Миша и предложил перенести часть библиотеки. Не всю, конечно, ведь дом учёных без книг выглядел бы подозрительно. Вход в подвал также был расположен очень удачно — у одной из стен, и замаскировать его не составило труда. Как шутил Михаил Евгеньевич, у них вскоре появился собственный "вход в Нарнию" — люк, ведущий в их новую библиотеку, теперь скрывал шкаф. Им удалось сделать из подвала вполне приличное, даже уютное, помещение, куда переместились самые ценные книги. Когда начались обыски, они с Мишей были готовы — когда к ним пришли, все оставшиеся на всеобщее обозрение книги были аккуратно сложены в стопки и перевязаны бечёвками. Даже книжные шкафы оказались разобраны. Одобрительно покивав, инспектор что-то отметил в журнале, и книги отправились на сожжение.
Однако в результате всё оказалось ещё хуже. Книгами дело не ограничилось: пока в городе оставались пресловутые "носители знаний", руководство чувствовать себя в безопасности не могло. Начались облавы. Конечно, выбор потенциальным нарушителям давали, милосердие ведь не было вне закона — изгнание или добровольная изоляция до конца жизни, но только если человек был одинок...
Ольга Михайловна за последние десять лет много раз мысленно пережила тот страшный день. Она уже собрала вещи первой необходимости, себе и Мише, — никто ведь не знал на самом деле, что там, за куполом. Вместе до конца — такова была их судьба. Только вот Михаил Евгеньевич решил иначе.
Они видели через окно, как, не скрываясь, демонстративно, шли по улице их палачи. Вот один из них ударом ноги распахнул калитку, та повисла на одной петле. Хохоча и втаптывая цветы в землю, они двинулись к дому. Тут Миша вскочил, быстро поцеловал жену, шепнул ей "Храни" и сам распахнул перед ними дверь. Он орал. На них и на неё. Про мракобесие и предательство. Что лучше он "умрёт стоя", а она пусть "живёт на коленях". В конце концов, его скрутили и увели. А перед ней захлопнули дверь, на которой с тех пор несмываемой краской был нарисован крест. Раз в неделю на крыльце оставляли скромный набор продуктов. Раз в неделю ей разрешалось открыть дверь и забрать коробку. За десять лет она не произнесла вслух ни одного слова, а других людей видела только через окно. И вот сейчас кто-то ходил по дому.
Наконец, Ольга Михайловна решилась и тихонечко поднялась по ступенькам наверх. Она ещё немного постояла в темноте шкафа, прислушиваясь, и осторожно, через щёлочку, заглянула в комнату. Пусто. Конечно, ей могло и показаться, всё-таки возраст есть возраст, даёт о себе знать. Она на всякий случай прошлась по всем комнатам, но нигде ничего подозрительного не было. Точно показалось. Немного успокоившись, Ольга Михайловна выпила чаю и приступила к вечернему ритуалу подготовки ко сну. Мише всегда нравилось, как она усаживается перед зеркалом, чтобы расчесать волосы. Конечно, с годами роскошная русая коса превратилась в жиденькую седину, но разве это имело значение? Миши не было, но она всё равно каждый вечер располагалась перед зеркалом, представляя, как он за ней наблюдает. Вот и сейчас она собиралась исполнить привычное действие, глянула на зеркало и остолбенела. Там, остатками помады, которая так нравилась когда-то её мужу, было написано: "Не бойтесь, я друг. Ждите завтра в полночь".
***
Той ночью Ольге Михайловне так и не удалось уснуть, а на следующий день всё, на что она оказалась способна, — ходить из угла в угол. Даже думать не получалось. В голове вертелось множество вопросов, но какой от них толк? Оставалось только дождаться незнакомца. А он оказался пунктуален: ровно в полночь окно в гостиной открылось, и в комнату легко заскочил молодой человек. Больше всего он был похож на ниндзя — весь в чёрном, с закрытой маской нижней частью лица. Он аккуратно прикрыл за собой окно и сделал несколько шагов вперёд. Когда он заговорил, стало понятно, что голос его каким-то образом изменён.
— Ольга Михайловна, меня зовут Николай. Понимаю, что у вас много вопросов, и я обязательно со временем отвечу на все, если вы согласитесь на наше предложение.
Женщине почему-то совсем не было страшно, зато вдруг стало очень любопытно, а ещё появилось странная уверенность в том, что она обязательно согласится и, наконец, сможет сделать нечто большее, чем просто хранить запретные знания в своём скромном подвальчике. Похоже, это очень ясно отразилось на её лице, потому что Николай вдруг снял маску и улыбнулся:
— А я знал, что вы согласитесь. Даже с парнями поспорил.
— Были сомневающиеся? — притворно нахмурилась Ольга Михайловна. — Может, чаю?
Но её гость отказался:
— Я бы с удовольствием, но сегодня чая в плане нет. Меня ждут, — он взглянул на странного вида часы на запястье, — ровно через пять минут. Если не выйду из дома вовремя...
Он не договорил, зато хитро подмигнул женщине и неожиданно поцеловал ей руку:
— Я приду завтра.
Когда Николай, натянув маску, исчез за окном, Ольга Михайловна ещё долго вглядывалась в темноту. Но видела совсем не её — перед глазами, впервые за долгое время, мелькали картины другого, счастливого будущего.
