— А кого мы ещё ждём? — почти шёпотом, косясь на невозмутимо перебирающего бумаги нотариуса, спросила Дарья Сергеевна свою племянницу Наташу, дочь брата.
Та только раздражённо повела плечом:
— Ну как кого? Эту принцессу, Инну! И её муженька…
— Господи, да покойница ведь её терпеть не могла! Что ей здесь, в завещании, перепасть может? Могли бы уже и начать оглашать волю покойной без этой…этой… И без её непутёвого сына, презревшего материнскую волю!
~*~*~
Инну не любила вся семья. Дружно так, единодушно. Никак она не вписывалась в рамки семейных традиций клана Верейкиных. «Интеллигентов в третьем поколении» - как привыкла подчёркивать номинальная глава этой разветвлённой фамилии Дарья Сергеевна Селивёрстова (по мужу).
Ставшая теперь, после кончины своей тётки, младшей сестры её давно покойной матери, Марии Васильевны Верейкиной, главой, и главой общепризнанной. Ну, что поделаешь – такова была семейная традиция, напоминающая матриархат. «К вящей славе рода» - как шутила сама Дарья Сергеевна.
Наконец, в просторной прихожей после щелчка дверного замка послышалась небольшая возня от снимаемой верхней одежды, и в комнату скромно, бочком, прошла пара.
Сын покойной, мужчина лет сорока, и женщина возрастом под тридцать. Явный возрастной мезальянс – по мнению находящихся здесь остальных членов клана.
Пара вполголоса поздоровалась, на что в ответ некоторые лишь сдержанно кивнули. Мужчина и женщина прошли к пустующему угловому дивану, находящемуся на максимальном удалении от письменного стола, за которым теперь сидел нотариус (потому-то никто на эти места и не сел), нотариус прокашлялся и не спеша надорвал кромку обширного конверта.
Все невольно затаили дыхание.
Покойницу при её жизни все члены клана Верейкиных называли не иначе, как «гранд-дама». А то и «императрицей». А Степан Афанасьевич Верейкин, доцент кафедры лингвистического университета, так и вообще даже в глаза называл Марию Васильевну «Your Majesty» - «Ваше Величество», льстиво намекая на её удивительное сходство с актрисой Вией Артмане в её роли Екатерины Великой. Ну, помните, в фильме «Емельян Пугачёв»?
Она и вела себя соответственно. Гордая посадка головы, великолепная осанка даже на старости лет, чёткая дикция, с ясно слышимыми знаками препинания – словом, действительно, гранд-дама.
Хотя происхождение семьи Верейкиных было самое плебейское. Да и тёмное, честно говоря. Ведь «поднялась» семья сразу после Великой Отечественной, а основателями богатства была семейная пара из продавщицы продовольственного магазина и оценщика ломбарда.
Только вот одна деталь – жили они в блокадном Ленинграде. А после окончания войны стали обладателями огромной коллекции картин классиков живописи, антикварных и ювелирных изделий.
А в семейных анналах продавец превратилась в товароведа, а оценщик – в искусствоведа. Диплома их потомки у них, естественно, не спрашивали.
~*~*~
Эту информацию о прошлом основателях клана совершенно случайно откопал Юра Верейкин, сын племянника Марии Васильевны, историк и работник городского архива. И у него хватило «бестактности» задать старшим ряд вопросов.
Немедленно разразился скандал. Молодого тогда ещё человека обвинили в клевете, диффамации, намеренном искажении фактов – хотя какая ему от этого была выгода? И единственным, кто проверил факты и поверил Юрке, оказался как раз родной сын «императрицы».
Наверное, потому, что узнанная им информация упала на благодатную почву – он ведь и сам много раз замечал кучу несоответствий в семейных легендах об истории семьи.
Но если другие приняли правила игры ради сохранения собственного благополучия и высокого уровня жизни, то Виктор, в ту пору тридцатилетний, как-то сразу принял всё то, что узнал его молодой родственник.
Что автоматически сделало их изгоями клана. А тут ещё и женитьба Виктора на «беспородной» - милой девушке Инне из-под Пскова.
О, нет, Мария Васильевна не опускалась до разборок с собственным сыном-ренегатом! Для этого у неё была свита. И эта свита из мелких и отдалённых родственников стала рьяно травить молодую пару.
Обвиняя обоих в возрастном мезальянсе (хотя что такое десять лет разницы у мужчины и женщины, если моложе в паре она?) и в алчности и хищнических наклонностях молодой.
Ну ещё бы! Явно точит зубы на центр притяжения всей обширной семьи, места её постоянных сборов – пятикомнатную петербургскую квартиру!
Мария Васильевна лишь обдавала сына и невестку ледяным холодом, ей ведь ничего не стоило сказать при ней «Скажи своей жене…» - и далее по ситуации. Но когда однажды такое произошло в очередной раз, он решительно сказал супруге.
— Собирайся! Мы уходим.
Мама на это только подняла бровь и величественно выплыла из комнаты. А Виктор и Инна сняли комнатушку на Литейном. И стали жить, как живут миллионы простых ленинградцев.
То есть без окружения непонятно каким образом попавшим в квартиру дорогих картин-подлинников.
~*~*~
Это был конец девяностых. И конечно же им, отлучённым от благ семьи, было нелегко. Хорошо хоть у обоих были специальности, оказавшиеся очень востребованными в это смутное время. Так что-выжили. А потом, в начале «нулевых» появилась и ипотека.
И они зажили, наконец, в нормальной даже по питерским меркам квартире, сделав первый взнос с продажи квартиры Инны под Псковом – было у неё там скромное жильё, оставшееся от прошлой её жизни.
Да, купили в новострое. Не в историческом центре. Потом и сынишку родили. Внука Марии Васильевне – которого она, впрочем, и знать не знала. Пока однажды не раздался этот телефонный звонок.
— Витя?
Он только что уснул, поэтому даже тихий перезвон сотового ударил по нервам, заставил заколотиться сердце.
— Да… — выдавил он из себя, прокашлявшись. Покосился на жену, спящую рядом на животе и разбрыкавшую одеяло так, что в лунном свете теперь соблазнительно серебрилось плавное и крутое бедро. Он поскорее отвёл взгляд от соблазна, и повторил. — Да, я! Кто это?
— Это Степан Афанасьевич, твой дядя по отцу. Э-э-э… Виктор… тут такое дело… тебе известно, что у твоей мамы был инсульт?
— Нет! — резче, чем хотел, ответил Виктор. — Степан Афанасьевич, вы ведь все объявили мне бойкот. Всё семейство. И мои попытки общаться с мамой ничем не кончились, она отказывалась это делать. Когда с мамой это произошло?
— Три месяца назад…
— Что?! — он сполз с постели, чертыхнулся, не попадая ногами в тапки, и зашаркал в кухню, чтобы ненароком не разбудить жену. — И вы только сейчас звоните?
— Мы устанавливали очерёдность дежурства после выписки мамы из больницы, — начал сумбурно объяснять дядя, тот самый доцент. — Но теперь быть около неё сиделкой просто некому…вернее, она стала понемногу говорить, и от профессиональных сиделок отказывается. Всё время повторяет одно – «Витя, Витя…». Навести маму, Виктор. И будем решать, что с ней делать. Большинство семьи склоняется к тому, чтобы поместить Марию Васильевну в специализированный санаторий. Потому что иного выхода мы не видим.
Он долго ещё сидел в кухне. Курил одну сигарету за другой, открыв двери в лоджию, а оттуда – на улицу, ежась от стылого мартовского воздуха. И вспоминал, вспоминал. Как всю жизнь был белой вороной, изгоем, идущим всё время наперекор мнению и замшелым предрассудкам семьи – и потому всеми нелюбимым.
А вот теперь, выходит, он для матери последняя надежда? Чёрт, чёрт! Но что он сможет сделать?
В дверном проёме неслышно возникла Инна.
— Я многое слышала…
— Прости, малыш, разбудил.
— Да ладно! Что-то с мамой?
Она никогда не отторгала властную свекровь от себя. Наверное, потому, что сама была сиротой, воспитанницей детского дома, и остро хотела иметь мать. Пусть даже такую – с тяжёлым характером.
— Инсульт… был. И оказывается, три месяца назад!
— Витя, это ненормально – вот так узнавать о болезни мамы.
— Иннок, ты же знаешь, что я пытался…
— Ладно, чего сейчас от тебя хотят?
— Чтобы я был около матери.
Они засиделись на кухне далеко за полночь, и пришли к решению, что Инна уволится с работы. Всё равно их кафе вот-вот закроется, весь персонал предупредили об этом заранее.
И потеря примерно четверти заработка в общем бюджете семьи не будет критичным. Выкрутятся. Не это их волновало, другое – примет ли помощь «дворняжки» мама Виктора? Ведь звала она его…
~*~*~
Наутро она просто известила руководство, что не выйдет на работу, и такое информирование его вполне устроило – там на сотрудников, в связи с предстоящей ликвидацией общепитовской точки, было попросту наплевать.
Виктор же отпросился. По семейным обстоятельствам. И в десять ноль-ноль они уже были у массивных дверей фамильного гнезда. У дверей, рисунком и дизайном похожих на старые, дубовые, которые он помнил. Но эти были металлические. Веление времени…
Квартира встретила запахом лекарств и чего-то того неуловимого, что величают общим названием «запах болезни». Каким-то кисловато-терпким. Да ещё поджатыми губами той последней родственницы, которая согласилась приглядывать за болящей.
Следующим на очереди, очевидно, был родной сын, то есть Виктор. Альтернатива – дом призрения.
Мария Васильевна возлежала на специальном ортопедическом ложе, приподнимающем верхнюю часть туловища. По тому, как она чуть повернула голову и сделала слабое мановение рукой, Виктор понял, что кризис давно миновал.
И теперь реабилитация матери – только вопрос усилий и времени. Ну и денег, конечно. Но всё это было неважным. Просто в памяти само собой возникло то давнее, детское чувство сыновнего обожания, которое он испытывал к матери до тех пор, пока не начал становиться самостоятельным, после вуза – и тогда же началось их отдаление друг от дружки. А ещё важным сейчас было то, как мама примет отвергнутую когда-то Инну.
Но она уже слабо шевелила левой рукой и силилась что-то сказать. Виктор наклонился и уловил шёпот.
— П…д…йди, дет…чка, - обращённый к его жене.
Так начался «догляд» - как простодушно назвала это Инна, которая теперь просто поселилась в квартире Марии Васильевны для её кормления, массажа и прочих оздоровительных процедур.
Ничего, справлялись. Тем более, пенсия матери исправно приходила на карточку. И хотя была невеликой, являлась существенным подспорьем в приобретении нужных лекарств.
А благодаря неотлучному присутствию рядом невестки, Мария Васильевна хотя и с тростью, но через месяц стала уже довольно бодро передвигаться по квартире. А когда в свои права вступил май с его уже по-настоящему летними днями, стала выбираться и на улицу, в близлежащий сквер.
Речь её стала вполне внятной, они с невесткой теперь долго беседовали вечерами. Только ни Инна, ни Виктор никак не могли взять в толк, почему Мария Васильевна настаивает, чтобы сам факт примирения матери, сына и снохи оставался секретом от остальной родни? «Так надо!» - загадочно улыбалась она.
Впрочем, сохранять это в тайне не составило никакого труда – клан отнёсся к почти полному выздоровлению его главы мало сказать, что равнодушно. Нет, скорее, с долей разочарования.
— Ну так я, дочка, эту публику разочарую ещё больше! — однажды как-то даже зловеще выдала свекровь Инне. И в ответ на её недоумённо-испуганный взгляд пояснила — Я ведь, когда овощем лежала, слышала-то всё хорошо. А они не стеснялись. Это вот всё (она повела вокруг рукой) делили чуть ли не до драки. Истинная петербургская интеллигенция… Ты уж прости меня, дочка.
Инна тогда только заплакала – Мария Васильевна ТАК назвала её впервые.
А потом свекровь, после долгого шушуканья с невесткой, отправила её восвояси, на их Литейный.
— Я тут как-нибудь теперь сама. А вы приезжайте, не стесняйтесь. Только… — тут свекровь и мама таинственно и лукаво понизила голос. — предупреждайте заранее. Чтобы никто из ЭТИХ о ваших визитах не знал.
Только дома Инна решилась поведать мужу о содержании их со свекровью долгих бесед. Чем Виктора изрядно шокировала. Он, оказывается, совсем не знал свою жену!
~*~*~
Как выпускают в «большую жизнь» воспитанников детдомов? Большинство что-то слышали о том, что согласно закону им по достижению совершеннолетия государство выделяет бесплатное жильё. Притом благоустроенное.
То есть наличие санузла, ванны или душа, отопления и водопровода предполагается априори. Только вот… «Благоустроенность» - понятие относительное. По документам БТИ всё перечисленное может быть, но такого отвратительного качества, что право же – лучше бы дали комнату в старом, но крепком ещё бараке!
Инне повезло. Власти на месте, где она решила поселиться, оказались вменяемыми – квартиру она получила в двухэтажке возрастом ровесницы самой Инны. Правда, на этом её везение как выпускницы детдома закончилось – молоденькую неопытную в житейском смысле повариху столовой местного завода обаял смазливый водитель-дальнобойщик. Соблазнил, имея в виду ещё и наличие у неё отдельного собственного жилья.
Пообещал жениться, но когда Инночка забеременела, молодой человек «исчез с радаров», в полном соответствии с мемом «обещать не значит жениться».
Только… спасло её от жесточайшей депрессии, обычной в таких случаях то, что роман её был скоротечным. Влюбиться без памяти она не успела – а потом навалились обычные для беременной женщины заботы, и стало не до самоедства.
По-настоящему плохо ей стало лишь после родов. С ней случилось то, что в былые времена называлось «родильной горячкой». То есть ребёнок подхватил в роддоме какую-то патогенную микрофлору, и…
Выписали Инну оттуда одну, со скромным узелком одежды. Своей и не выжившего малыша. Не пригодились обновки. Так что о том периоде своей жизни вспоминать она не любила. И даже Виктору, замуж за которого вышла через два года, когда душевная рана зарубцевалась, ничего о нём не рассказывала.
Посчитала несущественным, потому что жаловаться не привыкла. А вот перед свекровью за их долгие совместные вечера раскрыла душу, сказав однажды
— Мария Васильевна, живите, пожалуйста, долго? Я вас никому не отдам, так и знайте!
— Ах ты, воробышек! — Свекровь взъерошила Инне волосы на затылке. — Жить буду, сколько Бог отпустит. А ты вот что… внука мне покажи! Я ведь его ещё ни разу не видела. И пусть Витька это сделает, привезёт. У него тоже прощения попросить не мешало бы…
Виктор привёз к бабушке Славика. Тот долго смотрел на неё исподлобья, дичился, а потом, на вопрос «Ты знаешь, кто я?», честно ответил: «Вы бабушка, которая меня и маму не любит». Инна закусила губу.
Виктор нахмурился, сообразив, что надо было бы подготовить сына в такому визиту. Но бабушка-мама-свекровь разрулила ситуацию по-житейски мудро.
— Это так раньше было, малыш. Я ведь тебя совсем не знала. Да и маму твою плохо знала. Теперь всё будет совсем иначе!
Она после этого пару раз нанесла визиты в квартиру сына и невестки. Но в основном звала их к себе – всё же, хотя и на такси, добираться пожилой женщине на другой конец мегаполиса было тяжеловато.
Притом на такси – сама садиться за руль своего «Майбаха» Мария Васильевна после перенесённого инсульта не отваживалась. Хотя и сделала она всё же ещё одну долгую и самостоятельную поездку – в психиатрическую клинику, где прошла тщательное и всестороннее обследование.
~*~*~
А после неё был визит к нотариусу. И последствия этих двух визитов сейчас должны были быть озвучены в звенящей тишине большой гостиной. Где на одном конце восседал тот самый нотариус, а полукругом стол с ним окружили сидящие в напряжённых позах родственники.
— Квартира по адресу… — нотариус назвал адрес жилья, в котором они все собрались — завещается Инне Ивановне Верейкиной и Виктору Алексеевичу Верейкину, находящимися в законном браке. Автомобиль «Майбах» завещаю Дарье Васильевне Селивёрстовой. Коллекция картин и предметов антиквариата (следовал перечень картин и антикварных изделий) переходит в собственность… (далее зачитывался весь список). И так далее.
Потом эта статичная фотография ожила – и началось кино. В стиле хоррора.
— Старуха была не в себе!
— Да ясное дело, я же сам её выхаживал, она ходила под себя!
— Эта молодая аферистка ничего не получит! Мы судиться будем!
— Да, да, я со своей стороны привлеку самых опытных юристов! — и всё в таком духе.
Нотариус невозмутимо переждал самый шквал возмущений, а потом зачитал справку из психиатрической клиники. А также распечатку телефонных звонков родни Виктору, в которой явственно звучало намерение поместить Марию Васильевну в богадельню.
Уходила вереница родни молча. Только под аккомпанемент злого сопения да разве что шёпотом матерков – и куда только делся лоск жителей «культурной столицы»? А Виктор и Инна остались в этих хоромах одни, растерянно озираясь.
— И что мы теперь со всем этим будем делать, Витя?
— Жить будем! — ответил муж и устало улыбнулся.
— Можно всерьёз рассматривать их угрозы отсудить квартиру и оставленные нам три картины?
— Ну разве что им некуда девать деньги, — усмехнулся Виктор
— Знаешь, — Инна оторвалась от мужа и устало села, — это как в сказке. Несчастные сиротки получают от судьбы то, на что и не рассчитывали.
— Это только твоя заслуга, малыш. Это ты «гранд-даму» и «императрицу» возвратила в исходное состояние любящей мамы и доброй бабушки. Если бы не ты…
Попытки оспорить завещание всё-таки были. Со стороны немногочисленных неуёмных родственников. Но все они были провальными. Мама-бабушка-свекровь была в составлении своего завещания очень предусмотрительной. Да и как было иначе – с такой-то доброй, заботливой, притом не напоказ, невесткой?
