После сцены у фонтана Пушкин выведет Самозванца лишь в четырёх небольших сценах (при этом в одной из них он появится лишь на мгновение), и это будет его путь к Москве.
Сначала – сцена «Граница Литовская», с чётким указанием времени действия («1604 года, 16 октября» - дата, названная Карамзиным), где мы увидим ликующего Курбского:
Святая Русь, Отечество! Я твой!
Чужбины прах с презреньем отряхаю
С моих одежд — пью жадно воздух новый:
Он мне родной!..
А вот Самозванец погружён в невесёлые раздумья:
Кровь русская, о Курбский, потечёт!
Вы за царя подъяли меч, вы чисты.
Я ж вас веду на братьев; я Литву
Позвал на Русь, я в красную Москву
Кажу врагам заветную дорогу!..
Утешает его лишь мысль, что грех падёт не на него, а на «Бориса-цареубийцу». Пожалуй, это единственная сцена, где мы увидим колеблющегося героя.
Однако, успокоив сам себя, он двинется на Русь, и следующее его появление – «Равнина близ Новгорода-Северского» (снова с точной датой - «1604 года, 21 декабря»). Пушкин показывает нам войско Годунова, которым руководят «басурмане» - Розен (немец) и Маржерет (француз), презирающие русских ратников («Рвань окаянная, проклятая сволочь! Чёрт возьми, мейн герр, я прямо взбешён: можно подумать, что у них нет рук, чтобы драться, а только ноги, чтобы удирать»), но ведущие их в бой; им нет дела, за что они сражаются, но воинские качества Самозванца они ценят («Этот дьявол — Самозванец, как они его называют, отчаянный головорез. Как вы полагаете, мейн герр?» - «О да!») Победа одержана, и в финале сцены под ликующие крики «ляхов» («Победа! победа! Слава царю Димитрию») верхом появится сам «Димитрий» (второй и последний раз Пушкин назовёт его так) с приказом: «Ударить отбой! мы победили. Довольно: щадите русскую кровь. Отбой!» Наверное, именно это стремление не проливать лишней крови и позволит автору вновь употребить подобное именование.
К слову, действующие в сцене иностранные командиры-наёмники – исторические лица, а Жак Маржерет, когда-то на родине участвовавший в войнах Лиги на стороне Генриха IV, в России успел послужить и Годунову, и обоим Лжедимитриям, а позднее ещё и написал мемуары «Состояние Российской державы и Великого княжества Московского», где говорит о своей уверенности, что Самозванец был «истинный царевич» (неясно только, как это со службой «Тушинскому вору» сочетать).
А дальше будет сцена «Севск», где, допрашивая пленного - дворянина Рожнова, - Самозванец пытается узнать о положении дел на Москве и об отношении к себе и даже доволен полученным ответом («А говорят о милости твоей, что ты, дескать,.. и вор, а молодец»): «Так это я на деле им докажу».
И последнее появление – в сцене «Лес», после неудачного сражения (из истории мы знаем, что у села Добрыничи).
Здесь Пушкин поначалу назовёт своего героя Лжедимитрием, потом вернётся к привычному «Самозванцу». Самозванец будет оплакивать убитого любимого коня, потом воздаст дань уважения погибшему Курбскому («Честь храброму и мир его душе!»), но при этом сохранит уверенность в грядущей победе: недаром же станет мечтать, как из «молодцов»-немцев «составит почётную дружину», и закончится сцена пророчеством Пушкина (того самого предка поэта, который «был очень талантлив — как воин, как придворный и в особенности как заговорщик»):
Разбитый в прах, спасаяся побегом,
Беспечен он, как глупое дитя;
Хранит его, конечно, провиденье;
И мы, друзья, не станем унывать.
А дальше мы лишь будем слышать о всё новых его победах и продвижении к Москве.
Пушкин не покажет нам ни триумфа Самозванца, ни его страшного конца (на него он лишь намекнёт в самом начале, в сне Григория), хотя, видимо, и планировал продолжить работу над этой темой. Интересно авторское замечание всё в тех же набросках предисловия: «В Дмитрии много общего с Генрихом IV. Подобно ему он храбр, великодушен и хвастлив, подобно ему равнодушен к религии — оба они из политических соображений отрекаются от своей веры, оба любят удовольствия и войну, оба увлекаются несбыточными замыслами, оба являются жертвами заговоров... Но у Генриха IV не было на совести Ксении — правда, это ужасное обвинение не доказано, и я лично считаю своей священной обязанностью ему не верить». Интересное, конечно, замечание и само по себе, и тем, как показывает авторское отношение к герою.
Но зато мы очень ясно увидим у Пушкина, на что опирается новоявленный правитель. Ещё в самом начале, когда до Москвы дошли тайные сообщения о «воскреснем царевиче», на замечание Шуйского «Весть важная! и если до народа она дойдёт, то быть грозе великой» последует ответ Афанасия Пушкина: «Попробуй самозванец им посулить старинный Юрьев день, так и пойдёт потеха».
А в самом конце прозвучат очень важные слова уже Гаврилы Пушкина:
Я сам скажу, что войско наше дрянь,
Что казаки лишь только сёлы грабят,
Что поляки лишь хвастают да пьют,
А русские... да что и говорить...
Перед тобой не стану я лукавить;
Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскою помогой,
А мнением; да! мнением народным.
Самозванца поддерживает народ, осудивший «царя Ирода», и в этом его сила. Но что ждёт впереди?
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
