— А вы сами-то верите в привидения? — спросил лектора один из слушателей.
— Конечно, нет, — ответил лектор и медленно растаял в воздухе.
Правдивая история.
А. и Б. Стругацкие. Понедельник начинается в субботу. Глава 5.
Гегель в своё время выстроил лестницу категорий, используя снятие, то есть отрицание с удержанием:
снятое качество — количество,
снятое количество — мера,
снятая мера — сущность,
снятая сущность — явление,
снятое явление — действительность,
снятая действительность — понятие,
снятое понятие — объективность,
снятая объективность — абсолютная идея,
снятая абсолютная идея — природа,
снятая природа — субъективный дух,
снятый субъективный дух — нравственный, объективный дух,
снятый нравственный дух — искусство,
снятое искусство — религия,
снятая религия — абсолютное знание.
Всякий может быть идеалистом... как Г.В.Ф. Гегель; может быть материалистом, скажем, как К. Маркс или Л. Фейербах, однако надо помнить, что указанные термины используются и впервые системно выстроены именно в работах Г.В.Ф. Гегеля, а потому по умолчанию они понимаются именно так, как их ввёл именно Г.В.Ф. Гегель. Никто никому, однако, не препятствует, конечно, называть теми же словами что-то иное, но в таком случае каждый раз, когда вы это делаете, вы просто обязаны давать определение вводимому вами термину. В противном случае тот, кто говорит с вами, вправе полагать, что вы говорите именно о гегелевских понятия и категориях. даже если это не входило в ваши планы и вообще вы были с этими категориями и понятиями не знакомы.
В статье
Появился один комментатор. Ну его псевдоним вы увидите.
Сия персона, между прочим, заявила мне, что
а) ей плевать на тему статьи,
б) ей хочется знать нечто иное,
в) я — свободен (то есть, вероятно, сия персона полагает, что она меня как-то освободила тем, что не собирается обсуждать тему статьи), а персона сваливает из канала («сваливала» сия персона раза три подряд), и нечего-де мне лезть к персоне ( а и правда, чего это я прицепился к персоне... в своём канале в комментариях под собственной статьёй⸮).
Вообще-то забавно, когда человек теряет ориентацию в пространстве, заходит к тебе в канал и говорит тебе же, чё те, мол, тут надо?!, свободен!.. ага... дескать, мне неинтересно чего там в статье написано, я тут расположился и желаю говорить о другом.
Ну да, ну да... ну «мы тут все такие стали независимые, что прям извольте в своём языке использовать предлог „в“, а валюту у себя в языке наименовывать будете не „гривна“, а „гривня“ (хорошо хоть не „грывня“)» — слышали мы уже такое!
И... среди прочего, том числе и довольно забавной наглости... появилось и вот что:
Ага... вот добрались. Фактически человек поставил вопрос является ли право объективной действительностью. Мало того, он даже счёл, что от позиции того, что право — объективно, немедленно что-то случится с классиками марксизма-ленинизма, а тот, кто полагает право объективной действительностью... почему-то непременно белый.
Что ж. Несмотря на прочую откровенную наглость субъекта всё же есть смысл разобраться в самом по себе вопросе:
а является ли право вообще объективной действительностью.
Никаких дополнительных определений ни объективному, ни действительности дано не было, следовательно, необходимо понимать это как гегелевские термины, обозначающие гегелевские же понятия и категории.
Смотрим наверх, чтобы понять место объективности и действительности.
Действительность по Гегелю это снятое явление, если идти от явления через снятие.
Объективность у Гегеля — снятое понятие, если идти от понятия через снятие.
Ну, чтобы совсем стало ясно о чём идёт речь, продемонстрирую как работает снятие на первых ступеньках этой «лестницы Гегеля».
Простите, но придётся от права отвлечься.
Снятие
Возьмём любой предмет, скажем, карандаш. Он обладает массой всяческих качеств, причём никак не сводящихся одно к другому. Если рядом положим другой карандаш, то перед нами будут два разных карандаша, качества каждого из них отличаются от другого, а значит и находятся в противоречии с качествами другого.
Но вот уже в китайском сказать просто 二铅笔 не получится.
Да, 二 — 2 (но именно «число два» или «цифра два», но не количество, тут меня легко поймут узбеки: «уч» это «три», но вот «три билета» — «учта билет»), а 铅笔 — карандаш. Однако «два карандаша будет 两支铅笔.
两 — количественное два, а вот это: 支 — счётное числительное — «ветвь», так что дословно: «две ветви карандашей».
Вот это самое 支 в данном случае представляет собой меру, например, карандашей... или кисточек и вообще каких-то продолговатых предметов, правда ещё и куплетов песен, а также отрядов солдат, колонны людей.
(Как китайцы в этих словах не путаются?!.. а, впрочем, мы же не путаемся в своих бесконечных суффиксах, приставках, глаголах движения — сущий кошмар для иностранцев! — и падежах... Но мы в русском языке также знаем, между прочим о счётных и несчётных числительных... и как-то спокойно разделяем все существительные на счётные и несчётные, при этом для счётных требуется уже вот как раз некоторая особенная мера: «два литра молока», «две бутылки молока», «два сорта молока», «два вида молока», в то время как «два молока» — явный эллипсис).
В русском языке мы можем сказать «две штуки карандашей». «Штука» тут будет именно мера. Когда мы говорим, что карандашей две штуки, то мы уже сняли их качественное различие. Но при этом количество — два будет зависеть от меры. Если карандаши мы будем мерить, скажем на граммы, количество будет одно, а если в штуках — иное. Но для той или иной меры уже безразлично количество, потому что может быть и две штуки карандашей и сто штук карандашей... в штуке есть сразу и сто, и один, и два... и сколько угодно.
Однако, как мы видим, мер может быть много и они находятся друг с другом в явном противоречии, ну, хотя бы просто потому, что дают разное количество при применении к... чему? К некоторой сущности, которая, впрочем непосредственно вообще-то не воспринимается: к некоей карандашности. Так вот, когда мы говорим о карандашах как таковых, беря их со стороны именно их сущности, то в них уже есть все меры: и штуки, и килограммы, и метры...
Но при этом карандаши никак не равны, например, авторучкам или кисточкам. И, следовательно, карандашность противоречит и ручечности и кисточности. Тут уже снятие порождает самое явление карандаша, объединяющее его с ручками и кисточками и сразу же отрицающее их в том смысле, что карандаш ни то, ни другое, но, тем не менее, он потому-то и карандаш, что он не ручка и не кисточка. Не будь всего остального... не было бы и карандаша, во всяком случае мы бы не выделяли его, как не выделяем, скажем, что-то неопределённое из неопределённого. Он именно явлен нам как отрицание остального. Тут уже именно карандаш — явление как снятая сущность карандаша (карандашность):
«На столе лежали карандаши и кисточки»
— ни какие карандаши, ни какие кисточки, ни сколько того или иного в штуках ли или же в весе тут мы не знаем, мы знаем только что на столе лежали явления двух разных сущностей — карандашности и кисточности. Заметьте, иногда нам этого предостаточно. И, между прочим, и то и другое отличается от такого явления как стол, которое также имеет свою сущность. Сущность свою также имеет и тот, кто это наблюдает.
Вы же прекрасно помните, вот это из «Los premios» («Выигрыши») Julio Cortázar (Хулио Кортáсар):
Las cosas pesan más si se las mirá, ocho y ocho son dieciséis y el que cuenta
в моём переводе на русский:
Предметы значат больше, если посмотреть на них; восемь и восемь — шестнадцать, и тот, кто считает
От себя добавлю: «y el que mira a el que cuenta» — «и тот, кто смотрит на считающего».
Однако не будем множить сущности сверх необходимого, уйдём от карандашей, ручек и кисточек, русского, узбекского и китайского языков и...
... вернёмся к праву
Поскольку под термином «право» понимается сразу же две вещи, то придётся разобраться с каждой из них.
- Право есть единичная воля (не воля одного субъекта только, а вообще единичная воля, например, воля класса) взятая как всеобщее.
- Право есть система прав и регуляций становления прав.
Начнём с первого.
1. Право есть единичная воля
Ответим на простые вопросы:
1. Имеет ли право наличное бытие?
Ну, если оно имеет определённость, а мы только что дали определение праву как единичной воли, взятой как всеобщее, и
определённость есть ничто, взятое в наличном бытии так, что конкретное целое имеет форму бытия,
то это сразу же из этого следует, что право имеет-таки наличное бытие.
2. А это наличное бытие права имеет какие-то основания своего наличного бытия?
Ну, основания права как такового очень неплохо показаны в работе Г.В.Ф. Гегеля «Философия права». В основании права лежит именно свобода воли, собственно на которой и строится понятие по крайней мере абстрактного права.
3. Действительно ли в таком случае существует право?
Если оно именно существует, то есть является наличным бытием на некотором основании, то оно действительно. Но в этом случае оно имеет и некоторую сущность, в противном случае оно бы вообще не имело основания, а это значит, что любое право есть явление, причём в сущности своей, противостоящее всему, например, неволевому, скажем, инстинкту или рефлексу. Но это значит, что это явление можно снять, скажем, указав на поведение... это значит, что право есть действительность.
4. Только ли субъективно право?
Если мы право определили как всеобщее, то это значит, что такое право не просто субъективно, а есть и для-иного, и для-себя. В противном случае оно не было бы всеобщим. Значит, право вполне даже объективно.
Заметим, что идея, что нельзя брать чужую игрушку только потому что я её волю, я её хочу, требует признания того, что есть нечто иное, что заставляет меня полагать, что это иное также может волить и ту и мою игрушку, однако без моего разрешения не может того же самого делать с моей игрушкой, хотя бы и волило её, как если бы игрушка была частью меня самого. Перед нами совершенно точно — явление права как права владения: моя игрушка прежде всего значит что она — моя, а затем, что она не его, не её, не их, не твоя. Причём это право владения, если речь идёт именно о праве (а не просто о факте того, что я владею), есть не только в моей видимости, а именно объективно — оно никак не зависит само по себе от «точек зрения», «сознания иных субъектов»...
Вы скажете, что мне могут дать по башке и забрать игрушку? Ну да, так и делают маленькие дети, которые не вполне понимают, что иной хоть как-то связан с ними самими, а когда начинают отличать себя-то от себя, тут же полагают, например, что в их квартире живёт какой-то другой мальчик или другая девочка. Кстати, фокусы с самоидентификацией детей можно проводить до весьма даже приличного их возраста, просто потому что они не вполне могут «взять единичное как всеобщее». Но в том-то и дело, что никто никогда не вырождается в «человека, полностью удовлетворённого», подобно сотворённому Амвросием Амбруазовичем Выбегалло.
Кстати, отсюда следует, что признавать возможность оперирования с правом (дееспособность) возможно у человека лишь с определённого момента его развития, развития, заметим, действительно-то строго индивидуального, а то, что в нормах это связано с календарным возрастом — вещь совершенно случайная, а потому и... недействительная. Вот и плавает этот возраст от места к месту, от момента к моменту, его существование в конкретном выражении — не необходимо, случайно.
Следовательно, надо признать, что право вовсе не только субъективно. Но тогда оно объективно. Если оно существует как всеобщее, то оно есть вне зависимости от того кто и что думает о нём. Вот это думанье, суждение о праве, может праву соответствовать или нет, но это иной разговор.
Ну что ж, таким образом по первому определению права становится ясно, что
право как единичная воля, взятая как всеобщее, несомненно, и объективна и действительна.
Значит, такое право есть объективная действительность. Что тут такого ужасного для классиков марксизма-ленинизма — не знаю. Что тут может смутить, скажем, Е.Б. Пашуканиса или П.И. Стучку — понятно, но последние не давали никакого определения праву. Да и понимали его, насколько я могу понять из их работ, не так, а исключительно как то, что определено вторым:
2. Право есть система прав и регуляций становления прав
Ну, прежде всего надо обратить внимание, что в этом случае мы дали определение праву как системе через иное — через право как единичную волю, взятую как всеобщее.
Последнее, как мы убедились, вполне даже есть объективная действительность.
Если мы теперь свяжем первое со вторым как просто рекурсию, то мы немедленно выясним является ли право как система объективной действительностью? — Не совсем, так как нам надо будет выяснить объективна ли и действительна ли сама система, то есть некоторый набор упорядоченных связей между ... самими связями, связями и правами, а также правами и правами.
Давайте тут пойдём от обратного
Предположим, что никакой системы вообще нет, а существуют только права в первом смысле, а также регуляции становления прав. То есть все они есть исключительно сами по себе, вообще если и взаимодействуя друг с другом, то исключительно случайным образом, не образуя никакой системы. Однако так как становление есть и возникновение и прехождение, то в любой момент можно уверенно сказать, что лишь случайно любое право, определённое по первому из определений, вообще существует, случайно, но не с необходимостью. А тогда, уж простите, придётся сказать, что и право по первому определению не есть действительное. А это уже противоречит ранее доказанному нами, что право в первом определении именно объективная действительность. Мы пришли к противоречию, проистекающему из того, что предположили, что система прав и регуляций становления прав не есть или действительная или не есть объективная.
Значит это предположение было неверным.
QED
На мой взгляд отличный пример именно объективной действительности права приведено вот в этой статье:
Обратите внимание, что там норма, — а напомню, что норма есть вообще вид регуляции становления прав, кроме нормы есть ещё много чего: обычаи, общие регулятивные начала, например, принципы, — будучи облечённой в определённую форму автором и встроенная в определённую систему регуляций, внезапно и вопреки воле автора её, выявила совершенно иное содержание, в сравнении с тем, которое имел в виду сам автор. Причём важно, что сама форма этой нормы не претерпела ни малейшего изменения. Да, если бы такая норма была помещена в иную систему, скажем, в систему англо-американского права, то её содержание с той же самой формой (!) куда больше соответствовало бы представлению об этом содержании автора этой нормы. Отличный, как мне представляется, пример того, что содержание нормы — вполне объективно и зависит не столько от автора, кем бы он ни был, но, главным образом, от окружающей эту норму системы прав и регуляций становления прав.
Итак, ответ на вопрос получен: право в обоих его определениях является объективной действительностью. А изучение именно объективной действительности и есть одна из задач как раз науки. В данном случае — юриспруденции. Правда, последнего мы тут не доказывали... оно само так вышло!
Видите ошибку в рассуждении или данных — укажите на неё.
Одни только спинные ощущения, простите, не принимаются. Они могут быть лишь основанием для поиска, но не основанием для подтверждения или опровержения как результата.
