Лет в 6-7 отец впервые отвел меня на гору Каланча, что с юго-запада нависает над городом Хвалынском. Помню трудную для ребенка дорогу на огромный объем мелового хребта, окруженный волнообразными кочками, совсем лысыми или обросшими яблоневыми садами. Все это впечатляло размерами и космичностью окружающего ландшафта. Позже именно здесь, как нигде, ощущалось присутствие на родине гения места – Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина с его знаменитой сферической перспективой.
На самой вершине горы – белые камни с вкраплениями древних раковин и моллюсков. Запах чебреца и полыни.
От видов на город, Волгу, сады и бесконечные степи Заволжья перехватывает дыхание. Здесь погружаешься в созерцательное безвременье. И здесь же осознаешь хрупкость бытия…
У южного подножия Каланчи, за дорогой, виднеется четырехугольный ров, отгородивший несколько покосившихся крестов, купающихся в волнах густых зарослей ковыля. Если спуститься и пройти по этому месту, то будешь то и дело натыкаться на огромные гранитные и известковые плиты со стародавними письменами: «здесь похоронен хвалынской купец 2-ой гильдии», «незабвенному супругу», «неплачет обо мне супруг, родители мои – Господь призвал меня в обители свои» и т.д.
Остатки старообрядческого кладбища в Хвалынске. Глядя на все это разорение, трудно представить, что здесь покоился прах людей, которые на протяжении 150 лет превращали бывшее село Сосновый остров в город Хвалынск: красивый, благоустроенный, удобный, живой. Наряду с захоронениями простых людей, там находились роскошные склепы купеческих династий и семей, изгнанных после революции из своих домов, лишенных дела, возможностей не просто зарабатывать, а выживать. Как оказалось, большевистская власть лишила их даже собственных могил.
Я не раз возвращался в это место, гулял, переписывал имена и фамилии с могучих плит, представлял, как там было хорошо и в полной мере ощутил здесь щемящую сердце тоску и боль… Потому что осознать то, почему это все в разрухе, почему рядом и непосредственно на кладбище дымилась и смердила городская свалка, я не мог.
Старожил Хвалынска – Елизавета Константиновна Серова (1905 – 1999) вспоминала это кладбище в период его расцвета: «Кладбище было огорожено красивой оградой, деревянной, но хорошей. Обязательно там сторож был. Были мраморные – серые и черные большие надгробия. И венки. Венки тогда были не бумажные, а фарфоровые. Так красиво и приятно, ветерок их колышет, а они позванивают».
Все это напомнило мне романтический образ кладбища из рассказа Ивана Бунина «Легкое дыхание»: «На кладбище над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий. Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста».
Как вспоминают хвалынцы, массовое разрушение кладбища началось после войны. В 1950-е – 1980-е гг. местные жители растаскивали могильные камни и плиты, кирпич от склепов на строительные материалы.
Я вырос у подножия горы Каланча, на улице 1 Мая. Когда в 1990-е гг. вышедшие на пенсию и перебравшиеся в Хвалынск «северяне» начали ремонт и расширение вновь купленного небольшого домика, то с удивлением обнаружили, что сруб стоит на гранитных могильных плитах. И таких историй наберется не один десяток: на Западном проезде, Володарского, Урицкого, Рабочей и других улицах найдутся дома с похожей историей.
Фрагменты надгробных камней я встречал в 1990-х-2000-х гг. в разных частях города среди груды бутового камня, который широко используется в строительстве.
В советское время кладбище уже не огораживалось, через него гоняли стада коров и прочей живности, а в конце 1970-х – начале 1980-х гг., после закрытия аэродрома, расположенного неподалеку, к кладбищу решили свозить мусор, который вскоре вплотную подобрался к захоронениям. Иногда огонь со свалки переходил по сухой траве на кладбище, сжигая основания крестов. А таблички с именами и портретами усопших нередко становились мишенью для безумцев, оставивших пулевые отверстия, как свидетельство своего разрушительного присутствия.
Местные мальчишки ходили с молотками добывать «красивые камушки», отбивая края с уцелевших надгробных камней. Следы их неосознанной деятельности можно увидеть на каждом камне. Разрушение стало нормой.
Но все же кое-что уцелело, казалось вопреки всему. Хотя нет, закономерность все же есть: даже в период запретов на кладбище продолжали хоронить. И сейчас можно увидеть могилы 1950-х, 1960-х, 1970-х и т.д. Последние захоронения датированы 1992 годом.
Вероятно, что это хоть как-то спасло место от полного уничтожения и забвения. Например, в соседнем городе Вольск от богатейшего старообрядческого кладбища не осталось ровным счетом ничего. Хотя оно представляло собой целый город мертвых с прекрасной архитектурой часовен, склепов, храмом, обелисками и памятниками. В 1920-е гг., его полностью разрушили.
Как реагировали на происходящее горожане? Конечно, были те, кто тихо роптал, но сделать ничего не могли.
В 1991 году Нижневолжская студия кинохроники посвятила разоренному кладбищу 10 минутный выпуск в киножурнале Волжские огни за № 20. Ролик был назван эпично: «Кощунство. Хвалынский вариант». Благодаря режиссеру Д. Попову и А. Ибрагимовой, тогда еще молодой сотруднице краеведческого музея Валентине Ивановне Бородиной мы сегодня можем видеть весь ужас происходившего: густые клубы дыма и утопающее в груде мусора кресты. Это свидетельство борьбы за сознание, попытка что-то изменить. Но, увы, эти материалы тогда вряд ли могли дойти до массового зрителя.
Свалка продолжала гореть до самых 2010-х гг., а территория кладбища подвергаться дальнейшему разрушению и забвению.
Продолжение следует…
