Предыдущие главы: https://dzen.ru/a/Zu4qthMUhC0DSSTB
Глава 8. В Атлантическом океане
Южные ночи имеют магическое свойство завораживать, расслаблять, обволакивать, лишать забот и воли. Особенно это проявляется на море под лёгкое покачивание корабля, мерный шум машин и винтов. Кругом темно, но море живёт и светится, особенно в пенном следе за кормой. Медленно-медленно, тихо-тихо подступает покой и умиротворённость, все заботы уходят, всё располагает к задушевному разговору. Мир кажется безмерным и добрым, хочется сделать что-то хорошее для всех. Всё общество на палубе разбивается на группы «по интересам» и начинают журчать негромкие голоса рассказчиков. Так продолжается до рассвета. Как только на востоке появляется розоватая полоска, по громкой связи раздаётся команда:- Все в трюм! Очарование в миг пропадает, и мы, кто - быстрее, кто - медленнее, расходимся. Через 10-15 минут ржавый скрежет железа по железу возвещает о том, что крыша трюма закрывается, и наш мир снова сокращается до четырёх железных стенок и деревянных нар в два яруса.
У скоб на задней стенке трюма, там, где мы выходим наверх, стоит стол дежурного офицера. Там же дежурят двое солдат–дневальных. Они ведут строгий учёт времени выхода и возвращения каждого. Офицеры и солдаты находятся на дежурстве по четыре часа дневного времени. На дежурство заступают все по графику, даже те, кто уже расположился в каютах. До тех пор, пока с палубы не вернулся ранее вышедший офицер или солдат, нового человека наверх не выпускают. Такой порядок заставляет каждого думать о товарищах, поэтому все стараются поторопиться со своими делами наверху, и никаких спекуляций на этот счёт не бывает, хотя каждый из обитателей трюма мечтает остаться на солнышке подольше.
Тем, кто уже живёт в каютах, гораздо проще, можно сновать туда и обратно несколько раз в день: вентиляционный канал твиндека выходит к передней стенке средней надстройки, поэтому «не отсвечивая» на палубе нужно сразу «нырнуть» в дверь этой надстройки, и там расходиться по каютам. Это никаких нареканий ни у кого из начальства не вызывает.
Наши «энтузиасты» из числа солдат и офицеров договорились с корабельными штурманами, те выделили в трюм карту и каждый вечер сообщают координаты нашего местоположения. По этой карте получалось, что мы «застряли» где-то в просторах Атлантического океана и почти не двигаемся. Но перемены всё же наблюдались. Сопровождающие нас акулы отстали, их заменили дельфины. Наблюдать, как дельфины резвятся и играют в воде, можно было часами. У нас такого времени не было, и всё же мы успевали полюбоваться на них. Сначала группа из десятка особей обгоняет корабль и в волне носового отвала выскакивает из воды в обе стороны от носа корабля влево и вправо. Потом начинается игра в «догонялки», и если дельфин догнал товарища, то выскакивает из воды и переворачивается в воздухе вокруг своей оси, делая, как сказали бы лётчики, «бочку» - фигуру высшего пилотажа. Потом они все затаиваются где-то в глубине, пропускают корабль метров на 200 вперёд, и снова мчатся вдогонку, снова вылетают из волны у носа корабля в разные стороны, и повторяется это много раз подряд, без усталости и отдыха.
Становилось всё жарче. Команда корабля стала выходить на палубу и на вахты в голубых или светло-серых шортах и лёгких белых рубашках-безрукавках навыпуск. Для нас такая форма была откровением, в те годы в Советском Союзе встретить шорты на мужчине было невозможно. Мы некоторое время продолжали «париться» в суконных брюках, но постепенно стали переходить на брюки от технического костюма песочного цвета, того, что нам выдали в Одессе. Наиболее смелые из нас стали ходить вообще в трусах. Капитан Захаров разрешил команде загорать на крышах надстроек и на палубах. Периодически и сам выходил позагорать на крышу передней рубки в умопомрачительных плавках, каких мы и не видывали, вызывая тем самым нашу зависть. Мы тоже «прихватывали ультрафиолета» на кормовой палубе за рубкой, вдали от командирских глаз, но делали это не всегда и не подолгу.
Сначала изредка,потом всё чаще и чаще изо дня в день,стали выпрыгивать из воды летучие рыбки. Они небольшие – 20-30 сантиметров в длину, с тёмно-синими спинками и белым брюшком, но боковые плавники у них сравнимы по величине с телом и похожи на крылья стрекоз. При опасности, эти рыбки взлетают с гребня волны, как с трамплина, и, треща крыльями-плавниками, летят на высоте в 3-4 метра довольно далеко и долго, около 20-30 метров. Моряки приносили показать нам несколько экземпляров, залетевших на корабль. Как рыбки сумели это сделать – я не видел.
Недели через полторы после отплытия мы все уже ходили, как моряки: враскачку, наклоняясь вперёд, широко расставляя ноги, потому, что от постоянной качки, когда теряется ощущение твёрдой опоры под ногами, голова становится тяжёлой и перевешивает все остальные части тела. От этого при ходьбе периодически тебя бросает вдруг в сторону и приходится головой ударяться о посторонние предметы, встречающиеся на пути.Чтобы реже ударяться, все вынуждены вырабатывать такую походку. Ощущение, что под ногами качающаяся палуба, проходит не сразу, даже по суше мы больше двух недель продолжали ходить, как на корабле. Зато я теперь точно знаю, почему у моряков такая особая походка.
Через две недели похода нас начали облётывать американские военные самолёты. Сначала это были тяжёлые двухмоторные крейсеры, потом к ним присоединились одномоторные разведчики и истребители. Каждый облёт они совершали по определённой программе: очень низко снижались (до 20-15 метров над морем), заходили с четырёх разных курсов – с кормы и носа поперёк курса корабля, затем вдоль курса – тоже с носа (бака – по-флотски) и с кормы. Летали они только днём, но очень часто: до шести раз в сутки. Много фотографировали, было видно, как открываются на них фотолюки, иногда даже был виден блеск оптики. После облёта некоторые пилоты приветливо махали рукой и показывали, что они улетают домой, на запад. Я их тоже фотографировал через иллюминатор из каюты Жени Короткова. Жаль только, что эти снимки не сохранились:когда я служил в Иркутске, сын носил тайком мои кубинские снимки в школу и показывал своим товарищам. Товарищи после таких показов часть снимков почему-то присваивали, в основном, это были видовые снимки Гаваны, база «Гранма» и самолёты, которые облётывали «Бердянск».
Ночью на двенадцатые сутки нашего похода было ещё одно общее построение. Начальник штаба объявил, что мы входим в область, где можно встретиться с американскими военными кораблями, которые, возможно, попытаются осуществить карантинный досмотр нашего судна. Капитан и вся команда корабля будут препятствовать этому, но американцам здесь «никто не указ», возможно, они захотят сделать это силой. Наша задача: оказать сопротивление и не допустить высадки посторонних на борт. Для этого формируются четыре взвода по 20 человек, вооружённые ножами, пистолетами и гранатами. Два взвода дежурят в носовой и кормовой рубках, два – в резерве. Кроме того, в резерве будут автоматы и пулемёты, если дело дойдёт до них. Взводы, в основном, были составлены из офицеров, но были и солдаты, физически наиболее сильные и спортивные. Всех «иркутян» включили в одну группу.
Начались дежурства по три-четыре часа в день. Чтобы восстановить и укрепить физическую подготовку, да и просто, чтобы время шло веселее, в сформированные взвода выделили инструкторов из числа спортсменов, и мы стали отрабатывать приёмы самбо, борьбы, бокса, в зависимости от того, какими приёмами владел сам инструктор. В третьей эскадрилье служил срочную службу сержант Беляков Андрей - чемпион Украины по самбо среди юниоров. Он и стал нашим инструктором. Отрабатывали по два-три приёма, но Беляков добивался от нас полного автоматизма, чтобы, как он постоянно нам говорил: «думать и делать одновременно». По прошествии какого-то времени занятия прекратились, но мы кое-чему научились.
Глава 9. Конец морского перехода
За три дня до окончания похода ночью произошёл инцидент,свидетелем которого я стал совершенно случайно. С 1 октября нам запретили находиться на палубе в большом числе даже ночью, т.е. условия нашего «дневного существования» распространились и на ночное время. В ту ночь мне не спалось, я решил потихоньку выйти на свежий воздух и посидеть в кабине автокрана. Корабль шёл как обычно, но вдруг из темноты вынырнули два довольно больших военных, судя по окраске и вооружению, судна и осветили нас с правого борта прожекторами. Один из них вышел метров на двести вперёд, вставая поперёк нашего курса, а второй стал пристраиваться к правому борту «Бердянска», и с него прозвучали английские слова какой-то команды. Я разобрал только слово «ship» - корабль и перешёл на правый борт за среднюю рубку, чтобы лучше разглядеть происходящее. С «Бердянска», по громкой связи ответили что-то, связанное с Советским Союзом. Затем все огни на «Бердянске» внезапно погасли, остались только ходовые, и включились прожекторы: по два с каждой стороны, направленные на корабельную трубу с красной широкой полосой и жёлтым гербом «Серп и молот», и ещё два прожектора на корме осветили флаг СССР. В остальном на нашем корабле ничего не изменилось, мы продолжали идти прежним курсом, с прежней скоростью. Корабль, преграждающий нам путь, увернулся в сторону, освобождая дорогу, а второй быстро двинулся вперёд, обогнал нас, и оба скрылись в темноте. Всё происходящее на меня сильно подействовало. Капитан Захаров, видимо, был не только хорошим капитаном, но и хорошим психологом. Утром я стал задавать вопросы Жене Короткову, и он рассказал,что была попытка двух американских сторожевых кораблей высадить на «Бердянск» досмотровую группу на предмет проверки карантинной безопасности.(Видимо американские власти стали о чём-то догадываться.) Капитан им ответил, что эта акция незаконна – «Бердянск» находится в нейтральных водах, что корабль – неприкосновенная территория СССР, досмотра он не допустит даже под угрозой применения силы, и за последствия инцидента ответственности не несёт. Похоже, мы были на волоске от гибели, но всё обошлось. Мне даже показалось, что в последующие дни самолёты облётывали нас меньше, может потому, что ничего нового американцы выяснить уже не могли.
На следующее утро Женя, уходя на вахту, сказал, что через сутки мы должны прибыть на место. За оставшиеся сутки все, кто живёт в его каюте, должны написать телеграммы домой. Телеграмма не должна быть большой и не содержать в тексте слов «Куба» и «Бердянск». При таких условиях капитан подпишет их к отправке, а Женя на обратном пути при подходе к берегам Советского Союза «отстучит» телеграммы по адресам. Наши родные и близкие получат от нас весточку, а по датам отправки сделают «правильные выводы». О таком никто из нас даже не мечтал, это был поистине королевский подарок нам на прощание.
В ночь перед прибытием на Кубу произошло явление, взбудоражившее всех «пассажиров» «Бердянска». На юго-западе появилось и стало расти какое-то зарево, которое к рассвету заняло почти половину неба. Мы обратились с вопросами к команде: оказалось всё до прозаичности просто – это была Гавана. Её ночное освещение так велико, что отражалось на облаках, отсюда такое зарево. Мы были очень возбуждены, казалось, что уже виден берег, были готовы, как спутники Колумба, кричать: «Земля!», но моряки нас успокоили: «До берега доберёмся, в лучшем случае, завтра после обеда». В самом деле, только на следующий день к полудню появились признаки суши. Первой из воды показалась очень высокая конусообразная с выступами башня из белого-белого камня – памятник Хосе Марти, высота которого, как мы узнали позднее, была 96 метров, затем появились высотные дома. И только через 3-4 часа после них, перед закатом солнца, нашим взглядам открылась вся панорама Гаваны с красивыми крепостями, зелёными неширокими улицами, уходящими вверх от набережной, затем – бухта и порт с множеством причалов, складов, порталов и кранов. Но в порт мы заходить не стали, а медленно пошли вдоль берега вслед за уходящим солнцем на запад.
По тропически быстро стемнело. Темень была почти абсолютной, только изредка просматривались кое-где отдельные огоньки. Шли очень медленно, часто и подолгу стояли на месте. В «нашей» каюте всем надоело сидеть с выключенным светом и таращиться в темноту, поступило предложение поспать, тем более что вставать, видимо, придётся рано. Все быстро уснули. Я проснулся от множества громких команд, раздающихся по громкой связи, быстро оделся и выскочил на палубу. «Наши» уже почти все встали и «выстроились» у лееров справа. Оказалось, что мы вошли в бухту порта Мариэль – конечный пункт нашего маршрута, и пристаём к причалу. Через пять минут всё остановилось, винты перестали пенить воду за кормой, корабль накрепко закрепили у пирса. Наш переход через Атлантический океан закончился.
ЧАСТЬ II. КУБА.
Глава 10. Первый караул
Сразу же предложили всем поесть, разъяснив, что пока мы завтракаем, матросы расчехлят и раскроют горловины трюмов, а мы после еды приступаем к раскреплению и выгрузке нашего имущества. Первыми надо снять с палубы ГАЗики командира и начальника штаба, затем – автокран, следом выгружать транспортные машины и контейнеры с ракетами, в общем, в последовательности, обратной погрузке.
Во время нашего завтрака к борту корабля подрулила какая-то легковушка, из которой вышли трое: один молодой человек европейского вида, двое постарше – негры, один из них был в военной форме оливкового цвета. Европеец оказался переводчиком.Он поднялся на борт,переговорил о чём-то с Фроловым и Илясовым, и нам поступила команда: «В первую очередь выгрузить на пирс машину начальника штаба. Командир полка и Илясов поедут с прибывшими кубинскими товарищами на рекогносцировку».
Часа через четыре, когда мы уже сняли с палубы всё, принадлежащее нам, и начали выгружать имущество из трюмов, вернулись наши начальники. Командир полка сразу приказал своим заместителям и командирам эскадрилий собраться в передней рубке, а Илясов мимоходом сказал, чтобы вытащили из его машины змею, которую он убил из пистолета на дереве там, куда они ездили. Змею втащили на палубу. Она, по нашим меркам, была огромной: около трёх метров в длину, толщиной, как пожарный шланг, грязно-зелёная со спины и бледно-жёлтая с брюха. На спине был виден рисунок чёрно-коричневатого цвета, как у гадюки.Её породу мы не определили,но на всякий случай решили,что змея ядовитая,и от неё лучше держаться подальше. Долго рассматривать змею нам не дали–нужно было работать,а потом она с палубы куда-то исчезла, наверное, её «прибрал» кто-то из команды корабля.
После совещания у командира полка поступила команда: «Выгрузить только пять контейнеров с ракетами. Скоро прибудут пять кубинских транспортных автомашин-трейлеров, на них грузить контейнеры. Остальной груз перевозить на своих транспортных машинах. На трейлерах сделать столько рейсов, сколько получится до темноты. Ночью грузы вообще не возить, а складировать их около корабля. Контейнеры выгружать из трюмов сразу на трейлеры, на пирсе их не держать. На выгрузке работать теми же группами, как на погрузке».Наша группа продолжила выгрузку кормовых трюмов с помощью портового крана.
Я работал только до обеда. После обеда часа в 3 дня, когда уже прибыли трейлеры, когда мы выгрузили из кормового трюма пять контейнеров и отправили их на трейлерах, меня вызвал к себе начальник штаба и «предложил» заступить начальником караула в лесу, куда только что убыли наши ракеты. Я сразу же вспомнил про змею, меня сначала бросило в жар, потом – в холод, потом – снова в жар, на всём теле поднялись и зашевелились волосы, но я всё же смог «храбро» спросить: «Когда заступать?». Дмитрий Максимович ответил, что сейчас надо подобрать состав караула, это я должен сделать сам, могу взять любого, хоть всех офицеров, но этого он не рекомендует, лучше взять солдат и сержантов срочной службы. Было решено, выставлять три поста в две смены, места постов я определю сам, когда прибуду на место. Он отдаёт мне свою автомашину, смены можно производить на ней. Караул держать до прибытия утром новой партии контейнеров, с ними прибудет смена.
Я собрал караул, в основном, из солдат нашей эскадрильи, проверил у всех автоматы, сам вооружился пистолетом и автоматом, и повёл караул на инструктаж. Инструктаж заключался в соблюдении мер безопасности на местности. Проводил его какой-то кубинец в военной форме. Говорил он практически без остановки, переводчика не было, был выданный мне военный русско–испанский разговорник, «изобретение» нашего Генерального штаба. Пока я пытался найти в нём перевод одной фразы, кубинец «выпаливал» десяток новых, поэтому ничего хорошего из этого инструктажа не получилось. Из всего сказанного я лишь понял, что в лесу никаких особых хищников нет, бояться надо только какую-то «чёрную женщину» или «чёрную бывшую жену», кто она такая – я не мог понять, как ни бился. Решил особого значения этому пока не придавать.
Выехали засветло часов в 5 вечера, чтобы хорошо осмотреться в лесу. Водитель ехал по этому маршруту уже второй раз, поэтому я доверился ему и не очень следил за дорогой, а больше думал о предстоящей ночи и о том, что хотел нам сказать кубинец. Всё это было крайне неопределённым и вызывало у меня обеспокоенность и тревогу. Прибыли на место. Оказалось, что это вырубка в густом тропическом лесу размерами примерно 200х400 метров. Наши контейнеры «прилепились» к лесу в середине этой поляны и были слегка замаскированы. Всё это выглядело очень тоскливо и вызывало много противоречий и сомнений в выборе места для постов: необходимо было предусмотреть и отсечь на ранних путях подходы «визитёров», если таковые будут в течение ночи, и в то же время, мне не хотелось сильно удалять часовых от основного места размещения караула.Решил выставить один пост в дальнем конце поляны и один – со стороны въезда на поляну, третий пост – охрана контейнеров и караула. Смену дальних постов решил проводить на автомашине, как советовал Дмитрий Максимович. Для размещения основного состава караула хотели было поставить палатку, но потом решили прикрепить палатку к стенке контейнера в виде полога: и надёжнее в смысле подходов с тыла и меньше трудов.
За всеми хлопотами время пролетело незаметно,и пришлось посты выставлять уже в сумерках.Было очень жарко и тихо,даже птицы особо не шумели. Ничего подозрительного я не заметил, и на душе стало немного спокойнее. Сразу после развода предложил всем свободным солдатам и водителю укладываться спать, а сам решил подежурить с часовыми и прояснить обстановку «для себя», но никто и не думал засыпать, все были возбуждены, лежали в палатке и переговаривались.
Вторую смену я поменял без происшествий, на постах тоже было всё спокойно. Но при поездке на смену постов в третий раз, чуть не приключилась беда. Я насторожился, когда время на поездку в «дальний угол» поляны стало длиться дольше, чем прежде. Сказал об этом водителю, но он отмахнулся от меня: «Едем по старому следу, всё нормально». И вдруг перед глазами стало намного светлее, словно распахнулся занавес. Я закричал: «Стой!» и выпрыгнул из машины, шофёр остановился. Дороги оставалось около полутора метров, дальше был высокий, метров 30, обрыв и вода. Осторожно, чтобы не вызвать оползень, шофёр начал сдавать назад, и только через 20-30 метров развернулся и мы поехали по нашему следу в обратном направлении.
Смену часовых я произвёл «под впечатлением» – мне было страшно жалко всех, а больше всего – себя. Из головы не выходила мысль, что ещё немного - и нас всех не стало бы в живых, ещё секунда-две и всё – конец. Только через час начал успокаиваться. Следующую, завершающую, смену я провёл очень бдительно, был внимателен и насторожен. Едва рассвело,я прошёл пешком по нашему ночному опасному пути и выяснил, что за сорок метров до часового уходила влево какая-то старая заросшая дорога, которая шла к берегу, а затем вдоль обрыва. Она-то, да ещё нервозность ночной незнакомой обстановки сыграли с нами такую злую шутку. На свету казалось, что заблудиться было абсолютно невозможно.
Часов в 8 утра прибыли новые контейнеры и наша смена. Мы стали собираться «домой» на корабль, как вдруг негр-водитель одного из трейлеров истошно завопил и стал показывать на пол нашего караульного ГАЗа. В его крике повторялась одна и та же фраза «negro …, negro …», т.е. что-то чёрное. Я подошёл и увидел паука типа тарантула, только чернее и крупнее, взял у водителя тряпку, накрыл его и выбросил на траву. Негр успокоился, и паука задавил. Я удивился такому страху: после того, что мы пережили ночью – какой-то паук! Тем более что в Мартыновке этих тарантулов была «тьма», мы их доставали из норок, дразня кусочком гудрона на нитке. Один тогда даже укусил меня за палец – ничего страшного, только палец воспалился и долго не заживал.
Опасности с этой стороны я не видел, но, как оказалось впоследствии, совершенно зря. Примерно через неделю, когда мы уже выгрузились из «Бердянска» и начали устраивать свой быт на базе «Гранма», к нам привезли учёного-биолога из Гаванского университета. Он неплохо говорил по-русски и прочитал нам лекцию о ядовитых растениях на Кубе. Мы ему задали вопросы о змее и тарантуле. Оказалось, что «наша» змея - это молодая анаконда или питон. Эти змеи не ядовиты и для человека абсолютно безвредны. Тарантул оказался «чёрной вдовой». Это очень ядовитый паук, самое ядовитое сухопутное существо на Кубе. Бывают довольно крупные, особенно самки, самцы – гораздо меньше и светлее окраской. После оплодотворения самка съедает самца, если тот оказался не очень проворным. Отсюда такое мрачное название этих «родственничков» тарантулов.
Укусы самок, особенно весной, бывают смертельными для человека, кубинцы поэтому их сильно боятся. Об этом, видимо, и предупреждал нас негр, проводивший инструктаж перед караулом. Но мы не поняли и чуть не поплатились за беспечность. Скорее всего, паук попал к нам в машину с веток, когда мы «крутились» на обрыве, и мы его половину ночи «возили» с собой, ничего не подозревая.
Глава 11. Разгрузка
После караула нам дали отдохнуть и поспать часов до трёх дня, а потом все мы снова встали на разгрузку. Выгрузка кормового трюма неожиданно осложнилась. Громадный тягач БАТ, который мы так решительно «кинули» в корму для осадки в Балтийске, теперь оказался неподъёмным: в порту Мариэля не было кранов грузоподъёмностью свыше 50 тонн, и других подъёмных средств поблизости тоже не было. Стали ждать плавучий кран из Гаваны. В связи с этим всех, кто работал в кормовых отсеках, перебросили на вывозку «дерева».
С начала разгрузки мы как-то пренебрежительно отнеслись к деревянному крепежу, которым были закреплены наши грузы, и отказывались выгружать его из трюмов. Моряки стали упорно предлагать, чтобы мы весь деревянный материал взяли с собой.
На Кубе «напряжёнка» с пиломатериалами, и нам этот крепёж очень даже пригодится. Мы не соглашались с их доводами, и только когда вмешалось корабельное и наше начальство, стали вывозить древесину. Как потом оказалось, моряки снова нам помогли: дерево нам очень и очень пригодилось. Пригодилось нам и «железо»: по «указаниям» моряков мы собрали и увезли все крепёжные скобы и всю вязальную проволоку.
На следующий день под вечер майор Тишкин командировал меня на базу «Гранма» - на трёх грузовых машинах отвезти и сгрузить там деревянные брусья от крепежа. Возвращались уже затемно, часов в 10 вечера. Когда проезжали какой-то посёлок (кажется, он назывался «Кьебро-Ачо»), солдаты попросили меня сделать остановку и зайти в бар – выпить чего-нибудь освежающего. Мне не очень хотелось этого делать, тем более, что у нас ни у кого не было кубинских денег, но солдаты заверили, что «нам и так дадут», я заинтересовался «таким оборотом» и согласился. Солдаты–водители, видимо, это «уже проходили», они уверенно подошли к стойке бара и указали пальцем на бутылочки «Кока-колы», на пальцах же объяснили сколько бутылочек нам надо, и бармен без всякого выражения на лице откупорил «Кока-колу» и подал нам. Я очень удивился и выпил. «Кока-кола» мне понравилась, остальное - нет. Поблагодарив бармена, скомандовал своим «халявщикам» на выход. Так я впервые попробовал «настоящую» «Кока-колу» и испытал кубинскую «дармовщинку».
Плавучий кран прибуксировали через два дня. К тому времени все основные грузы мы из «Бердянска» выгрузили, оставались самые нижние трюмы. БАТ пришлось поднимать «двойной тягой»: прибывший и портовый краны едва осилили его вдвоём. Везли тягач от корабля на трейлере, только на месте он «спустился на землю», зато работал он потом на славу: все позиции и хранилища мы сооружали с его помощью.
После тягача разгружать оставалось всего ничего: грузы были по тонне-две весом, это были для нас уже «семечки». Ещё день и мы прощались с «Бердянском», ставшим для нас почти родным домом. Корабль переходил на юг, в Сантьяго-де-Куба загружаться сахаром. Моряки сделали нам ещё один прощальный подарок: когда «Бердянск» будет приходить в следующие разы на Кубу, они через наше посольство будут нам об этом сообщать, поэтому мы можем заказывать необходимые вещи, моряки их обязательно купят и привезут. Никто тогда ещё не понимал, как это будет ценно для нас. Но потом, всё последующее время нашей жизни на Кубе, мы пользовались этой их услугой без зазрения совести. Даже были случаи, когда они передавали покупки для нас через вторые–третьи руки. Нас вызывали к совсем незнакомому кораблю совсем незнакомые люди, передавали привет от «Бердянска» и вручали вещи. И ни разу не произошло «невыполнения» наших заказов. Так моряки ещё неоднократно доказывали, как они ценят своё слово и свои обещания.
В наше распоряжение кубинское руководство выделило бывшую американскую базу. Пользуясь тем, что США оказывали помощь в борьбе за независимость Кубы от Испании в 1898 году, американцы в 1903 году выговорили себе право построить для себя на острове три военных базы. Две из них: одну – на юге от Гаваны в 20 км. и вторую на юго-западе от столицы в 60 км., Фидель Кастро после свершения революции вернул Кубе, а третья – Гуантанамо - до сих пор территория США. Первую базу после возвращения назвали «Сан-Антонио-де-лос-Баньос», а вторую - «Гранма» - «Бабушка», так называлась шхуна, на которой Фидель Кастро с товарищами возвратился на Кубу в 1956 году делать революцию. «Гранма» и стала нашим «домом».
Глава 12. Размещаемся на базе «Гранма»
Сначала нам выделили два корпуса (это были солдатские казармы, как выяснилось позднее).В одном разместили штаб, во втором расположился остальной личный состав полка.Спали на полу,как придётся,ели из походных кухонь.Так было дня три-четыре.
Дело было в том,что на базе уже располагался зенитно-ракетный дивизион,прибывший из Союза раньше нас, и ожидалось прибытие ещё какой-то части. Вскоре прибыла вертолётная эскадрилья с вертолётами Ми–4, территорию базы поделили на «сферы влияния» и всё постепенно стало устраиваться.
Все здания на базе были одноэтажными, кроме одного. В двухэтажном довольно большом корпусе разместился наш штаб. Перед ним был обширный плац с флагштоком в центре. Видимо, это здание и при американцах было штабным.Кубинцы рекомендовали нам каждое утро на флагшток поднимать флаг Республики Куба, мы это строго выполняли, но не всегда при общем построении, иногда дежурный по полку (он располагался на первом этаже штаба у входа) поднимал флаг при построении только своего наряда.Недалеко от штаба, ближе к морю, на пригорке стояло небольшое аккуратное здание с двумя входами по торцам. Его сразу же все определили как медсанчасть и отдали во владение Анатолию Андреевичу Орлову с его мужским и женским штатом. Ближе к штабу на этом же пригорке стоял длинный приземистый корпус с множеством входов. Его «облюбовали» командиры чином от майоров и выше. Там же разместили «наших» трёх женщин.
Центр базы занимал огромный навес с пристройкой и заправочными колонками по краям и в середине. Видимо, это была стоянка автомобилей. Мы сразу же переделали это сооружение в клуб – кинозал, а в пристройке организовали кинопроекционную будку.
Столовая с холодильниками, кладовыми и погребами стала солдатской, общей с солдатами других частей. Рядом были здания, подходящие под казармы. А под офицерскую столовую и офицерское общежитие определили два стоящих рядом почти на самом берегу моря однотипных корпуса. Это были здания с центральным открытым проходным холлом, из которого в стороны шли коридоры и комнаты различной величины.В столовой размещать было пока нечего: наши тылы отстали.
Во втором корпусе разместились все офицеры полка не по подразделениям,а «по интересам». Наша «компания» заняла большую комнату с окнами на восток (от моря). Поместилось в ней сначала 14 офицеров. Вскоре двое ушли в другие помещения, затем ушёл ещё кто-то, и всё остальное время нас было в комнате 10-11 человек.
Сначала для сна поставили кровати с железными спинками, но дальнейший опыт подсказал, что спасаться от жары надо у самого пола, он всегда в комнате наиболее прохладный. Тогда мы выкинули кроватные спинки в кладовые, а сетки уложили на деревянные брусья, которые привезли с корабля.
Для лучшего охлаждения в ногах установили дуги из вязальной проволоки (её у нас тоже было много) и на них приладили вентиляторы, у кого какие нашлись. В основном, это были автомобильные вентиляторы, вынутые из систем отопления транспортных и специальных автомашин. В такой обстановке уже можно было заснуть после 10 часов вечера, когда вступал в силу ночной бриз, приносящий с моря прохладу. Уснуть раньше было невозможно – жара, пот, сырые простыни, – и никакого отдыха, тем более, сна.
А из кроватных спинок весной 1963 года по приказу командира полка наша бригада пловцов изготовила в лагуне «загон» для безопасного купания всех, кто не занимался подводным плаванием и подводной охотой.
Устройство быта было у нас всё же на втором месте. Главное: устройство боевых позиций и установка боевого дежурства. За рекой Санта–Лаура мы развернули в лесу по три (или четыре – уже не помню точно) позиции для каждой из боевых эскадрилий. Там же был «верхний аэродром», который заняли вертолётчики. Мы около них устроили техническую позицию, для нас они стали хорошим прикрытием.
На позициях было установлено боевое дежурство по первой степени готовности. Третья эскадрилья в это время занималась устройством хранилищ для боезапаса, топлива, стартовых ракетных ускорителей. Под хранилища мы заняли стационарные здания, которые и при американцах, видимо, были складскими. Они располагались в удалении на 400-500 метров от жилых помещений. Туда были помещены боекомплект, стартовые пороховые ракетные двигатели-ускорители (СПРД), часть ракет, ещё что-то. В одном из этих зданий был налажен температурный режим.
Топливо размещалось в железнодорожных цистернах, закопанных в землю. Остальные хранилища тоже изготавливались самым примитивным способом: большой артиллерийский тягач (БАТ) прокапывал заглубление, туда помещались одна или несколько единиц хранения, и сверху всё накрывалось маскировочной сетью. Таким «манером» мы спрятали от чужих глаз всё наше имущество. Позиции были сделаны примерно так же, но по мере «обживания» постепенно благоустраивались: были заглублены кабели, соединяющие и объединяющие технику в позицию, палатки перенесли в затененные места, передвинули электростанции подальше и под ветер, чтобы удалить выхлопные газы.
Кроме того были ещё: переконсервация, восстановление и ремонт всей полковой техники. Приходилось работать «от темна до темна», чтобы сделать всё быстро и качественно. Большим подспорьем было наличие материалов, перевезённых так кстати с корабля. Не раз мы вспоминали добрым словом настойчивость моряков, заставляющих нас увозить с корабля весь крепёж. Только их заботами у нас создался запас из 50-60 куб. метров пиломатериалов и около 10 тонн стальной проволоки различных сечений.
На этой авральной работе я стал чувствовать предвзятое отношение ко мне начальника группы Солёнова Александра Дмитриевича. В чём было дело, я сразу и не понял, но выходило так, что он обиделся: когда шло переселение в каюты, я это сделал одним из первых, а его не позвал, думая, что это командир должен проявлять заботу о подчинённых, а не наоборот. Да и на день рождения я его не пригласил. Терпел я более двух недель, но потом нашёл решение: поговорить «по душам» в присутствии моих друзей. Пришлось подстраивать так, чтобы одновременно, как бы случайно, собрать вместе Солёнова, Гончаренко, Гошу Жданова и Толю Репина.
Разговор получился «интересным». Солёнов высказал недовольство моим «слишком болтливым» поведением и нежеланием следовать традициям, установленным в полку, на что Гоша справедливо заметил, что я в полку только четвёртый месяц, и всех традиций ещё не успел усвоить. А что касается характера, то он и в училище у меня был такой же, но это не мешало мне быть хорошим другом и товарищем и достойно исполнять свои обязанности. С такими даже веселее и проще, чем с молчунами. Гошу поддержал Толя и, как ни странно, Гончаренко. Солёнову пришлось смириться, и в дальнейшем он «давил» на меня меньше, но нормальные отношения так и не сложились. В сентябре Солёнов заболел почечнокаменной болезнью, сильно страдал, несколько раз его экстренно увозили в Гавану, в госпиталь, и в октябре отправили в Советский Союз. Начальником группы стал Гончаренко Геннадий.
Глава 13. Решаем проблемы
Связи с внешним миром в этот период у нас не было никакой. Писем и газет из России мы не получали. Радио тоже не было, телевизоры (два или три на весь полк) были у руководства, к тому же, их надо было переналаживать, т.к. напряжение и частота промышленного электрического тока на Кубе были «американскими»: 110 Вольт, 60 Герц. Тогда мы и вспомнили обещание моряков – привозить нам заказы. Но обещанного ещё надо было дождаться.
Проблемой стало бытовое снабжение: вода, хлеб, одежда, предметы личной гигиены и другие «мелочи», как любил говорить Геннадий Гончаренко. Вода в округе была солоноватая и не совсем чистая. Решили возить воду для питья и приготовления пищи из Мариэля, из артезианской скважины в порту, которая служила для заправки пресной водой кораблей. Для технических нужд: стирки, помывки и прочего приходилось пользоваться водой из кранов. «Водяные рейсы» стали для нас «окном во внешние сферы». Каждый день сразу после завтрака снаряжалась колонна из всех, какие у нас были, автоцистерн (4-5 машин). Старшим назначался офицер, к водителю в последнюю машину добавляли ещё одного человека с автоматом, чаще всего это был тоже офицер или сержант. В таком составе надо было сделать 3-4 рейса (сколько получится в светлое время суток).
В порту на заправку водой была постоянная очередь. Сначала мы терпеливо пережидали её, но вскоре «научились» отдавать ключи от автомашин «спецам», обслуживающим скважину и заправку, а сами преспокойно уходили в город на час–полтора. Знакомились с Мариэлем, ходили на рынок, в магазины, даже иногда ухитрялись посмотреть кино в кинотеатрах «нон-стоп» (их на Кубе большинство). Когда возвращались в порт, наши машины были залиты водой, выстроены у пирса, и ключи вставлены в замки зажигания.
Вознаграждением за такое обслуживание была пачка папирос «Беломорканал»; три песо тоже были «в ходу»; но самым ценным был коробок русских спичек. Во-первых, это был предмет коллекционирования, а во-вторых, наши спички, не в пример кубинским, были намного удобнее в пользовании. Основанием их спичек была провощенная бумага, свёрнутая в трубочку, а в головке, чтобы спичка загоралась при любой влажности, было много белого фосфора. Чтобы чиркнуть такой спичкой по «тёрке», надо было прижать головку пальцем. Чаще всего, спичка прилипала к пальцу и в таком положении вспыхивала, белый фосфор оставлял плохо заживающую ранку.
Правда, их спички загораются от трения о любую шершавую поверхность, (вспоминаются ковбойские фильмы, где мужчины зажигают спички, чиркая по штанам сзади карманов).
Однако если такие спички рассыпаны по полу, а вы ходите босиком, то есть очень большой риск долго лечить ступни от ожогов. Были у нас «шутники», которые проверяли это на товарищах.
Русские спички часто были поводом для других шуток. Дело было в том, что кубинцы не выговаривают правильно, без акцента слово «спичка», оно звучит в их речи как «писька». И если они задавали вопрос: «Русо писька есть?», то сразу находился ответ: «Есть, Толя (или Слава, или Женя), покажи», при этом обращались к персонажу, которому было что показать.
Большой проблемой для нас стал «хлеб насущный». На Кубе не было в то время промышленных пекарен. Хлеб стряпали частные предприниматели, в незначительных количествах. К тому же, это был не дрожжевой, а пресный, несолёный хлеб в длинных «французских» батонах-багетах. Мы его покупали в Мариэле и только потому, что ничего лучше не было, но ели с большой неохотой. Сухари нам опротивели ещё на корабле, поэтому в большинстве случаев обходились вообще без хлеба. На выручку пришли военные моряки из базы вблизи Гаваны, в курортном местечке Варадеро. У них была походная пекарня, и через полмесяца после нашего прибытия на Кубу нам стали выделять 26 буханок белого хлеба в день. Этого хватало только для больных, да руководству. Но сама поездка за хлебом дорогого стоила. Во-первых, это самостоятельная поездка в Гавану – можно было куда-нибудь «зарулить», во-вторых, моряки встречали «визитёров», «как родных». Сразу же усаживали офицера и солдата-шофёра за стол, резали побольше свежего хлеба, к хлебу у них полагались свежий, крепкий, горячий, очень сладкий чай и несолёное коровье сливочное масло «от пуза». Пока гости ели, хозяева сами укладывали хлеб на брезент в кузове автомашины, укрывали его и приходили с докладом, что «всё готово». Гости прощались и уезжали. При этом никогда мы не просили, а матросы никогда не предлагали хотя бы одну буханку «с собой». Это было, как бы, «знаком приличия». Постепенно норма хлебной выдачи увеличивалась. В марте-апреле 1963 года это уже были 38 буханок, а в мае - даже 50. И только к августу того же года хлеба у нас стало в достатке.
Поездки за хлебом были очень полезны и в смысле познания окружающей местности, особенно Гаваны. Это пригодилось при решении ещё одной очень важной для нас тогда проблемы – одежды. То, что мы привезли с собой, абсолютно не подходило. На Кубе во время нашего прибытия шёл период засухи. У них вообще всего два погодных периода: период дождей – с конца ноября до середины апреля, и период засухи – с мая по ноябрь. Стояла, по нашим меркам, ужасающая жара, в восемь часов утра уже было 30-35 градусов в тени. К полудню жара доходила до 40-45. В наших «одеждах» мы страшно потели, сигареты и спички держать в карманах брюк было невозможно: к обеду всё отсыревало.
«Для компенсации» мы выпивали огромное количество воды: по 4–5 литров на человека, это вызывало ещё большую потливость. Такой «круговорот воды» в нашем организме имел разрушающее действие. Вся одежда становилась «горячим компрессом», вызывая на коже опрелости и раздражения, а в печени и почках – камни.
Глава 14. Первые контакты с кубинцами
При работе на технике мы надевали песочные хлопчатобумажные костюмы на голое тело, подворачивая рукава и штанины, и таким образом спасались от жары. С 11:30 до 15:30 не работали, отдыхали, как кубинцы (у них этот дневной перерыв в работе называется «сиеста»). Хуже было в наряде: суконные брюки под ремень с пистолетной кобурой, клетчатая рубашка, которая больше подходила к осенне–зимнему периоду в Сибири не давали никакой возможности циркулировать воздуху у тела. К обеду рубашка до груди и брюки до колен становились мокрыми, надо было бежать переодеваться.
Кто-то «придумал» носить пистолетную кобуру «на подвеске», по-морскому. В этом случае ремень можно было одеть не портупейный, а обычный брючный, рубаха навыпуск всё скрывала, и создавала хоть какую-то «вентиляцию». Такое нововведение скоро прижилось, хотя давало относительное спасение от жары. «Подвеску» мы шили из портупеи, или из наплечного ремня от полевой сумки. Но так носили пистолеты мы только в наряде. В поездках для скрытности прятали оружие под рубахой за брючный ремень на животе. Такое размещение быстро сказалось на внешнем виде пистолетов, через полгода из чёрно-воронёных они превратились в пятнисто-бурые, постоянно ржавели и требовали ежедневной чистки. По всему этому мы «дома» в базе ходили без оружия. Автомат у каждого висел на стенке над изголовьем кровати, а пистолет – под подушкой.
Испытывая острую нужду в лёгкой одежде, мы уже через неделю стали просить командование выдать нам хоть какие-нибудь деньги и разрешить поездку «по магазинам» для покупки кубинских рубашек и брюк. Деньги нам выдали довольно скоро, через 10-15 дней после прибытия, и деньги довольно приличные: по 150 песо на каждого. Исходя из курса: песо за 90 копеек, это было даже больше нашей лейтенантской месячной зарплаты «дома», в Советском Союзе. Через день-два начались поездки за покупками. Ездили небольшими группами, не более десяти–пятнадцати человек.
Я поехал в одну из ближайших суббот на штабном автобусе. «Экспедиция» состояла из офицеров третьей эскадрильи во главе с инженером эскадрильи капитаном Ситковым и офицеров второй эскадрильи с комсоргом полка Кухарчуком. Нас с Ситковым было человек семь, примерно столько же – в другой части экспедиционеров. Выехали часов в 10 утра. Хотели посетить столицу, но доехали только до Артемисы – городка на половине пути от Мариэля до Гаваны.
Поездка оказалась запоминающейся. Прибыли в Артемису, оставили автобус с водителем в сквере около полиции (на всякий случай). Сразу же произошло «столкновение интересов»: одни захотели тотчас же идти по магазинам, другие – сначала «освежиться» в баре. Разделились, наша группа с Ситковым отправилась в ближайший бар. Для всех это была первая проба спиртного на Кубе, да ещё после почти двухмесячного «воздержания».
Бармен стал наливать нам ром «Бакарди», как всем, по 20 граммов со льдом. Мы попросили налить полные бокалы. Сначала он отказывался нас понимать, но мы его «убедили». Когда был налит первый бокал, мы подтвердили знаками, что так и надо. Следующие бокалы он уже наполнил без содрогания. Выпили, закурили, показалось мало. Попросили бармена налить ещё по такой же порции. Он несколько удивился, но налил. Выпили и попросили расчет.
Деньги у нас бармен принимать отказался, а когда мы стали настаивать, то указал на одного из посетителей бара. Мы стали «приставать» к нему: зачем он заплатил за нас? Наверное, так ни до чего бы и не договорились, если бы не помог молодой кубинец, немного разговаривающий по-русски. Он объяснил, что этот сеньор решил нас всех угостить, а теперь приглашает к себе домой.
Мы поговорили меж собой, вспомнили шпионские истории, которыми нас напичкали ещё с училища, но решили всё же сходить посмотреть. Для визита мы уже за свои деньги купили бутылку «Бакарди» и дюжину пива в бутылочках по 330 граммов, как «Кока-кола». С нами пошёл и тот парень, что говорил по-русски, оказалось, что он студент, перешёл на второй курс Московского медицинского института. Это, однако, нас нисколько не успокоило.
Шли мы очень недолго, примерно десять минут. Пришли в одноэтажный дом, на несколько квартир. У «нашего хозяина» квартира была в средней части. Вход был защищён навесом - маркизой. Дома никого не было, владелец открыл дверь своим ключом. Квартира выглядела довольно чистой и зажиточной. Из входного холла были двери на кухню, в спальню, в кабинет и во внутренний дворик – патио. В правом переднем углу холла стоял большой холодильник. Хозяин взял у нас пиво и ром, поставил внутрь холодильника, а нам всем выдал из него по бутылочке прохладного пива «Тропикаль».
Поразил меня внутренний дворик. Был он размером, наверное, 5х5 метров, но на нём поместились: три дерева, клумба с красивыми цветами, четыре или пять кустов, два каких-то крупных камня, садовая скамейка и ещё что-то. И всё это было так рационально спланировано, размещено, ухожено и приглажено, что казалось будто места ещё хватит на столько же посадок и клумб.
Хозяин стал нас расспрашивать, кто мы такие. Все «честно» отвечали, что мы – русские, специалисты по монтажу и ремонту сельхозтехники, прибыли в Мариэль, а в Артемису приехали, чтобы купить одежду. Живём мы в разных городах СССР, познакомились друг с другом недавно. Через добровольного переводчика он нам объяснил, что покупки - не проблема, это будет сделано за полчаса, а пока мы должны написать свои адреса и расписаться в его семейном альбоме. Альбом был большой и нарядный, с цветными и чёрно-белыми фотографиями. На последней странице мы и «отметились». Я написал старый адрес друга Саши Булахова в Иркутске, т.к. знал, что этот дом уже снесён. Остальные написали адреса совсем вымышленные. В результате оказалось, что из семи только двое живут на улице Ленина, все остальные жили, хоть и в разных городах, но на улицах Советских. И пусть нас простит этот житель небольшого кубинского городка Артемиса. Возможно, он честный и добропорядочный гражданин, возможно, что наши адреса ему нужны были только для «домашнего кича», чтобы похвастаться перед друзьями и знакомыми. Возможно даже, что он хотел затеять переписку и пробовал написать по этим адресам кому-то из нас. Всё равно, поступить по отношению к нему по-другому, более честно, в то время мы просто не могли.
Когда все расписались, наш «переводчик» допил своё пиво и куда-то хотел уйти. Мы его остановили. Оказалось, что он пойдёт за своими товарищами, приведёт их сюда, они помогут в покупке одежды. Прошло около получаса, прежде, чем он вернулся с одним товарищем. Новый знакомый выглядел очень элегантно. Это был 23-25-летний молодой человек, неотразимо красивый и нарядно одетый. Познакомились. Звали его Серхио, был он креолом (человек с испанской родословной, не смешанной с негритянской кровью), о чём с гордостью сразу же заявил. Работает он водителем на рейсовом автобусе «Артемиса – Гавана», а в свободное время занимается подводным плаванием.
Серхио отказался от предложенного пива, заявив, что ему в 14 часов в рейс, и сразу же предложил пойти за покупками. Мы распрощались с гостеприимным хозяином, отказались взять из холодильника наше пиво и «Бакарди», и пошли на улицу. Какими-то дворами мы очень быстро прошли в центр города, там Серхио подозвал уличных мальчишек и отправил их за своим товарищем, а мы все зашли в центральный универмаг и стали выбирать себе одежду.
Продавщицы, скорее всего, были близко знакомы с Серхио, они, переговариваясь между собой, быстро предложили нам рубашки и брюки. Пока мы занимались примеркой, подошёл ещё один кубинец. По виду это был скорее мулат, чем креол, но выглядел так же стильно, как Серхио. Кроме этого, он довольно хорошо говорил по-русски. С его помощью покупки стали производиться молниеносно: он отлично понимал, подходит это нам или не подходит, просил после примерки на размер больше или меньше, «на переговоры» мы времени совсем не тратили.
Таким манером за полчаса мы обошли несколько магазинов и купили всё, что нам было нужно. Это были брюки из тонкой лёгкой ткани светлых расцветок от белых и голубых до жёлтых и даже оранжевых. Рубашки были тоже из очень тонкой ткани скорее похожей на марлю, но таких броских расцветок, что мы старались покупать поскромнее, чтобы не очень выделяться. С головными уборами было сложнее, но мы смогли, с помощью «кубинских товарищей» купить лёгкие шляпы. Вскоре мы их всё равно заменили на сомбреро, плетенные из тростника. Они продавались на рынках, как «предметы народного творчества».
Закончив с покупками, решили идти к автобусу. Серхио и его друг с нами попрощались, Серхио надо было готовиться в рейс. Вторая половина нашей экспедиции ещё не появлялась хотя время, назначенное на покупки, истекало.
Решили ещё немного выпить спиртного и прикупить впрок. Пошли в тот же бар, где были. Бармен уже без раздумий налил нам по 150 граммов «Бакарди» с кусочками льда. Выпили, повторили, закурили и пошли к автобусу «на посадку» но тут заметили, что за нами следят человек 20 кубинцев. Стали выяснять, в чём дело, оказалось: им интересно посмотреть, что с нами будет от такого, по их меркам, огромного количества выпитого рома. Мы их разочаровали, сели в автобус и уехали, ничего с нами не случилось. Потом кубинцы привыкли, и больше не проявляли удивления от того, что русские могут выпить так много, но первый опыт вызывал у них чуть ли не шок.
В Артемису мы долгое время после этого не ездили и больше ни с кем из новых знакомых не встречались. Весной 1963 года мы разыскали Серхио, это было нетрудно: в автобусном парке Артемисы он был лицом приметным. Нам понадобились его опыт подводного пловца и его снаряжение. Знакомство переросло в некоторое подобие дружбы.
Проблема одежды вскоре была решена у офицеров полностью. Конечно, такие рубашки и брюки выдерживали всего 2-3 стирки, но нас это вполне устраивало, деньги у нас появились. Мы через 15-20 дней после прибытия выяснили, что платить нам будут по 195% от наших окладов, плюс кубинское руководство будет доплачивать по 300 песо каждому офицеру, как военному советнику. Это составляло ещё почти два моих оклада. Но такая «благодать» длилась недолго: с ноября «кубинские» 300 песо нам платить перестали.
Если у офицеров вопросы денег и одежды решились, то у солдат и сержантов срочной службы всё было наоборот. Их десятирублёвые «оклады жалования», хоть и помноженные на два ничего не прибавили. Они начали «подпольно» продавать обувь, часы и другие ценные вещи. Командование «было против». Помогла, как всегда, смекалка. Мы привезли с собой огромное количество каустической соды, около 10 тонн. Кто и зачем заготовил её в таких объёмах – не известно, но вскоре солдаты – водители стали возить с собой в рейсы бумажные кульки, свёрнутые «фунтиком» и вступать с этими кульками «в переговоры» с местными женщинами.
Оказалось, что на Кубе в то время был огромный дефицит мыла и стиральных порошков. Женщины «по старинке» стирали со щёлоком из золы или с другими подручными материалами, наша сода им пришлась по душе. Со временем отток каустика «на внешний рынок» только увеличивался. На нашем КПП уже с утра стала образовываться большая группа кубинок разного возраста, заинтересованных пообщаться с русскими. Стали втягиваться в это дело и офицеры, но предметом их торга были не деньги, а продукты питания. У кубинцев было много коров. Они сами всегда говорили, что на 11 миллионов населения у них 12 миллионов коров и 9 миллионов автомобилей, похоже, это было правдой – коровы и автомобили были везде.
Промышленных холодильников на Кубе тогда было мало, молоко и молочные продукты хранить по такой жаре было бессмысленно, поэтому они с большой охотой меняли нам молоко, сметану, творог и масло на соду. Продолжался этот процесс с перерывами до лета 1963 года. С появлением на базе постоянной части кубинских военных всё закончилось.
Глава 15. Карантин
Общий и резкий переход «на молочную диету» сыграл с нами злую шутку. Несмотря на то, что перед отправкой нам всем ещё в Первомайске за два раза вкололи почти по пол-литра всяких прививок, и записали этот факт в наши загранпаспорта на латыни, в полку через три недели после прибытия вспыхнула эпидемия дизентерии.
Анатолий Андреевич Орлов со своим штатом быстро справился со вспышкой и стал выявлять «носителей» заразы. Выяснилось, что главный очаг угнездился в нашей комнате, а главный носитель – Толя Репин. Нас всех, всю комнату, сразу же изолировали от остальных в отдельно стоящий небольшой домик с неработающим бассейном.
Почему-то этот домик считался дачей Батисты. Батиста был последним правителем до 1 января 1959 года, когда победила революция. Называли его в газетах «кровавый диктатор» и «американская марионетка», он жестоко держал власть с помощью американских денег и подсказок. В стране творилось примерно то, что творилось в России в 1990-е годы: разгул беззакония, мафии, бандитизм, коррупция, проституция. Кубинцы говорили, что треть Гаваны во время правления Батисты была построена за деньги американских мафиози.
Вполне могло быть, что Батиста приезжал на американскую базу отдохнуть. Во всяком случае, домик этот выглядел «не простым», был весь в кафельной плитке, уложенной ковровым стилем, имел кухню, туалет, ванну, душ и несколько отдельных комнат помимо общего холла. От парадного входа к морю вёл лестничный спуск с балюстрадой, а в море уходил метров на двадцать бетонный причал.
Как водится, всякое плохое явление имеет и хорошие стороны. Наше вынужденное безделье привело к коренному перелому в досуге большой группы офицеров. В карантине нам было абсолютно нечем заняться. С утра лаборантка Рая приходила делать нам с помощью пробирок «анализы», и после этого мы были предоставлены самим себе. Еду нам приносили опять же работники медсанчасти. Всякие посещения были под строжайшим запретом, но купаться Орлов разрешал, поясняя, что морская вода скорее убьёт дизентерийную палочку. Однако купались мы с большой осторожностью: всё дно было усеяно морскими ежами, а наступить на него – значит, две недели хромать и лечиться от нагноения подошвы.
На второй или третий день нашего «сидения» в карантине я не выдержал, тайком переправился через реку и сбегал на верхний аэродром, там, в спецмашине хранился мой чемодан «мечта оккупанта». Цель – книги нашёл сразу, но случайно наткнулся на маску для подводного плавания. Эту маску я приобрёл в Одессе летом 1961 года для купания в солёной воде во время выездов на лиман, а в командировку взял просто потому, что мне предложили «страну с морским субтропическим климатом». Решил её опробовать в море, раз уж делать всё равно нечего, и принёс «на дачу».
Из книг у меня остались «Тихий Дон» и «Сочинения» Н.А. Некрасова. Все сразу же ухватились за «Тихий Дон», но книга-то одна. Кто-то предложил разделить её на части. Поделили, получилось неплохо, стали читать. Появилась необходимость разделить и эти части. Как итог, книгу расшили на заводские тетрадки, каждую тетрадь Гоша Жданов переплёл в ватман, подписал, чтобы была видна очерёдность тетрадок, и в таком виде «Тихий Дон» был прочитан почти всем полком. Но постепенно тетрадки стали из обихода исчезать. Говорили, что «дед Фрол», так «подпольно» прозвали командира части, тоже решил заняться на досуге чтением, и все тетрадки «перетекли» в дом командного состава. Было ли это правдой – я не знаю, да и не важно, кто и как читал. Главное, что книги эти сыграли свою роль, в период, когда на всех не приходилось даже по полкниги. После прибытия с тылом нашей библиотеки, многие ещё вспоминали, как мы читали «Тихий Дон», как устанавливали очерёдность и ходили, выискивая нужную тетрадку, по всем помещениям.
Но это всё было позже. А сейчас, как только я отдал книги, мне сразу же захотелось пойти с маской в море. Я «доложился» Ситкову и в одних плавках и маске спустился по причалу в лагуну. То, что я увидел, настолько потрясло мою душу, так это было нереально красиво, что я сразу же и полностью был поражён и покорён. В зеленовато-голубом свете блестел и переливался всеми цветами радуги подводный мир. Я стоял на чистом белом песке. Поблизости виднелись рифы самой причудливой формы: и «бараньи лбы», и ветки, и листья, и гроты, и пещеры, как в сказке про Али-Бабу. На дне лежали, шевеля иголками, морские ежи самых разных раскрасок: от розового, красного, синего до фиолетового и чёрного. Морские звёзды всяких размеров и цветов расположились, как на стенде в музее. А рыб было так много, и они так мелькали перед глазами, что я даже сначала растерялся. И это всё – у берега, а что дальше?
Поплавал, осваиваясь. Выяснилось неудобство: надо было периодически поднимать голову, чтобы вдыхать воздух. Стал думать, как же исправить это, и решил изготовить дыхательную трубку. За исходный материал решил взять пластиковую оболочку, в каких монтировалась электропроводка во всех без исключения помещениях базы. Для чего американцы так сделали, никто ещё тогда не знал, но я решил не портить проводку в жилых зданиях, а стал искать наиболее заброшенное. Нашёл кладовку за солдатской столовой. Отыскал и подходящую проводку, но снять трубку не мог – мешали провода внутри. Минут десять искал на прилегающей территории что-нибудь рубящее-режущее. Вспомнил о мачете, выданных нам кубинцами в количестве 10 штук сразу же, как мы начали устраиваться на позициях. Пошёл в нашу комнату, там за дверью у нас был один такой нож–сабля.
Дальше уже было всё просто: обрубил трубку у пола прямо с проводами, и, хотя заискрило, я уже не остановился: снял оболочку, отрубил необходимое мне, остальное бросил здесь же. На берегу, на песке развёл костерок и быстро, как попало, загнул трубку. Из носового платка «изготовил» загубник и снова пошёл в море. Было намного удобнее, я спокойно поплавал в лагуне и даже рискнул добраться до рифов. Там увидел такое, что затмило всё увиденное ранее в лагуне. В тёмно-синей воде проплывали огромные рыбины, похожие на щук. Медленно взмахивая крыльями-плавниками, прошествовал огромный скат, спина у него была как ночное небо: сине-чёрное с бледно-жёлтыми «звёздами». В расщелинах между кораллами плавали рыбы намного крупнее, чем те, что были в лагуне, а иногда высовывались какие-то пятнистые то ли змеи, то ли рыбы.Переполненный впечатлениями, я не мог удержаться, чтобы ни с кем не поделиться. Рассказал Толе Репину. Он решил сам всё увидеть «в натуре», и мне пришлось с ним снова пойти в море. Толя почти не умел плавать. Он был родом из Бодайбо, там вода никогда не нагревается теплее + 10 градусов – не покупаешься, но сейчас он не выходил из воды больше часа. Когда наплавался, то стал расспрашивать меня: откуда я всё это взял. Пошёл со мной в кладовку, подобрал остаток трубы, которую я бросил, и показал, как следует изгибать дыхательную трубку, заполнив её песком. Мы изготовили ещё две. Затем он куда-то исчез, пришёл с материалами и инструментом.Из резинового кольца от транспортного кислородного баллона, с помощью ножа, напильника и наждачной бумаги, он очень быстро вырезал загубник, не хуже заводского. А кровельными ножницами в воде вырезал овальное стекло для маски. Корпус маски сделал из автомобильной камеры. Я сам вроде был «не безрукий», но только смотрел и удивлялся как сноровисто и ловко он работает.
Продолжение: https://dzen.ru/a/Zu6CCLTG_mDJ_0vS
