Таким образом, в 1448 году состоялось примирение детей Жана V и Маргариты де Клиссон, в лице глав семейств, герцога Бретани Франциска и Жана Л’Эгля Блуа-Шатильона. Но герцог Франциск не был бы собой, если бы в этой видимо вынужденной ситуации не подсластил себе горькую пилюлю (кому приятно терять доходы графства, пусть даже и не слишком большого?) и не пожадничал. В обмен на возвращение графства Пентьевр и освобождение, наконец, Гийома Блуа-Шатильона, он потребовал у Жана Л’Эгля отречься от прав герцогскую корону. Что же, требование настолько же бессмысленное, насколько и просто опасное.
Во-первых, почему бессмысленное? Да просто - зачем? У правящей династии имелся не такой уж и плохой запас наследников по мужской линии, чтобы бояться перехода короны к другому дому, в отличии, например, от 1365 года, когда был заключен Герандский договор - тогда Жан IV был и вовсе единственным бретонским де Дрё, все висело на волоске, династия тогда чудом проскочила сквозь «бутылочное горлышко». А теперь - самому герцогу нет еще и 35 лет, его второй жене Изабелле Шотланской и вовсе 22 года, и у них уже два выживших ребенка, пускай это дочери, но времени более чем предостаточно, чтобы иметь надежды на скорое появление и мальчика.
Младший брат Пьер, граф Гингам тоже женат, детей правда нет, но казалось здесь еще не всё потеряно. Хм, неизвестно принял ли уже тогда герцог какие-либо решения насчет своего другого брата, несчастного Жиля Бретонского, но даже если полностью выключить его из уравнения, в семье оставалось еще двое мужчин: коннетабль Франции Артур де Ришмон, дядя герцога и совсем юный Франсуа, двоюродный брат.
Старый коннетабль приближался уже к 60-летнему возрасту, в двух браках детей он не имел, однако недавно (в 1445-ом) он женился в третий раз на молодой девушке Катрин Люксембург-Сен-Поль, и при том у него была дочь-бастард Жакетта от женщины оставшейся неизвестной (вероятно, из простонародья) но тем не менее узаконенная королем. Так что кое-какие шансы на появление наследника у старого солдата всё же были.
Что же касается юного Франсуа самого младшего родича герцога, то его за предполагаемого наследника и вовсе никто не считал, личные имения у него в Бретани хоть и имелись в наличии, но после смерти отца, Ришара, титулярного графа Д’Этампа, его мать Маргарита Орлеанская забрав сына и дочерей выехала из Бретани ко двору брата, герцога Карла Орлеанского. Любопытно, но семья маленького Франсуа считалась «бедной», вероятно по принципу – у кого суп без курицы, а у кого графства мелкие.
Лично Франсуа был куда богаче того же Жиля Бретонского, в Бретани ему досталось баронство Клиссон со знаменитым замком коннетабля Оливье Клиссона (это владение было конфисковано у Маргариты Клиссон и отдано Ришару), плюс небольшая россыпь сеньорий в разных уголках уже самой Франции.
Маргарита Орлеанская - мать «замечательная», из четырех выживших дочерей она трех распихала по монастырям, вот ее саму и замуж выдали, и приданное дали неплохое (графство Вертю и Этамп, хотя последнее и захватили бургунды), но она лично на подобное только для одной дочери сподобилась – Катрин, выданной замуж за Гийома Шалона-Арле, принца Оранского. А ведь три ее дочери, по обеим линиям были связаны с королевским домом Франции, но приданного для них среди россыпи сеньорий «бедных» Маргариты и Ришара почему-то не нашлось, так же и женихов, видимо, никто не искал.
Так что учитывая вышеописанный состав потенциальных наследников, поведение герцога Франциска можно назвать странным, совершенно ни к чему было пытаться аннулировать условия договоров прошлого века, прекрасно смотревшихся и в обозримом будущем.
И, во-вторых, касательно опасности, которую почему-то не видел Франциск. Ведь начиная с Жана IV, герцоги пытались протолкнуть идею о том, что они правят Бретанью согласно Божьей милости. Но права на такую корону нельзя продать, от них нельзя отречься и их нельзя никого лишить. А если можно … на один из вышеуказанных вариантов, неведомо зачем герцог и заставил пойти Шатильонов, то тогда род де Дрё правит Бретанью не милостью Бога, а милостью кого-то другого, сиречь королей Франции, на чем последние и так постоянно настаивали. Никак на герцога Франциска нашло помутнение рассудка если он сам умудрился загнать себя в такую ловушку.
Неизвестно, понял ли сразу Жан Л’Эгль промах своего соперника, но он немедленно пошел навстречу. В конце концов, если вспомнить сколько человек (четверо, если не считать Жиля Бретонского) отделяло Жана Блуа от герцогской короны, то он, возвращая себе графство Пентьевр, выбирал между синицей в рукаве и журавлем, которого даже не видно в небе. Да и брата надо было освобождать.
*****
Поддержать автора: 2202 2053 7037 8017
