Поезд мерно отстукивал свой ритм За окном мелькали поля, станции меняли названия. Ирина смотрела в окно, думала, скорее бы Москва. Там она сядет в самолет и полетит в другой незнакомый город. Снова нахлынула тоска, воспоминания. И чем дальше Ирина уезжала, тем тоска становилась сильнее.
В купе постучали. Она едва успела ответить.
- Входите!
Дверь открылась, и на пороге показался молодой человек.
- Можно к вам?
Он был высокий, стройный, волосы густые, тёмные. Взгляд карих глаз смущенный. Чем-то напомнил Никиту. Или, может быть, Ирине показалось?
Мужчина расстегивал и застегивал обратно молнию на своей куртке:
- Неудобно как-то получилось. Билет взял в последнюю очередь. Не думал, что буду смущать женщину. Нам ведь еще целую ночь ехать.
Ирина улыбнулась:
- А вы меня несколько не смущаете. Проходите и устраивайтесь. Давайте поужинаем? Я еду уже несколько часов, проголодалась.
Молодой человек наконец снял свою куртку, повесил на крючок.
- Меня, кстати, Артём зовут. Я сейчас попрошу, что бы чай принесли.
Он вышел, а Ирина открыла хозяйственную сумку и стала выкладывать на стол все, что с такой заботой мать приготовила в дорогу. Пирожки, жареную курочку, сваренные вкрутую яйца и соленые огурчики. В купе остро и вкусно запахло чесноком и укропом. Вошел Артём, только хотел произнести, что чай принесут, позже и замер, смотря на все это великолепие, стоящее на столе. Ирина улыбнулась, жестом хозяйки пригласила к столу:
- Садитесь, меня Ирина зовут.
Артём чувствовал неловкость, ругал себя мысленно. Он решил рассказать обо всем Ирине. Мало того, что прибежал на вокзал уже к отходу поезда, так еще его зажало в турникете. В портфеле, который он брал с собой в дорогу, всегда лежала бутылка коньяка и шоколадные конфеты. Мало ли какая ситуация могла сложиться. Приходилось договариваться со смежниками, а коньяк - это всегда веский аргумент. Сам Артём не пил, он терпеть не мог спиртное. Ему по нраву крепкий ароматный чай. А еще в портфеле лежала нейлоновая белая «дежурная» рубашка. Это тоже часть атрибута переговоров. И надо же было случиться, что в этот день, когда подлый турникет его зажмет, бутылка разобьётся, зальёт нейлон и шоколадные конфеты. В привокзальном туалете Артём застирал рубашку, выжал и кое-как сунул в портфель.
Сбивчивый рассказ мужчины почему-то насмешил Ирину. Она, улыбаясь, скомандовала:
- Давайте сюда рубашку!
Расправила её и повесила на плечики. Кстати, складную вешалку Артём тоже возил с собой в портфеле. Потом Ирина выложила на стол мокрые конфеты, пахнущие коньяком, протерла портфель и поставила на верхнюю полку проветриваться.
После сытного ужина пили чай с теми самыми конфетами. Разговаривали. Артём рассказал, что работает инженером-строителем, часто приходится быть в командировках, а живет в Москве. Ирина почувствовала какую-то симпатию к этому смешному молодому человеку. И рассказала про себя все без утайки. В каком-то смысле ей хотелось кому-то открыться, слишком давило душу все, что недавно ей пришлось пережить. Артём слушал, не перебивал. Ему тоже понравилась эта женщина.
Когда утром они вышли на Московский перрон, Артём проводил Ирину в аэропорт, помог донести тяжелые сумки. Был с ней до самого отправления полета. На выходе начеркал что-то на листочке, подал Ирине. Проговорил взволнованно:
- Вот тут мой адрес и телефон. Ира, если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, позвоните. Просто, без стеснения. Я всегда готов буду помочь.
Ирина взяла листок, положила в сумочку. Ей хотелось на прощание провести по не бритой щеке Артёма, сказать ему что-то ласковое, что-то нежное. Но она из недавно такой открытой, вновь, словно улитка, поспешила спрятаться в свою ракушку.
- Спасибо. Артём, спасибо, что проводили. Прощайте! Повернулась и пошла.
Весь полет Ирина думала об этой встрече, удивлялась про себя, что есть на земле просто хорошие люди. Наконец самолет приземлился, брата Ирина узнала сразу. Он стоял с каким-то большим свертком, Она еще удивилась: это сестра везет им целую ношу!
Савелий тоже сразу увидел Ирину. В черном осеннем плаще, в руках тяжелые сумки. Подбежал, обнял с разбегу:
- Иринка! Приехала!
Взял сумки. И они отошли в сторонку.
- Снимай плащ, переодевайся, - неожиданно сказал Савелий и подал Ирине сверток. Она взяла его в руки, спросила удивленно:
- Что это?
- Пальто - спокойно ответил Савелий.
И не дожидаясь дальнейших расспросов, сказал просто и ясно:
- Это север, сестра, тут без меха не обойтись. В своем плащике ты замерзнешь. Ирина надорвала пакет, показалась кремовая шелковая подкладка. Она разорвала до конца и вытащила светлое просторное пальто с огромным песцовым воротником. Встряхнула, и мех заколыхался, засеребрился.
Савелию хотелось, чтобы Ирина надела пальто тут же, он очень любил сестру. И она, видя нетерпеливый блеск, в глазах брата, скинула свой плащик и надела новое. Гладкая подкладка, только на минуту нахолодила спину и тут же отдала теплом. Шея потонула в пушистом меху.
Дома встречала уже жена Савелия- Марина. Она накрыла стол. Подвыпивший брат угощал сестру строганиной из рыбы и олениной. Обнимал её, как маленькую в детстве. Говорил:
- Эх, Иришка! Не тужи, проживем! Вот попрошу своих ребят, пошьем тебе унты, теплые, мягкие. Эх! северяночка ты моя родная!
Ночью Ирина долго не могла уснуть. Смотрела в потолок, на отражение фар от идущих машин. Вспомнила дом, маму, отца, могилку Тимоши. Сердце отзывалось на осень, на грусть. Слезы сами собой катились по щекам. Ирина смахивала их ладонью.
- Ничего, привыкну. Не у чужих людей, у брата.
Тяжелый сон укутал незаметно. Ирине снился дом, спелая черемуха. Переворачиваясь в постели, она твердила себе мысленно, как заклинание:
- Привыкну. Все будет хорошо ...
Октябрь выдался сухим и тёплым. Катерина с Тимофеем выкопали картошку. Софья Константиновна помогала. С её помощью управились за три дня. Тимофей Максимович сам запряг лошадь и привез Софье Константиновне картошку и другие овощи. Она смущалась, отмахивалась, а потом просто расплакалась. Удивительно, но семья Лукьяновых стала для Софьи Константиновны как родная.
Катерина, приходя на ставший уже традиционным вечерний чай, приносила с собой не только конфеты, но и лукошко яиц, баночку меда. Софья Константиновна принимала дары, бесконечно благодарила, в результате чего обе чувствовали себя неловко.
Вот только сын ... После смерти Кристинки Никита как будто окаменел, словно все человеческие эмоции у него высохли. Иногда раздражался на мать:
- Зачем берешь? Я что, не могу тебе яиц купить?
Софья Константиновна робко, как пингвин, прятала голову в шею. Как будто её хотят ударить:
- Ну, сынок, это подарки от души.
Постепенно голос её приобретал уверенность:
- Да представь себе, от души! А как иначе? Дай Бог, здоровье будет. На следующий год курочек своих заведем. Вон только поправить насесты надо.
Никита смягчался, обнимал мать за сухонькие плечи, потом хватал сына, подбрасывал его вверх. Илюшка громко смеялся, обнажив розовые дёсны.
Софья Константиновна, видя, что настроение сына переменилось, решила сказать ему новость:
- Никита, меня в школу приглашают работать. Возьму начальный класс. Удивительно, но к этой новости сын отнесся спокойно. Сказал только:
- А как же твоё зрение?
Софья Константиновна замахала руками:
- Тут нагрузки немного, а зрение лучше стало. Спасибо Катерине, кормила меня черникой вдоволь.
При упоминании соседей Никита опять поморщился, как будто ему в рот положили лимонную дольку.
- А кто будет с Илюшкой сидеть?
Софья Константиновна заговорила быстро, боялась, что запутается в словах и не сумеет объяснить так, чтобы сын понял правильно.
- С Павликом посидит Катерина. Тимофей Максимович нашел на чердаке большой манеж. Он сам его смастерил для своих ребятишек.
- Да и своих внуков ей каждый день ребята подкидывают. Илюшка будет как в детском саду.
Никита снова сморщился:
- Опять соседи!
Но это длилось только минуту. Со словами:
- Впрочем, делай, как знаешь, Никита вышел из избы.
Он шел по улице. Навстречу ему из палисадников приветливо кивали бордовые георгины, желтые головки рудбекии, белые маргаритки тоже спешили поприветствовать. В воздухе пахло легким дымком костра, кто-то сжигал картофельную ботву. Никита шел и думал о Веронике. Познакомился он с ней случайно. Вера была секретарем сельской комсомольской организации. Вела собрания, и на одном из них стоял вопрос об участии комсомольцев в ремонте сельхозинвентаря и подготовке семян к посевной. Но, похоже, лень родилась вперед их. Ребята огрызались, не слушали доклад. Несколько раз Вероника стучала кончиком карандаша об стеклянный графин, просила тишины. Нерадивым ставила вопрос об исключении из комсомола. В зале раздались возгласы:
- Руки коротки!
И уже тише, но всё равно слышно кто-то выкрикнул со смехом:
- Да, и шея тоже!
Вероника покраснела, бросила журнал учета на стол и выбежала из кабинета. Никита стоял в проходе. Ему хорошо было видно, кто сказал обидное слово. Сильный, ловкий, он в один прыжок преодолел барьер из расставленных в ряд стульев, подскочил к рыжему худенькому парню и с размаху дал такую оплеуху, что тот слетел со стула. Никита, играя мускулами, присел около парня, учтиво спросил:
- Добавки треба?
На что тот, отползая на коленках подальше, отрицательно помотал головой. Никита распрямился, оглядел помещение.
- С остальными, поговорим, позже - сказал он металлическим голосом и вышел из кабинета.
Веронику он догнал уже у её дома, тронул за плечо:
- Вера. Подождите, не обращайте внимания. Свое он получил. И с другими тоже проведем беседу.
Она взглянула в глаза Никиты с такой благодарностью он даже не ожидал. Следующая встреча произошла у колодца, куда они одновременно подошли за водой. Никита крутил колодезный ворот, выливал сначала в свои вёдра прозрачную, почти не видимую воду, потом наполнил ведра Вероники. Вместе они пошли по улице. У дома Никиты остановились.
На крыльцо вышла Софья Константиновна с внуком на руках. Увидела сына с девушкой, прищурилась, подошла поближе. Женщины поздоровались. Потом Вероника взяла свои ведра и пошла к дому. Она шла и спиной чувствовала взгляд, чей он был, Никиты , или Софьи Константиновны она не знала. Уже у своей калитки обернулась. Никиты с матерью у забора уже не было.
Вероника вошла в дом, поставила ведра на длинную низкую скамеечку на кухне. Она жила одна. Мать долго болела, её мучила астма. Летом на воздухе она еще чувствовала себя лучше, но зимой в натопленной избе задыхалась.
Стало плохо с памятью. Случалось так, что иногда мать не узнавала ни мужа, ни дочь. Про Веронику говорила, что она «инспектор из собеса». А в муже видела своего отца. Часто представляла себя в детстве. Иногда память ненадолго возвращалась. Мать понимала, что больна. Обнимала дочь, говорила:
- Трудно тебе без меня будет. Подвернется хороший человек, чужой, не наш, деревенский. Замуж иди. Наши-то, деревенские не возьмут тебя, поди.
И мать начинала плакать. Перед самой весной случился приступ. Мать вздохнула глубоко три раза, и её не стало ... Отец стал молчаливый. Бывало, сядет обедать, ложку ко рту поднесет и не ест, задумается. Он пережил супругу только на полгода. Умер тихо, во сне. Так и осталась Вероника хозяйкой.
Жила тихо, скромно. Работала на ферме зоотехником, занималась комсомольской работой. Хотя о последнем жалела. Не хотят комсомольцы трудится, в родной деревне оставаться тоже не хотят. Все норовят за длинным рублем погнаться. Грубые все какие-то стали. Только вот такие, как Никита, и возвращаются. Веронике уже успели рассказать, как он после собрания подлетел к Веньке рыжему и дал оплеуху. На следующий день Вероника встала рано, затопила печь. Тесто поставила еще с вечера, и оно дозрело. Напекла пирожков с калиной и черемухой. Она любила готовить, но для себя получилось слишком много.
- А может, отнести угостить Никиту и его мать? Неудобно вроде.
- Эх, Кристинка! Такого мужа бросила -вздохнула про себя Вероника.
- А с другой стороны, что плохого, если я отнесу? Хоть как-то отблагодарю Никиту.
Завернула пирожки в чистую льняную тряпицу, сбоку приложила баночку с прошлогодним вареньем из морошки. Завязала все в узелок и пошла. Прошла огородами. Мало ли, увидит кто, слухов не оберешься.
Дома была одна Софья Константиновна. Она намотав на швабру мокрую тряпку, подтирала пол. Другая тряпочка, чуть поменьше лежала на углу шкафа. Вероятно, ей вытирали пыль.
- Здравствуйте! Вероника прижалась к дверному косяку.
Софья Константиновна заправила выбившиеся из-под платка пряди волос:
- Здравствуйте!
Вероника поставила на кухонный стол узелок с пирожками, подошла к деревянному манежу, где сидел Илюшка, вынула из кармана халата леденец на палочке, и прежде чем подать его ребенку, вопросительно посмотрела на Софью Константиновну.
Та согласно мотнула головой: Можно. Вероника наклонилась, протянула петушок на палочке Илюшке. Тот сначала упал лицом в подушку, застеснялся. Потом любопытство взяло вверх, стал смотреть на Веронику одним глазком, заулыбался и протянул ручку. Наконец леденец оказался в цепких пальчиках, и янтарный петушок отправился в рот.
Вероника разогнулась, посмотрела на швабру и вдруг сказала:
- Ой, а у нас это делают не так. И сама испугалась что сказала. Подумают: вот пришла без приглашения, да еще командует! Но Софья Константиновна улыбнулась:
- А как у вас моют?
- Руками.
Казалось, что Вероника не слышит свой голос. Вот до того она робела и все равно продолжала говорить. Софья Константиновна отвечала, как бы извиняясь:
- А мне что бы мыть руками, трудно наклонится. Спина - профессиональное заболевание для всех педагогов.
Вероника взяла ведро, в котором мыли пол, выплеснула на улице воду в компостную яму. Вернулась, набрала из чугуна, что стоял на шестке, горячей воды. Вытерла всюду пыль. Потом, хорошенько прополаскивая и отжимая тряпку, вымыла всюду пол. На улице сполоснула тряпку и ведро повесила сушить на огород. Все это Вероника делала с такой охотой, с такой ловкостью, что Софья Константиновна только диву давалась.
Наконец Вероника вымыла руки. И тут же вспомнила:
- Софья Константиновна. Я же пирожки принесла!
Поставила самовар. Пока он закипал, Вероника успела взять из манежа Илюшку, умыла его, а то от леденца все личико и ручки были липкими. Потом они пили чай с морошковым вареньем. После чая Вероника сполоснула чашки, убрала в шкаф. Она не знала, зачем пришла сюда, зачем без спроса хозяйничала, объяснить невозможно.
Никита, придя с работы, сразу заметил, что в избе все прибрано. Софья Константиновна, собирая ужин на стол на котором стояли и Вероникины пирожки, сказала:
- Знаешь, сынок, живу я тут совсем не долго, но не перестаю удивляться деревенской доброте и отзывчивости. И меня совсем не тянет в город, в эту суету, бесконечный шум и интриги. Я поняла, что хочу жить тут, дышать свежим воздухом. Хочу, что бы ты нашел, наконец, свое счастье.
Никита слушал мать не перебивая. Ответил только на последнюю фразу:
- Знаешь, мам, я, кажется, его тоже найду.
Продолжение следует. часть-1. часть-2. часть-3. часть-4. часть-5. часть-6. часть-7. часть-8. Спасибо за помощь, за подписку и за лайки. Желаю моим читателям терпения и везения во всём, любви и понимания, взаимности и радости. Скоро осень. Значит побольше счастливых, удачных и солнечных дней!