Была середина августа, когда Ирину выписали домой. Лезвие косы случайно не задело сонную артерию. В ту ночь, когда она попала в больницу, легче не стало. Было мучительно стыдно перед родителями, перед врачами, а еще больше перед самой собой. Хотелось быстрее все забыть, а ее наоборот все расспрашивали, тревожили рану, на этот раз душевную. Лежала в душной палате, смотрела в окно. Утреннее солнце сменялось полуденным перламутром. К вечеру, когда темнело, прилетал свежий ветерок, мерцание зарниц немного успокаивали душу. Мама с отцом приезжали, привозили медсестрам деревенские гостинцы. Отец утешал:
- Ничего дочка, скоро домой.
У Иринки пересыхали губы:
- Папа, что в деревне говорят? Осуждают меня?
- Они что, святые? - отец гладил бледное, тонкое запястье дочери.
- А Никита?..
Отец отвернулся к стене:
- Что Никита, говорят, подали заявление. Вот закончат работу и уедут с Криской в город.
Ирина вдруг вздохнула, но не горько, а как-то свободно.
- Ну и пусть едут. - А я буду жить.
Никита тогда так и не понял, что хотел ему сказать Тимофей Максимович. Какая-то дочь, в кого-то та влюбилась.. Неужели он имел в виду свою дочку Ирину.
- В меня влюбилась? Смешно.
Никита вскоре забыл об этом разговоре. Даже на работе он думал только о Кристинке. Какая она податливая эта рыжая лисица! Особенно на матрасе, набитом свежим, душистым сеном. Никита уже не стеснялся ночевать у Калининых. Тем более Кристинкина мать, всегда бывавшая навеселе, ласково обнимая, Никиту говорила:
- Мой любимый зятюшка.
Одно смущало его, это как живут в Кристинкиной семье. Родители приезжая из леса, почти сразу бежали за бутылкой. Дома постоянно жили впроголодь, Никита иногда приносил бидончик растительного масла, или пшеничную муку. На муке Кристинка пекла младшим сестрам лепешки. В доме чувствовалась не ухоженность во всем. Грязное и чистое белье вперемешку, все валялось кучей на кровати.
- Ты хоть белье разбери и погладь. Никита сделал замечание Кристинке.
Та, мурлыкнула в ответ, подошла, обняла за шею...
- Да поглажу я, поглажу. - Вот так.
Кристинка провела Никите ладонью по обнаженной спине так, что тот забыл про замечание. В другой раз, пока она доила корову, Никита хотел пожарить яичницу. Прошел в закуток кухни. На кухонном столе ворох грязной посуды. Сковорода в ошмётках нагара. Тогда Никита, сам согрел воду и перемыл всю посуду.
Кристинка и на это замечание отреагировала по-своему. Приласкала Никиту так страстно, что ему, и ответить было нечего. Между тем, приближалась пора уезжать, Никита написал матери, что приедет с невестой, о том, что уже подали, заявление он промолчал.
Мать Никиты - Софья Константиновна Чернышева, была учительницей математики, сухощавая, интеллигентная, она и жизнь свою построила по формуле, известной только ей самой. Как и все люди, верила в светлое будущее, хотела, что бы сын вырос настоящим человеком. Октябренок, пионер, комсомолец - вот первые ступени по которым он должен подняться. И пусть дальнейшая учеба не в престижном институте, а всего лишь в сельскохозяйственном техникуме, все равно это образование.
Отец Никиты - Глеб Александрович, тоже был учителем, только географии. Очень добрый человек, старался в каждом уроке донести знания до ребят так, что бы они запомнились с первого раза. В тот год, когда сын только-только начал делать первые шаги, Глеб Александрович с классом отправился в поход. Темой для изучения была порода, слагающая земную кору.
Сентябрь стоял теплый, днем пригревало, а вот к вечеру уже чувствовалось как горькая, холодная свежесть дышит в спину. Пока добрались, пока раскладывали палатки, стали сгущаться сумерки. Решено было развести костер поужинать и ложиться спать. А с утра разведать бывший сплавной участок.
- Алексей, Константин, и Артем идут за сушняком.
- А девочки, Светлана, Алена, и Кира наберите еловых веток - распорядился Глеб Александрович.
Сам он спустился к реке набрать воды в большое цинковое ведро. Поднимаясь обратно наверх, он заметил большой разлапистый пень. Когда-то его выкорчевали вместе со стволом, ствол отпилили, а пень оставили. Он был огромный, трёхпалый как якорь.
- Вот махина! с восхищением подумал Глеб Александрович.
Школьники уже разожгли костер, яркое, желтое пламя освещало задумчивые лица ребят. Сварили в котелке нехитрый ужин из концентратов, после, ополоснув котелок, вскипятили воду, бросив туда листья дикой смородины. Напились чаю и легли по палаткам. А рано утром, пока еще ребята спали, Глеб Александрович решил проверить участок. Кора деревьев вперемешку с землей, обломки лодок, все это пружинило под ногами. он старался идти осторожно, но в какую-то минуту, левая нога скользнула в сторону. Стараясь сохранить равновесие, учитель взмахнул руками и, не удержавшись на ногах, покатился по склону вниз, прямо в объятия великана пня.
Удар головой пришелся на острый корень, смерть была мгновенной. Глеба Александровича ребята завернули в палатку, так и донесли до дома. На похоронах Софья Константиновна почти не плакала, она лишь прижимала к сухим губам носовой платок, думала о сыне, которого пришлось оставить у соседки.
Свою мать Никита любил и уважал. Он и в школе старался хорошо учиться, что бы ни огорчать Софью Константиновну. И вот этот роман, который случился на практике. Неужели он навсегда свяжет свою судьбу с Кристинкой? Не погорячился ли он?
Обо всем об этом Никита думал, когда они с Кристиной ехали на утреннем, рейсовом автобусе. Город встретил притихшей пылью, в скверах раскачивала золотыми шарами рудбекия, пестрели астры и хризантемы. Матери дома не оказалось.
- Наверное, в магазин пошла.
Никита подал сумки Кристинке, а сам прошел на кухню. Поставил на огонь чайник, попутно проверяя содержимое кастрюлек. В одной, был еще теплый борщ, чувствовалось, мать готовилась, к его приезду сварила. В сковородке макароны с мясом. Он вернулся в прихожую, и только взял, у Кристинки сумки, как в замочной скважине проскрипел, ключ и в квартиру вошла Софья Константиновна.
В первое мгновение она стояла как будто парализованная, потом спохватилась, обняла сына:
- Никитушка! - Приехал наконец-то!
Перевела взгляд на Кристинку, поприветствовала сухо:
- Здравствуйте!
Никита стоял смущенный, не знал, как начать:
- Мам, это Кристина. - Моя невеста, мы уже и заявление в загс подали.
- Спасибо сын что предупредил!
Софья Константиновна обиженно поджала губы.
- Возьми хоть сумки у матери.
Кристинка в это время, стояла в прихожей, около трюмо, указательным пальцем водила по распахнутым крыльям большого фосфорного орла, стоящего на одном конце трюмо. Второй орел стоял на другом конце. Между ними лежала узорчатая салфетка, связанная Софьей Константиновной.
Кристинка делала вид, что внимательно разглядывает узор на салфетке. Никита отнес сумки на кухню, Софья Константиновна принялась раскладывать продукты в холодильник.
Никита вернулся в прихожую, взял за плечи Кристину:
- Раздевайся, я покажу нашу комнату.
Квартира хоть и казалась маленькой, но, тем не менее, была очень уютная. Каждая вещь геометрически занимала свое место. В комнате Никиты стояла тахта, накрытая клетчатым пледом, этажерка с книгами, деревянное кресло, стол на котором аккуратно были сложены тетради. Стояла резная карандашница, изображающая медведя с колодой, в которой так же аккуратно были сложены карандаши и ручки.
Кристинка чуть ли не с разбегу бухнулась на тахту, раскинула широко руки:
- Никит! - Иди ко мне!
Он воровато оглянулся на дверь - не слышала ли мать? Подошел к тахте, стал стягивать через голову свитер. Как назло в узкой горловине застряла голова, Кристинка громко захохотала и попыталась голову освободить, но тут в дверь громко и требовательно постучалась Софья Константиновна.
- Никита, выйди! - Нам надо поговорить!
Он так и вышел со свитером на голове. Софья Константиновна зашагала на кухню, и когда сын вошел, закрыла дверь.
- Нитита! - Что ты задумал? Кто эта девица? Откуда ты ее привез?
Сын стоял около буфета, и как в детстве, когда набезобразничает, ногтем царапал выемку в дверце:
- Ну, мам, я же тебе писал. Я хочу жениться на ней.
Софья Константиновна даже задохнулась:
- Экий ты, верста выросла, а ума и вершка нету! Тебе нужно учиться, получить специальность, а уж потом, женись.
Тут дверь в кухню приоткрылась, заглянула Кристинка:
- А мы обедать-то, будем? - Я есть хочу.
Ела она неряшливо, роняла крошки, не стала, даже дожидаться пока Софья Константиновна соберет посуду. Просто встала, сунула свою тарелку в раковину. Сама налила себе чай, пододвинула плетенку с печеньем и сухариками. После чая, невозмутимо прошла в Никитину комнату и упала на тахту.
Наступила осень. С утра Никита с Софьей Константиновной завтракали и расходились. Он, на занятия в техникум, мать в школу - преподавать.
Кристинка просыпалась часа через два. Сонная, вялая, плелась в ванную. Чуть плеснув водой на лицо, вытиралась полотенцем. Потом брела обратно к постели. Сев на край тахты, обняв подушку, она еще минут двадцать раскачивалась из стороны в сторону. Кое-как набрасывала на постель плед и шла на кухню. Ее усилий, хватало на то, чтобы согреть чайник и сделать себе бутерброд. Затем проделывала путь обратно, валилась на постель и так лежала еще час.
К приходу Никиты огненная грива была уже причесана, а грязная посуда ровной стопкой уложена около раковины. Никита словно не замечал этой неспособности Кристинки к хозяйству. Его волновала только одно- Кристинка , умела любить ночами так, что на утро Никита лишь смущенно покашливал.
Зато Софья Константиновна замечала все. Приходила устало домой, перемыв посуду, принималась готовить ужин, и еще обед на завтра. Конечно, ее раздражало это спокойствие, эта беспечность новоявленной невестки.
Сентябрь подходил к концу, близилась роспись. Кристинка предвкушала, как будет выглядеть в белом платье, с воздушной фатой, в белых туфлях лодочках. Свадьба обязательно в ресторане, и что бы мать с отцом приехали посмотреть на нее. А еще лучше завалиться в деревню! На Жигулях! И чтоб все видели- приехала Кристинка!
Откуда взять деньги на расходы она даже не задумывалась. Старуха все оплатит. Наверняка у неё припасен запас. Вон, какая тонкая да худая, сама не съест, все сыну копила, уж копеечка, поди, имеется. Софья Константиновна думала иначе, деревенские люди зажиточные, по старым, добрым традициям за дочерьми приданое должно быть, и всю атрибутику невесте родители готовят.
Вечером, пока Кристинка была в ванной, Софья Константиновна решила поговорить с сыном. Для этого она зашла к нему в комнату и закрыла дверь.
- Никита, вы как думаете решать с вашей свадьбой?
Он перебирал карандаши, лежащие в колоде:
- А что решать? - Отметим, да и все.
Софья Константиновна последний вопрос оттягивала, откровенно боялась спросить. Наконец решилась.
- Сынок, родных у нас нет, приглашать нам некого. Отметим дома? Так сказать в тесном кругу.
- Конечно дома. Никита оставил карандаши в покое, что-то записывал в тетрадь. Софья Константиновна радостно вздохнула:
- Я пирогов напеку. - Занимайся.
Она поцеловала сына как маленького, в макушку, и вышла из комнаты. Из ванной, с мокрым полотенцем на голове вернулась Кристинка. Забралась на тахту с ногами, распустила влажные волосы. Откинула их, вперед скрутила полотенце и стала вертеть его словно вентилятор. От потока воздуха волосы взлетали вверх и опускались красно-желтой, осенней листвой. На какое-то время полотенце прекратило вертеться:
- Никит? - Ты поговорил с матерью? - В каком ресторане у нас будет свадьба? Никита на минутку оторвался от тетрадей.
- Дома отпразднуем, мама пироги испечет.
- Дома????
Полотенце замахало вновь, только на этот раз яростно.
- Я не в богадельню иду, а замуж! Я хочу, что бы у меня всё было, и фата и белое платье!
Никита не отрывался от тетрадей:
- Хорошо, платье мама сошьет, а в остальном, ты же знаешь, я учусь. Из средств, одна стипендия да мамина зарплата. Твои-то предки что молчат? Ты хоть им писала?
Кристина надула губы и не отвечала.
Продолжение следует. часть-1. часть-2. Спасибо за помощь! Всем успеха в делах, праздника в душе!