Мне посчастливилось служить, когда страной правил М.С. Горбачев - лауреат Нобелевской премии мира за развал… Берлинской стены и ГДР в целом. Это был первый случай в истории, когда премию мира кому-то вручили за разрушение, а не за созидание.
В армию я призвался после окончания института, в связи с нехваткой молодежи призывного возраста. Так объяснил районный военком, вручая повестки мне и еще двум таким же инженерам, как я, двум учителям и совхозному экономисту.
Служба моя проходила в Карельской АССР, в Гвардейском Краснознаменном полку противовоздушной обороны, прославленном в романе Бориса Васильева «А зори здесь тихие» и в одноименном фильме.
Политические перемены, происходившие тогда в стране, не могли не коснуться Армии, и офицеры на политзанятиях регулярно объясняли нам, что такое «Перестройка», «Хозрасчет» и «Ускорение». Происходило это следующим образом: один-два раза в неделю нас - солдат и сержантов, свободных от нарядов и боевых дежурств, загоняли в Красный уголок и какой-нибудь офицер или прапорщик вслух читал свежую газету «Правда» или «Известия», не очень-то заботясь, слушают его или нет. Соответственно, сыны разных республик воспринимали такое политическое просвещение по-разному. Узбеки и казахи на занятиях писали красочные письма родным или любимым девушкам; латыши и литовцы говорили о машинах, на которых проходила их служба и тихо спорили, что мощнее - «Урал» или «КамАЗ»; азербайджанцы просто спали с открытыми глазами; русские, татары, молдоване занимались и тем, и другим, и третьим по мере потребности. Еще с нами служил единственный представитель цыганской народности Толя Поляков. Но я его ни разу не видел на политзанятиях, Толик предпочитал дежурить в столовой или кочегарке, вместо возможности повысить свою политграмотность.
Надо заметить, и в столовой, и в кочегарке готовили и топили сами солдаты. Так же в нашей части был свой свинарник на две свиноматки, которые обеспечивали нас свежим мясом. Ухаживал за ними и за их потомством тоже солдат-срочник.
И вот в один прекрасный день к нам в часть нагрянула московская комиссия в составе нескольких генералов. Генералы посетили штаб полка, проверили военные объекты, заглянули и в нашу солдатскую столовую и остались довольны, увидев, как нас кормят. В тот день нам, конечно, устроили праздничный обед. Надо быть честным, - в другие дни, когда нас не навещали московские генералы, мы тоже не голодали, хотя бывало всякое.
Часа через два после обеда, после того, как пообедали высокие проверяющие, нас, свободных от нарядов и дежурств, загнали в Красный уголок для того, чтоб те же проверяющие могли побеседовать с нами по поводу боевой и политической подготовки. Для такой беседы отцы-командиры выбрали нашу роту управления, как более передовую и сознательную часть полка.
Спустя ещё около часа, открывается дверь и заходят четыре генерала с золотыми погонами и с широкими красными лампасами на штанах, а за ними – наши отцы-командиры: сам командир полка, замполит майор Верченко и командир роты капитан Новак, как сопровождающие.
Самый старший генерал здоровается снами:
- Здравствуйте, товарищи солдаты!
Мы, хором:
- Здрав желаем, товарищ генерал…-рал…-рал!
- Садитесь, товарищи. Как служба идет, не тяжело?
- Никак нет…-нет…-нет!
- Кормят вас всегда так хорошо, как сегодня?
- Так точно…-но…-но!
- Неуставных отношений в вашей части нет?
- Никак нет…-нет…-нет!
Неуставные отношения - это «дедовщина» по-другому. Действительно, у нас такого безобразия почти не было.
Генерал тем временем переходит к главному вопросу:
- Товарищи солдаты, а как вы тут претворяете в жизнь политику нашей Партии и нашего правительства на ускорение и хозрасчет?
…А в ответ- тишина. Все, конечно, слышали про ускорение и хозрасчет, но никто не знал, что они из себя представляют и с чем их едят. Тишина продолжается и становится тягостной, особенно для проверяющих.
Тут из-за широких спин генералов высовывается квадратная голова замполита Верченко:
- Товарищи солдаты, будьте смелее, не стесняйтесь! Отвечайте, как мы вас учили на политзанятиях. Приведите пример хозрасчета в нашей части.
Опять тишина. Никто не может или не хочет вспомнить, чему учили на политзанятиях и не спешит привести пример хозрасчета.
Настает очередь высунуть нос между спинами генералов капитана Новака:
- Старшина Прокопенко, давай, отвечай, выручай своих подчиненных!
Вот так, трем доблестным сынам Украины когда-то пришлось отстаивать честь российского полка перед московскими генералами. Мне было бы крайне интересно узнать, помнят ли они сами это событие?
Прокопенко тяжело поднимается, лихорадочно вспоминая пример хозрасчета. Он - небольшого роста, ему лет 19- 20, как большинству солдат, сидящих в Красном уголке и, от обилия генералов с красными лампасами, глаза у него слегка на выкате.
- Ганьше во вгемя пгиёма пищи мы давали каждому солдату по тги куска хлеба,- старшина немного картавит,- многие столько не съедали и хлеб оставался на столах.
- Та-а-а-к!- подбадривает его генерал, ход мыслей старшины ему явно нравится.- И куда вы девали остатки хлеба со столов?
- Выбгасывали,- отвечает Прокопенко, чуть подумав.
Конечно, никто ничего не выбрасывал. Остатки хлеба и пищевые отходы всегда относили в свинарник свиньям и поросятам. Но почему-то сей факт старшина решил скрыть от высокого начальства.
- А теперь вы как делаете?- почти ласково спрашивает генерал. Сообразительный, политически подкованный старшина начинает ему нравиться уже целиком.
- А тепегь мы гежем хлеб и складываем его на подносе,- продолжает Прокопенко,- а поднос ставим на общий стол в середине столовой. Каждый солдат бегёт хлеба столько, сколько может съесть. В гезультате, общий гасход хлеба у нас сокгатился!
Такой ответ удовлетворил бы любого полковника или подполковника, но только не генерала! Он продолжает расспрос:
- А что вы делаете с нарезанными кусками хлеба, которые остаются на подносе?
Прокопенко закатывает глаза и задумывается на две-три секунды:
- Сушим сухаги…
Но генерал все не унимается. Ему хочется добиться от старшины хозрасчетного, политически верного ответа, чтоб его запомнили на всю жизнь все присутствующие солдаты и некоторые офицеры:
- А куда вы потом деваете сухари?
В этот раз Прокопенко думает не долго, и громко выпаливает:
- Съедаем, товагищ генегал!
… После этого ответа у генералов пропало желание беседовать с нами, и они покинули Красный уголок с ускорением.
