Глава 6
Надя
Однажды утром к нам в кабинет заходит парень из одиннадцатого класса. Нагло встаёт у доски, скрестив руки на груди и громко, даже слишком громко и как-то зло спрашивает:
– Кто тут Надя Оленина?
Все молчат, смотрят на него непонимающе.
– Оленина кто, спрашиваю! – уже орёт он.
– Ну, я Оленина. А что?
– Пошли, разговор есть.
– После урока только смогу.
Смотрит на меня недовольно и бурчит:
– Ладно. После урока у входа на спортплощадку.
Когда он уходит, тут же начинается занятие, и я забываю об этом странном типе. Вспоминаю о нём, лишь когда звенит звонок. Иду в указанное место. Там шестеро парней-одиннадцатиклассников. Все стоят, а тот, который приходил, сидит на пенёчке, закинув ногу на ногу и изображает из себя то ли мафиозного босса, то ли крупную шишку.
– Ты и Елисей Радугин – родственники? – спрашивает, даже не пожелав представиться. И тут же замечает, не дождавшись ответа. – Вот так родственнички, – нагло усмехается при этом. Парни ржут, поддерживая «начальство». – Вы только посмотрите на них... Думали, втихую будете встречаться?
Он вдруг замолчал, подошёл, положил руку на плечо и хамским тоном заявил:
– Теперь ты встречаешься со мной.
Я скинула его руку.
– Ты не расслышала? – упрямо спросил он. – Теперь ты встречаешься со мной. Забудь ты про его дурацкий велик. Я усажу тебя на свой байк. О'кей?
Вместо ответа я отвесила ему звонкую пощёчину.
Он усмехнулся и… неожиданно ударил меня по лицу ладонью наотмашь:
– Думаешь, раз твой папаша учитель, то и бояться тебе нечего? Ты обычная тупая, глухая девка.
***
Елисей
Школа у нас не такая уж и большая, чтобы новости не разлетались по ней со скоростью 100 мегабит в секунду. Не прошло и получаса, как Захар Сыров из 11 «Б» вместе с дружками поиздевался над Надей, а я уже узнал об этом. Прямо во время урока вскочил и рванул в кабинет биологии, где у нас был урок. Влетел туда.
– Радугин, ты чего делаешь? – воскликнула учительница.
Не видя ничего перед собой, кроме Сырова, я ураганом пронёсся через класс в самую его дальнюю часть, где Захар, сидя на «камчатке», увидел меня и нагло ухмылялся. Не останавливаясь, я крепко врезал ему так, что Сыров полетел со стула на пол, а потом набросился на него с яростью дикого зверя.
Вокруг поднялся гам, крик, вопли. Я бил и бил, ногами и руками, отчаянно и пребывая в полном бешенстве. Лупил этого хама и издевателя так сильно, что на меня в конце концов набросились его одноклассники, схватили за руки и оттащили назад. Но не затем только, чтобы Захара спасти. Он, воспользовавшись моим беспомощным состоянием, вскочил с пола и стал бить кулаком в живот и грудь, из-за чего у меня выбило дыхание.
Не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы на подмогу не пришли Костик с Лёхой. Они, как и я несколькими минутами раньше, ворвались в класс и, раскидывая всех, кто попадётся на пути, прорвались к месту драки. Накинулись на дружков Сырова, и едва те отпустили меня, я снова бросился на Захара. Перед глазами стояла багровая пелена ярости. От одной мысли, что он мог сделать с моей любимой, я готов был вцепиться в него зубами.
Вскоре «камчатка» превратилась в место побоища. Мы втроём отбивались от приятелей Сырова чем попало. Кончилось тем, что в класс забежал охранник снизу, физрук Василь Василич, и вдвоём они нас растащили. Потом, конечно, сразу вызвали родителей к директору. Такое ЧП!
За мной пришла разбираться мама. Много ей пришлось выслушать. Но меня спасло то, что я почти отличник и никогда прежде не нарушал дисциплину. Ну, а Сыров… тот известный школьный хулиган, и его оставили после 9 класса только потому, что папаша богатый и оплатил капитальный ремонт актового зала.
– Отцу ничего не говори, – попросила мама, когда мы шли домой. – У него и так на работе сплошные проблемы, и если он ещё и об этом узнает... Если спросит, скажи, что когда ты сидел на уроке, или лучше...
Договорить она не успела. Из-за школы вышел мой отец и набросился на меня с кулаками. Мама закричала:
– Максим! Прекрати! Умоляю, ты же убьёшь его!
Папаша повалил меня на землю и отпинал. Мама, конечно, остановить его не смогла. Он же пьяный, как всегда. Через минуту остановился, тяжело дыша. Я лежал на асфальте, скрючившись и прикрыв голову руками.
– Отец тут из сил выбивается, чтобы хоть как-то прокормить сына, – заговорил отец, а этому паршивцу просто наплевать. Надо было сразу вышвырнуть тебя на улицу, как только ты родился. Если б выжил – значит, ты мой сын. Только так надо было тебя воспитывать. Твоя бабка именно так меня воспитала! А я не стал... и это моя вина, ничтожество!
Он схватил меня за шиворот, заставив подняться на ноги, а потом опять несколько раз ударил, целя в голову. Я устоял.
***
Надя
Я шла домой в полном шоке. Стала свидетелем той ужасной сцены, когда отец Елисея сбил его и стал бить ногами. В тот момент мне было так жутко, что я даже не смогла сдвинуться с места. Стояла за кустами сирени и наблюдала, кусая нижнюю губу до боли. Но ему, моему Елисею, было, конечно, намного больнее. Физически и морально… Я бы не выжила, наверное, если бы мой папа так со мной поступил.
Возле парка я остановилась, засмотревшись на афишу музыкального фестиваля – того самого, на который Радугин меня пригласил. Услышала позади шорох и обернулась. Это был Елисей. Подъехал на велосипеде и остановился. Вид ужасный: помятая и порванная испачканная одежда, всё лицо в синяках, разбита губа.
Он посмотрел на меня виновато и с горечью.
– Ты домой? – спросил.
– Угу, – промычала я, не зная, что ещё сказать.
– Так иди, – сказал Елисей почему-то и стал смотреть в сторону. Постоял так несколько секунд и поехал дальше.
Я стояла и молча смотрела ему в след. Он удалился на сто метров почти, потом вдруг резко затормозил. Развернул велосипед и сильно стал давить на педали, возвращаясь. Около меня сделал разворот, аж покрышки засвистели по тротуарной плитке. Посмотрел решительно в глаза и предложил:
– Садись! Мы же договорились. Садись. Держись крепко.
Я послушно села на багажник. Обхватила Елисея правой рукой, левой взялась за деталь велосипеда. По дороге сначала подумала, что он везёт меня домой, но оказалось – на тот самый фестиваль! Оставил велосипед на парковке, приковав к ограждению, и мы пошли туда, где на зелёной полянке, окружённый множеством людей, уже вовсю играл инструментальный оркестр.
Чтобы стало лучше видно и слышно, Елисей взял меня и повёл через толпу. Мы шли, он тянул мою руку за собой… в какой-то момент я отпустила его ладонь и остановилась. В тот момент, кажется, он всё понял. Что нам нельзя встречаться и быть вдвоём. Не потому, что есть какой-то там Захар со своими дружками. Просто мы двоюродные брат и сестра, хотя и не знали об этом ещё несколько дней назад.
Теперь знаем, и это всё полностью меняет.
Мы не можем быть вместе.
Но, простояв так несколько минут, я не выдержала и быстро пошла следом за Елисеем.
Мы провели на фестивале несколько часов, задержались на финальный концерт. Когда сидели на зрительской трибуне, случилась странная и забавная вещь: сверху оторвался и плавно спустился прямо на наши головы транспарант. Лёгкая ткань покрыла нас, сделав невидимыми для остальной публики.
И вот мы сидим вдвоём, слушаем прекрасную инструментальную музыку, и она так прекрасна, что у меня от радости и предвкушения грядущего расставания начинают течь слёзы. Нет, я не плачу и не рыдаю, это происходит само собой. Глядя на меня, Елисей медленно тянется и целует во влажную кожу. Туда, где пробежала солёная дорожка.
В тот момент я поняла, что нет на свете ничего прекраснее, чем находиться рядом с любимым человеком. Ощущать его запах. Слышать его дыхание и ощущать прикосновение губ к своей коже.
***
Елисей
После того, как я написал ЕГЭ, родители решили переехать в Питер. Я слышал утром, как мама говорила с соседкой, тётей Зиной.
– Счастливы, наверное? В Ленинград ведь уезжаете.
– Были бы деньги – осталась бы здесь, в родном городе, – ответила ей мама и добавила, укладывая вещи в машину. – Если б могли их заработать – не уезжали бы отсюда.
После этого я пошёл попрощаться с друзьями.
– Ты уезжаешь, потому что тебя полиция загребла? – спросил Лёха, вспомнив, как меня после драки с Захаром вызывали к участковому давать объяснения.
– Отца отправляют по работе в Питер, – соврал я. Не буду же им говорить, что он хочет теперь оказаться отсюда как можно дальше.
– Теперь станешь столичным пижоном, – на усмешкой заметил Лёха. – Рад, небось, что в метро будешь кататься?
Я пожал плечами. На черта мне сдалось это метро.
– А Надя знает? – поинтересовался Лёха.
Ударил в самое больное место.
Я отрицательно мотнул головой. Не нашёл время с ней попрощаться. Уроки кончились, в школе не увидеться, а домой к ней пойти… отец узнает – изувечит, чего доброго. Да и зачем ей теперь говорить? Между нами всё равно ничего быть не может. Она моя сестра. Двоюродная, но… всё равно, родственники.
– Мог хотя бы предупредить её, – нахмурился Лёха.
– Приеду в Питер – позвоню, – буркнул я. – Ладно, пацаны. Бывайте.
– Ты так и не повидаешься с ней, а? – заупрямился Митрофанов.
Вот же, блин, упрямый!
– Зачем мне её видеть? – пробурчал я. – О чём сказать? – стал заводиться. – Чтоб ждала? Пожелать счастливой жизни? О чём сказать?!
– А я откуда знаю! – рявкнул на меня Лёха.
Вот же зараза такая! Раззадорил до глубины души! Поздно вечером, – уезжать решили на следующий день, – я приехал к дому Нади на велике. Осторожно постучал ей в окно, и она почти сразу его открыла. Выглянула, глядя на меня полными надежды глазами.
У меня чуть сердце не развалилось на части.
– Надя, я уезжаю в Питер.
Она промолчала.
– Ты меня расслышала?
– И что? – спросила, глядя полными слёз глазами, от которых у меня ком в горле распух, мешая дышать и говорить. С трудом выдавил из себя:
– Уезжаю. Уезжаю!..
Помолчал, а потом не выдержал и добавил:
– Прости... За мою любовь. Прости... что я его сын.
Потом подумал и сказал зачем-то:
– Пожмём руки, – протянул первый. Надя, плача, протянула свою. Я взял её ладошку в свою, сжал несильно. Потом прошептал. – Любимая, будь так далеко, чтоб я не нашёл тебя.
Потом отпустил её руку, развернулся, схватил велик, прыгнул в седло и помчался прочь.
– Что ты сказал? – крикнула Надя мне в след. – Что ты говоришь? Повтори, что ты сказал!
Но я не стал останавливаться – слёзы душили, застилая всё вокруг.
