Всем привет, друзья!
ЭТА ГЕРОИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ, как и много других, ещё неведомых, жила совсем рядом с нами. Но чтобы дойти до нас, ей понадобились срок в 20 лет и далёкий кружной путь в десятки тысяч километров. Только теперь она долетела к нам с другого конца земли — из заокеанской Австралии. Долетела на крепких неутомимых крыльях большой человеческой дружбы, рождённой в огне великой войны.
Прошлой осенью советские писатели принимали в Москве своего австралийского товарища по перу Джона Мэнифолда. Это один из самых крупных и популярных поэтов современной Австралии. Поэт-коммунист, он выражает в своём творчестве думы и чувства трудового народа, воспевает природу своей страны, обращается к её истории. Кроме того, в городе Брисбэйне и в штате Квинслэнд, где он живёт, Джон Мэнифолд вместе со своей женой (тоже активной коммунисткой) известны как неустанные пропагандисты народной музыки. Они создали ансамбль народных инструментов и несколько кружков, которые бережно собирают и популяризируют образцы музыкального фольклора Австралии.
Как-то в дни пребывания в Москве Джон Мэнифолд сказал моим товарищам из Союза писателей, что он мечтал бы встретиться со своим старым другом, советским человеком, соратником по войне, которого он потерял из виду почти двадцать лет назад. И он рассказал историю этой дружбы.
В годы второй мировой войны Джон Мэнифолд был капитаном британской армии — командиром войсковых разведчиков в одном из английских соединений. Он принимал участие в открытии второго фронта — высадке союзных войск в Нормандии, а потом вместе с наступающими частями шёл через Францию, Бельгию, Голландию...
В начале 1945 года уже на территории Западной Германии, близ Ганновера, его разведчики освободили из гитлеровского лагеря большую группу пленных разных национальностей. «Это были поистине живые скелеты, — вспоминал Мэнифолд. — Мы отправляли их в тыл на лечение».
И вдруг один из этих «живых скелетов» подошёл к капитану Мэнифолду.
— Я не хочу ехать в тыл, я хочу воевать, — сказал он по-немецки. — Возьмите меня в свою часть. Я майор Красной Армии Николай Ткачук.
Выяснилось, что Николай Ткачук хорошо владеет немецким языком. Кроме того, прежде чем попасть в этот гитлеровский лагерь, он по заданию штаба французского антифашистского Сопротивления с группой партизан французов вёл разведывательно-диверсионную работу в Западной Германии и знал многие военные объекты врага. Как ни был он истощён и измучен лагерным режимом, англичане взяли его в свою часть.
По просьбе Николая Ткачука английские портные сшили ему советскую военную форму с погонами майора. Он хотел оставаться офицером своей родной армии, хотя пока и сражался с врагом в рядах армии союзника. Он участвовал во многих боевых операциях англичан и показал себя превосходным офицером — отважным и умелым. По словам Мэнифолда, он был настоящим героем, и корпусной генерал Хорокс высоко ценил знания, опыт и храбрость Николая Ткачука. Сам же Мэнифолд близко подружился со своим русским боевым товарищем. Их связывали не только взаимная симпатия и фронтовое солдатское братство, но и идейная близость, хотя Джон Мэнифолд в то время был ещё социалистом.
В мае 1945 года, когда окончилась война, Николай Ткачук возвращался на родину. Друзья крепко обнялись, и Мэнифолд, который тогда лишь начинал литературный путь, подарил на прощание товарищу только что вышедшую из печати книгу своих стихов. А Ткачук сказал ему:
— Слушай, Джонни, если у тебя родится сын, назови его моим именем в память нашей дружбы.
ОНИ РАССТАЛИСЬ и, казалось, навсегда потеряли из виду друг друга. Но австралиец не забыл своего обещании и выполнил его, когда в 1950 году в семье Мэнифолдов в далёком Брисбэйне родился мальчик. Этому мальчику сейчас четырнадцать лет, его зовут Николас Джон Мэнифолд, и по рассказам отца он хорошо знает и любит человека, в честь которого получил своё имя, — советского майора Николая Ткачука.
Мне самому не довелось видеть Джона Мэнифолда, но историю этой дружбы записала с его слов и передала потом мне консультант иностранной комиссии Союза писателей О. С. Кругерская, сопровождавшая Мэнифолда в его поездках по СССР. И я, узнав об этом, захотел разыскать Николая Ткачука и помочь двум боевым товарищам, разделённым сейчас тысячами километров материков и океанов, снова найти друг друга.
Ткачук — очень распространённая украинская фамилия. Об имени Николай не приходится и говорить. Ни отчества, ни места жительства своего друга Мэнифолд не помнил. Искать человека по таким скудным данным очень нелегко.
Но я мог прибегнуть к могучему и испытанному средству поиска — к телевидению. Я был уверен, что многомиллионная аудитория телезрителей, как всегда, горячо откликнется на призыв о розыске неизвестного героя и поможет найти Николая Ткачука. 20 марта в конце очередной передачи по Центральному телевидению «Рассказов о героизме» я пересказал историю дружбы советского майора и поэта из Австралии. Я обратился непосредственно к Николаю Ткачуку с просьбой, если он сейчас слышит меня, отозваться и сообщить свой нынешний адрес, а также просил телезрителей помочь в поисках этого человека.
Только на другой день я узнал, что происходило в это самое время всего в нескольких километрах от телевизионного театра, откуда шла передача, — в одной из квартир дома на Симоновском валу, где живут работники Московского автозавода имени Лихачёва. В этой квартире перед экраном телевизора сидели двое уже немолодых людей — муж и жена, рядом в кроватке спал больной ребёнок — их одиннадцатимесячный внук.
И вдруг как раз перед тем, как я начал рассказывать историю Николая Ткачука, ребёнок проснулся и заплакал.
— Выключи пока звук, — сказала жена. — Пусть он успокоится.
Она принялась укачивать мальчика, а мужчина, повернув звуковую ручку телевизора, продолжал смотреть на онемевший экран. Он видел, что я о чём-то рассказываю, но невдомёк ему было, что говорю именно о нём и обращаюсь прямо к нему. Ибо человека, сидевшего у телевизора, звали Николаем Степановичем Ткачуком и он был тем самым советским майором, о котором шла речь, — другом Джона Мэнифолда.
Десять минут спустя в квартире раздался телефонный звонок. Родственница спросила Ткачука: «Ты слушаешь? О тебе говорят». Он кинулся к телевизору, включил звук, но было уже поздно — передача заканчивалась.
Я уже выходил из телевизионного театра, когда меня подозвали к телефону. Один из столичных телезрителей спешил сообщить, что Николай Ткачук живёт в Москве и в недавнем прошлом работал в Научно-исследовательском институте труда и зарплаты. Он объяснил мне, как позвонить в отдел кадров этого института, и на другое утро я узнал там адрес и телефон Н. С. Ткачука.
И ВОТ ОН СИДИТ рядом со мною, прислонив к стулу свою палку и костыль, болезненно худощавый человек с резкими глубокими морщинами энергичного лица, и рассказывает свою биографию, волнуясь и стесняясь слёз, которыми иногда невольно наполняются его глаза. А стесняться совсем нечего, потому что он рассказывает очень просто и скромно историю жизни, славной, мужественной и глубоко драматичной, в которой нерасторжимо сплелись вместе и величие и трагические противоречия прожитой нами эпохи. И в рассказе этом раскрывается во всей своей широте великолепный и цельный героический характер советского человека, бойца, коммуниста.
Сын рабочего, а потом красногвардейца из городка Каменки на Киевщине, Коля Ткачук с девяти лет начал свой трудовой путь учеником слесаря на сахарном заводе. В тринадцать он попал на фронт гражданской войны — стал воспитанником знаменитого конного корпуса Котовского. В четырнадцать он уже пролил кровь за Советскую власть — был ранен в бою как пулемётчик на одной из тачанок. Он рос «в пламени, в пороховом дыму» сражений с белополяками, с Врангелем, с бандами Антонова.
Кончилась война, и конники Котовского позаботились о своём юном товарище. Ткачука послали учиться сначала на рабфак, а потом в Харьковский институт механизации и электрификации. Он был студентом-стипенднатом своего кавалерийского корпуса — получал от него и денежное содержание, и одежду, и обувь. Институт он окончил за три года и стал инженером-автомобилистом. Перед войной он уже занимал пост главного диспетчера Московского автомобильного завода.
Он был забронирован как ответственный работник оборонного предприятия, и директор завода Лихачёв, человек влиятельный, не хотел и слышать о его уходе на фронт. Но Ткачук считал, что он, боец, уже «нюхавший порох», освоивший военную специальность инженера-танкиста, не имеет морального права оставаться в тылу. Против воли директора он добился того, что его призвали.
Осенью сорок первого часть, в которой он воевал, попала в окружение в Смоленских лесах под Дорогобужем. В отчаянной атаке на прорыв майор Ткачук был тяжело ранен и бездыханный остался на поле боя. Товарищи решили, что он мёртв, и жена впоследствии получила извещение о его гибели. Но когда гитлеровцы, занявшие этот район, вели в свой тыл захваченных ими советских бойцов, один из пленных заметил, что среди лежавших на земле трупов кто-то пошевелился. С простреленными ногами и пулей, засевшей в лёгком, Ткачука принесли в ближайшую деревню. Там его спрятали и лечили колхозники.
Едва начав ходить, он пошёл с группой таких же «окруженцев» к фронту. Его то вели под руки, то несли, то волочили на доске, а иногда он сам полз за товарищами. Так они прошли 120 километров по вражеским тылам, но около Сухиничей попались, переходя железную дорогу. Ткачука отправили в лагерь, сначала в Борисов, потом в Минск. В феврале 1942 года он снова бежал, добрался до Спас-Деменска и опять был схвачен. На этот раз его отвезли подальше — в Данциг. Но он бежал и оттуда, достал гражданскую одежду и, дойдя до города Стендаля, временно устроился работать у богатого крестьянина. Потом хозяин застал его за слушанием московского радио и передал в полицию. Теперь Ткачука увезли уже вглубь Германии, к французской границе. Однако и тут он не оставил мысли о побеге.
Он находился в рабочем лагере для русских, и никто здесь не знал, что этот человек — майор Красной Армии. В начале 1943 года ему удалось перебраться во французский рабочий лагерь — там легче было подготовить побег. Нашлись добрые товарищи — французский капитан Андре Газэ и бельгиец Людвиг Теджер. Они бежали втроём из поезда недалеко от Ганновера, когда их команду везли на работу.
В Ганновере беглецам удалось устроиться в команду вольнонаёмных французских рабочих. Этим уже полагался отпуск для поездки на родину, во Францию. Андре Газэ вскоре установил связь с представителями французского Сопротивления и устроил так, что весной 1943 года Ткачук оказался в качестве «отпускника» в городе Аббевиль в Северной Франции. Там он окончательно стал участником Сопротивления и под руководством представителя ЦК Французской компартии Андре Пьерара вёл разведывательно-диверсионную работу в близлежащих районах.
Ткачук владел немецким языком, и штаб Сопротивления решил послать его вместе с Андре Газэ в Германию. В форменной одежде и с документами немецких железнодорожников они ездили из города в город — то в Кёльн, то в Гамбург, то в Дюссельдорф, то в Берлин — и разведывали военные объекты врага, по которым потом английская и американская авиация наносила бомбовые удары.
С усмешкой вспоминает теперь Ткачук, как возмущались участники французского Сопротивления странной «разборчивостью» союзников в этих бомбёжках. Авиация США никогда не бомбила немецких военных заводов, которые в прошлом создавались с участием американского капитала. Англичане с такой же щепетильностью «щадили» заводы, построенные с помощью британских денег, как бы важны ни были эти предприятия для германского военного потенциала. Впрочем, разведка Сопротивления вскоре нашла выход — американцам сообщали координаты «английских» заводов и наоборот. Это действовало безотказно — денежные интересы союзника ни Англия, ни Америка щадить не собирались.
В январе 1945 года, когда высадившиеся во Франции союзные войска стояли у западных границ Германии, Ткачук и Газэ двинулись навстречу им в сторону Голландии. В районе города Бохольта обоих схватила полиция, и они оказались в лагере, откуда через несколько месяцев были освобождены английскими войсками. Дальше произошло всё то, о чём рассказывал Джон Мэнифолд.
МАЙОР НИКОЛАЙ ТКАЧУК вернулся на родину и почти год провёл в фильтрационном лагере на проверке. Когда казалось, что всё проверено и выяснено, его неожиданно арестовали и осудили по чудовищно нелепому обвинению.
Но героический характер человека скажется всегда, в любых, самых трудных обстоятельствах. Он непримирим, он не идёт ни на какие компромиссы с совестью и всюду сохранит высокое человеческое достоинство. Ткачук не смирился, он продолжал бороться за свою честь гражданина и коммуниста, требуя пересмотра дела.
После того как начался пересмотр прежних приговоров, в места заключения приехал ответственный представитель Министерства внутренних дел. Ознакомившись с делом Ткачука, он вызвал бывшего майора.
— Я могу пока что амнистировать вас, — предложил он. — А потом добивайтесь дальнейшего пересмотра дела.
— Нет, на это я не согласен, — решительно ответил Ткачук. — Мне надо всё или ничего. Я останусь здесь, пока мне не скажут, что я ни в чём не виноват перед Родиной.
И он остался до тех пор, пока из Москвы не сообщили о его полной реабилитации. Тогда он вернулся домой, в столицу, был демобилизован из армии и переведён на пенсию, как инвалид второй группы, награждён орденом Отечественной войны, послан на лечение. И хотя здоровье восстановить полностью не удалось — приходится передвигаться с помощью костыля и палки и носить в одном из лёгких гитлеровскую пулю из-под Дорогобужа, — он не сдался недугам, как никогда не сдавался врагам.
Несколько лет Ткачук прослужил в Институте труда и зарплаты. Он — автор многих брошюр и статей о передовом опыте на заводах и первой вышедшей в Союзе книжки о бригадах коммунистического труда. Потом его свалила болезнь, и пришлось оставить эту службу. А поправившись, он вернулся в свой старый коллектив — на Автозавод имени Лихачёва, с которым связана вся семья Ткачуков: здесь 17 лет проработала его жена, а сейчас трудятся сын и невестка.
Уже посланы длинная телеграмма и письмо в Австралию Джону Мэнифолду, о котором Николай Степанович сохранил самые душевные воспоминания. Товарищи на заводе, слышавшие рассказ по телевидению, встречая Ткачука, горячо жмут руку, поздравляют его и спрашивают:
— Что ж ты ничего не говорил? Как же мы не знали?
Увы, как часто задаём мы такой вопрос, казалось бы, хорошо знакомым нам людям. Как плохо мы порой знаем наших товарищей по работе, соседей, друзей. А он повсюду рядом с нами, этот человек особой удивительной судьбы. Он стоит за станком в том же цехе, работает на том же поле, живёт от тебя через лестничную площадку или в соседней избе, сидит в одной с тобой комнате за конторским столом. Только вглядись в него попристальнее, разговорись с ним подушевнее, заставь подробнее рассказать о прожитом и пережитом. И сквозь обличье простого, скромного, заурядного, на первый взгляд, человека вдруг проглянет во всей своей чистоте и цельности большой героический советский характер.
С. С. СМИРНОВ (1964)
★ ★ ★
ПАМЯТЬ ЖИВА, ПОКА ПОМНЯТ ЖИВЫЕ...
СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!
