Отрицательное отношение к «Домострою» как литературному памятнику, а еще больше как к символу «средневекового» и жестко иерархизированного быта возникло в России в первой половине XIX века, когда образованное общество, собственно говоря, и познакомилось с этим памятником литературы благодаря изданию 1841 года. Тогда-то и родились те стереотипы, те мифы, благодаря которым принято не любить «Домострой». Попробуем разобраться, сколько в этих представлениях правдивого.
Крепостное право
Легко предположить, что публицисты, писатели XIX века — как славянофильского, так и западнического толка — говоря о «домостроевщине» русской жизни, имели в виду вовсе не русское общество первой половины XVI века, а современную им дореформенную, николаевскую Россию. Что они, А. И. Герцен, Ф. И. Буслаев, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов и многие другие, называли «домостроевщиной»? Очевидно, тот жизненный уклад, то миросозерцание, которое веками определяло русскую жизнь и породило самое страшное (для автора того времени уж точно) ее явление — крепостное право, самый главный пережиток древнерусской старины. Этот миф опровергнуть проще всего, потому что он не имеет вообще никаких оснований в тексте «Домостроя». Действительно, крепостное право в том виде, как оно дожило до 1861 года, сформировалось только в конце XVII века. И если какой-то его аналог существовал в веке XVI, то автор-составитель «Домостроя» Сильвестр менее всего причастен к его апологетике. Более того, в письме к сыну он как раз хвалится тем, чего не сделали даже многие декабристы, — освобождением зависимых от него людей:
Из темниц и больных, и пленных, и должников из рабства, и во всякой нужде людей по силе своей выкупал я, и голодных как мог кормил, рабов своих освободил я и наделил их, а иных и из рабства выкупил и на свободу пустил я; и все те наши рабы свободны, богатыми домами живут, как ты видишь, молят Бога за нас и во всем нам содействуют. А если кто и забыл нас — Бог его да прости во всем. А теперь домочадцы наши живут все свободны, и у нас — в своей воле; видел ты сам, чадо мое, многих ничтожных сирот, и рабов, и убогих, мужского полу и женского, и в Новгороде и здесь, в Москве, вскормил и вспоил я до зрелости, обучил, кто чему способен, многих и грамоте, и писать и петь, которых иконному письму, в каких и книжному искусству, тех серебряному делу, и прочим всем многим ремеслам, а кого и торговому научил делу.
(Послание и наставление отца сыну; текст, несомненно принадлежащий отцу Сильвестру и явно лежащий в основе некоторых частей собственно «Домостроя».)
Самодержавие
Второй объект ненависти… В «Домострое» царь и государева служба упоминаются не так уж часто. В 5-й главе авторы указывают на то, что очень важно верно служить царю, повиноваться ему как Богу и никогда «ложно не говорить перед ним». Дважды составители текста указывают на то, что благочестивый хозяин должен регулярно молиться «за царя и великого князя (имярек), всей Руси самодержца, и за его царицу великую княгиню (имярек), и за их благородных чад, и за братьев его и за бояр, и за христолюбивое воинство, и о победе над врагами, и об освобождении плененных, обо всех священниках и иноках — по всякой просьбе за всех христиан, и за хозяев дома — мужа и жену, и за чад и домочадцев, и обо всем, что им надобно, если в этом нуждаются». Но если перейти от религиозного почитания царя к конкретике, окажется, что в тексте об этом сказано не так уж и много. Говорится, что нужно вовремя платить налоги, в том числе «разные царские подати», а еще лучше делать это заранее, чтобы не набежала пеня и проценты по задолженности. В «Послании и наставлении отца к сыну» особенно подчеркивается, что, занимая важный государственный пост (сын Сильвестра Анфим был высокопоставленным сотрудником таможни), важно избегать всяких хитростей (то есть коррупционных схем), ссор и волокиты и довольствоваться только государевым жалованием… Больше о взаимодействии хозяина дома (как основного субъекта экономической жизни) с государством мы не узнаем ничего.
Действительно, в XVI веке русское регулярное государство только формируется, и автору «Домостроя» до того же чиновничества нет почти никакого дела. Разве что пару раз он сетует на то, что сотрудники приказов «на людей в силу власти своей накладывают тяжкие дани и всякие незаконные поборы», то есть выступает в качестве критика зарождающейся бюрократии. Но в том-то и дело, что «Домострой» — это описание относительно автономного (то есть свободного) хозяйствующего субъекта, у которого, по сравнению с сегодняшним днем, очень мало обязательств перед государством, а обязательства перед обществом — скорее морального характера. Конечно, идеальная явно очень богатая усадьба, описанная «Домостроем», — это не хутор исландского викинга, максимально независимый и не имеющий над собой никакой центральной власти, но это и не современное домохозяйство, которое не может и шагу ступить без справок и согласований. Очень характерно, что в «Домострое» слова «государь» и «государыня» чаще всего означают хозяина и хозяйку дома. Замечательно написал советский историк А. С. Орлов: «Государство представляется в виде соединения семейных очагов, замкнутых «подворий», из которых каждое повторяет монархическую систему управления. Будучи замкнуто, каждое подворье живет совершенно эгоистично; оно собственно чуждо, даже враждебно своему соседу, как бы оправдывая замечательный эпитет Лермонтова в «Песне о купце Калашникове»: «а что скажут злые соседушки». Сносятся эти подворья между собой с опаскою и с непременным соблюдением некоей морали в отношениях». Но независимость этих подворий одно от другого и от государства можно трактовать и по-другому — как проявление свободы, индивидуальности, субъектности, то есть всего того, в чем «Домострою» часто отказывают. А где субъектность, там, конечно, и возможность морали, нравственного отношения человека к человеку.
Засилье Церкви
Тут-то, казалось бы, не о чем спорить: «Домострой» — это ведь, по сути, духовное поучение, адресованное мирянину, каждое действие которого должно сверяться со Священным Писанием, сопровождаться молитвой, а каждое знаковое событие вроде свадьбы или похорон предполагает присутствие священника. Некоторые исследователи даже говорят, что «Домострой» — это попытка адаптации монашеского уклада к мирскому общежитию… Но поспорить все-таки можно: когда писатель XIX века читал «Домострой», он представлял себе Святейший правительствующий синод во главе с обер-прокурором, полностью подчиненный монарху, духовную цензуру, особенно активную при Николае I, и все ту же бюрократизацию, проникающую и в церковные учреждения. Церковная жизнь никогда не была идеальной, но все же в XVI веке она отклонялась от идеала совсем по-другому. В «Домострое» молитвенная, литургическая жизнь — это не то, что навязывается человеку — какому-нибудь филокатолику П. Я. Чаадаеву или атеисту А. И. Герцену — извне, а то, что является частью общественного договора, то, чем человек с детства дышит, чем живет. «Домострой» лишь благословляет общий настрой жизни и призывает к большей духовной активности. Между автором и читателем не чувствуется никакого зазора.
Телесные наказания
В книге этому посвящено не так уж много места. В 21-й главе, являющейся компиляцией из библейских текстов и святоотеческих поучений, дается общее «теоретическое» обоснование использованию телесных наказаний — они необходимы для сохранения целомудрия, для обережения ребенка и подростка от соблазнов. А вот в 42-й главе мы узнаем — и это куда интереснее — об условиях применения наказания к слугам и, очевидно, к детям.
Во-первых, телесное наказание применяется не сразу, а только после дознания и разговора с обвиняемым, и только если «слову жены, или сына, или дочери слуга не внимает, наставление отвергает, не слушается, и не боится их, и не делает того, чему муж, отец или мать его учат».
Во-вторых, наказание всегда совершается наедине, то есть к телесному насилию не присоединяется психологическое — публичное унижение.
В-третьих, само наказание регламентируется: «по уху, ни по лицу не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным и деревянным не бить. Кто в сердцах так бьет или с кручины, многие беды от того случаются: слепота и глухота, и руку и ногу, и палец вывихнет, наступают головные боли и боль зубная, а у беременных женщин в утробе повреждаются и дети. Плетью же, наказывая, бить осторожно…» Как видим, ограничение накладывается не только на «процедуру» наказания, но и на то, в каком состоянии находится «наказывающий»: в идеале он должен быть совершенно бесстрастен.
В-четвертых, после наказания хозяин обязан «пожалеть» слугу или ребенка, тем самым минимизировав психологический ущерб от неизбежной телесной боли. Наконец, в-пятых, и, вероятно, с той же целью, у слуги и ребенка всегда должен быть защитник, «адвокат», роль которого играет государыня-хозяйка: «госпоже же слугу защищать в разбирательстве, тогда и слугам спокойней».
Кстати, вопреки распространенному мнению, в «Домострое» отсутствуют прямые предписания относительно телесных наказаний для жены. Зато автор благословляет хозяина «следовать христианским заветам, жить с чистой совестью и по правде, в вере соблюдая волю Божью и заповеди Его, а себя утверждая в страхе Божьем и в праведном житии, жену наставляя и домочадцев своих — не понужденьем, не битьем, не тяжким рабством, а словно детей, что всегда в покое, одеты и сыты, и в теплом дому, и всегда в порядке». В «Послании и наставлении отца сыну», более личном, интимном тексте, Сильвестр и вовсе воздерживается от рекомендаций по поводу телесных наказаний. Что тоже свидетельствует о том, что автор-составитель считал их мерой крайней и далеко не всегда обязательной.
Положение женщины
«Какая скорбь должна была обнять ее и при самом слабом проявлении в ней мысли о своем человеческом достоинстве! Ведь она еще не была признаваема за человека. Мужчина еще не хотел иметь ее иною подругою себе, как своею рабынею» — так в четвертом сне Веры Павловны Н. Г. Чернышевский описывает социальное и духовное положение женщины в Средневековье.
Похож ли этот образ на государыню из «Домостроя»?
Последняя является полноправной хозяйкой дома, которая несет ответственность за слуг, за детей, за домашнюю работу, за прием гостей, за порядок и чистоту, за мир и спокойствие в доме и еще за тысячу мелочей, которые находятся в ведении государя — ведь именно ему адресован «Домострой» — но делегируются государыне. Она, как мы видели выше, выступает необходимым участником в разборе любого внутрисемейного конфликта. Государыня — это еще и «совещательный орган» при государе: «каждый день и каждый вечер, исправив духовные обязанности, и утром, по колокольному звону встав, и после молитвы мужу с женою советоваться о домашнем хозяйстве, а на ком какая обязанность и кому какое дело велено вести, всем тем наказать, когда и что из еды и питья приготовить для гостей и для себя». Как мы понимаем, результат совещания всегда зависит от того, какой полнотой информации обладают совещающиеся, и у государыни этой информации больше… Наконец, она подчиняется мужу, но муж вовсе не имеет над ней абсолютной власти, поскольку связан конкретными обязательствами: «ни мужу на жену не обижаться, ни жене на мужа — жить всегда в любви и в согласии». Если читать «Домострой» без идеологических шор XIX или XXI века, легко увидеть, что именно стремление жить «в любви и согласии» и является доминирующим настроением «Домостроя».
