С кино у писателя отношения складывались, казалось бы, замечательно: полтора десятка сценариев, восемь фильмов. Но если взглянуть на даты... при жизни - то фильм вышел только один! О Дзержинском. Всё остальное, даже "Мой друг Иван Лапшин", даже "Проверка на дорогах", даже абсолютный шедевр "Россия молодая" - всё посмертно. Запоздалое признание?
(Начало рассказа здесь:
Выработанная привычка писать "зрелищно", так, чтобы читатель мысленно видел происходящее, "как в кино" - вот что оценили кинематографисты. Перекладывать такую прозу в сценарии фильмов - одно удовольствие!
Есть у Германа маленькая повесть, выдержавшая, насколько знаю, лишь одно издание. "Здравствуйте, доктор". Повесть эта интересна своей абсолютной документальностью. Будь объёмом поменьше - назвали бы очерком. Ни одного выдуманного события, и даже ни одного выдуманного диалога! Но перенеси её на экран - получится эпос. Об одном из тех людей, на которых держалась страна.
Сам доктор Слупский Николай Евгеньевич рассказывал о себе неохотно: всегда некогда. Но даже отдельные эпизоды книги - готовые кинозарисовки!
Сентябрь 1920 года. Пятеро красноармейцев, уволенных в запас с направлением на учёбу, явились к профессору медицины. Профессор не в духе: заканчивается запас сигар и коньяков, а он привык... На вошедших смотрит с недоумением:
- Господин... гражданин... позвольте документы.
Один из красноармейцев вытаскивает свёрнутые документы из-за голенища.
- Вы носите свой матрикул в портянке? - осведомился профессор. Медленно, демонстративно натянул резиновые перчатки и развернул документы пинцетом... Все пятеро видавших виды краскомов побелели. На их глазах рухнуло и разбилось в пыль и прах то, что представлялось им чем-то вроде божества в науке. Но этот ничтожный человечишка набит знаниями.
(Так и встают перед глазами Неуловимые мстители, явившиеся учиться к профессору Преображенскому!)
Учились. И если профессор "пускался в заведомо подготовленные туманности", то "кухаркины дети", как он их называл, требовали разъяснений доскональных. Разъяснял голосом, скрипучим от бешенства. Потом удрал за границу и жаловался там на ужасных русских студентов, которые имели наглость вытрясать знания.
Так ведь учиться пришли! И все пятеро стали замечательными хирургами, а один из них, Слупский, по признанию коллег, гениальным. Но не только профессионализм. Главным было отношение к делу.
Отучился - получил назначение в Дружную Горку, где был единственный на всю округу здравпункт при заводе. Йод да бинты на случай производственной травмы, а со всем, что посерьёзнее, полагалось везти в Ленинград. И тогда начинающий врач предложил рабочим отработать один день бесплатно - в пользу будущей больницы. Согласились - и оборудование было закуплено. Буквально через неделю прооперировал работницу - одну из тех, кто отработала день "на больницу". Наглядно увидели, что такое "бесплатная медицина"! И тут же - донос: уволенный за воровство завхоз написал, что доктор - сын попа, и занимается незаконными сборами.
Сколько потом ещё было этих доносов, и даже арестов "до выяснения"! И "поповские" знания оказались не лишними: пришёл в церковь и попросил их чугунную ограду. Для больницы. Оторопели от такой наглости, пришлось доказывать им необходимость поддерживать медицину... с Библией в руках. Ограду получил!
Двадцать лет спустя больница уже состояла из одиннадцати корпусов, пять гектаров сада, свои огороды, грязелечебница и бассейн. Почему всё ещё не профессор, где карьера, где здоровое честолюбие?! А некогда - работать надо. По пять операций в день...
А потом была война. С первого до последнего дня доктор Слупский на передовой. Спал по два часа в сутки, сам удивляясь таким скрытым возможностям организма.
Нашёл способы обходиться без ампутаций - но когда было знакомить с ними учёное сообщество?! Работы опубликовали лишь после войны. Придумал делать лангеты из ничего не стоящей соломы - и тут поставили на вид, что "позорит Советский Союз, будто у нас марли не хватает". Да ведь действительно не хватало, а чтобы никого не позорить, плели соломенные лангеты по ночам. Во время операции осколок попал доктору в бедро. Истекая кровью, закончил.
А после войны оказалось, что возвращаться некуда: от больницы в Дружной Горке камня на камне не осталось! Перевели в Ленинград, но и там условия немногим лучше... Но вот, пригласили Николая Евгеньевича к ... немецкому солдату. Пленному. Что ж, война закончилась. Это в войну все "Фрицы" подлежат уничтожению, а теперь - посмотрим, что случилось.
Немец оказался студентом-филологом, попавшим под тотальную мобилизацию. И не то удивительно, что филолог, а то, что у него редчайшая аномалия: желудок в грудной клетке. КАК он вообще с этим оказался в армии?! Почему молчал? А он не молчал, докладывал - не поверили. Симулянтом обозвали - и на фронт.
Прооперировал. И потянулись к нему все пленные. Поставив на ноги несколько десятков бывших врагов, доктор обратился к ним с такой речью:
- Мне моих больных класть некуда. Потому что вы, чёрт бы вас побрал, больницу разбомбили. У вас в лагере есть больница, а у нас в Сестрорецке нет. Это справедливо? И меня подранили, хожу-хромаю. Поправил я вас - теперь буду являться только на взаимовыгодной основе. Тех русских, которые могли бы отстроить больницу, вы убили. Теперь вы мне больницу - я вам здоровьишко!
Нашлись среди немцев штукатуры, монтёры, арматурщики, водопроводчики. Больница была восстановлена.
А сколько пришлось исправлять чужих врачебных ошибок, причём халтурщики оказывались профессорами, забронзовелыми в своей непогрешимости! И сколько было смешного - если не смеяться, с ума ведь сойти можно?
Последняя глава повести - юбилей доктора. Шестьдесят лет. Приятно, конечно, когда поздравляют коллеги и бывшие пациенты, которых и не упомнишь, но когда праздновать? Работать надо. И сегодня ведь пять операций.
Когда повесть вышла в свет, Николай Евгеньевич ещё работал. Быть может, именно поэтому повесть не стала киносценарием, не была перенесена на экран? А ведь без "обобщений", домыслов и преувеличений, правдивый рассказ получается не хуже любого романа.
Однако именно "деревенский доктор" Слупский послужил прототипом героя трилогии "Дело, которому ты служишь". Не столько факты биографии, сколько характер.
А ведь надо бы мне трилогию перечитать. Читала в двадцать лет - показалась набором штампов...
