Основано на реальных событиях. Повествование ведётся от первого лица, но это лицо не автор, а сам герой рассказа.
– Училище, равняйсь! Под боевое знамя, смирно! Для встречи слева! На кра-Ул! – голос, многократно усиленный микрофоном гремел на всю Красную площадь.
Знамённый взвод красивым строевым шагом вынес боевое знамя к трибуне. Мы, молодые выпускники МВОКУ [1], застыли в парадном строю напротив Мавзолея.
– Училище, смирно! К торжественному маршу! – прогремел голос. – Побатальонно! На одного линейного дистанции! Первый батальон прямо, остальные напра-Во! Равнение направо! Шагом марш! – строй, печатая шаг по брусчатке, шёл мимо трибуны с почётными гостями и генералами во главе с начальником училища генерал-лейтенантом Иваном Афанасьевичем Магоновым.
Юные школьницы в пилотках, белых блузках и красных галстуках вручили молодым офицерам алые гвоздики, которые мы позже возложили к Мавзолею. Казалось, что всё это было ещё вчера, а сейчас я трясся в пыльном вагоне плацкартного поезда, слушая перестук колёс по рельсам. Пейзаж за окном постепенно менялся – поезд шёл на юг…
В военное училище я поступал, имея определённый жизненный опыт. За плечами остались полгода срочной службы и два года учёбы в институте. Выпустившись из училища в 1979 году, я получил назначение в разведбат Прикарпатского военного округа, но долго там не прослужил.
– Не хотите ли послужить в другом военном округе? – задал вопрос начальник политотдела дивизии, куда мы были вызваны вместе с товарищем.
– В каком, товарищ полковник?
– В Туркестанском, – неохотно выдавил начПО.
– Разрешите подумать, товарищ полковник?
– Люблю думающих людей. Вы же комсомолец! Партия на вас надеется, – ответил военачальник.
Узбекистан
Через два дня был готов приказ, моего согласия больше никто не спрашивал. Холостой, без связей «наверху» – идеальная кандидатура. 149 гвардейский мотострелковый полк, куда я получил назначение, уже был готов к отправке. Плацкартными вагонами, без оружия мы отправились до Термеза, что в Узбекистане. Ноль градусов, пронизывающий ветер, вокруг сопки, а под ногами грязь. Тыловики побросали матрасы прямо в грязь, подразделение же принялось разбивать палаточный лагерь. Жить здесь предстояло, как выяснилось позже, две недели, дожидаясь «партизан» с оружием. Про Афганистан мы ещё не знали, в прессе об этом не сообщалось. «Партизаны», находящиеся в запасе военнослужащие, были подняты по мобилизационному приказу, призваны на сборы в стоящие рядом кадрированные полки и спешно отправлены через границу. Вот мы и дожидались, когда они вернутся оттуда с оружием и техникой. Но на второй же день мне повезло.
– Для разгрузки прибывающих на станцию грузов нужен офицер и с ним 8 солдат. Кто желает? – объявил начальник штаба батальона.
– Я, я, я, – как в известном фильме вызвалось 7добровольцев.
Решили тянуть жребий, и удача улыбнулась мне. На станции стоял оборудованный вагончик, куда успешно поместились все. Местное население нас жаловало. Подкормить солдатиков, – носили плов, шашлык, бесплатно пускали в кино и баню. Я с бойцами катался, как сыр в масле. А вот грузы так и не пришли и в один прекрасный день ко мне обратился узбек, начальник станции.
– Лейтенант, вагоны надо бы разгрузить, с селитрой и углём. Деньги плачу, хорошие деньги.
Два вагона мы разметали за пару дней, и узбек честно отсчитал мне действительно большую сумму 300 рублей, которую я разделил на всех.
– Слушай, лейтенант, – заявил мне начальник станции на следующий день. – Ты мне помощь окажи. Подпиши бумагу, что ящики брал в часть. Холодно было, вот и взяли много-много ящиков. Чтобы тепло было, в костёр бросали, – узбек посмотрел на меня прищуренными хитрыми глазами.
– Ну а кто я такой? – возразил я. – У меня печати никакой нет.
– Ээ, дарагой, не надо печать, у нас подписи верят, – заулыбался железнодорожник.
Написав на листе бумаги, что военные брали для своих нужд недостающую тару, я размашисто подписался чужой фамилией: лейтенант Иванов. За что был удостоен чести отобедать у начальника станции дома. Мы сидели на подушках, ели плов и пили отвратную узбекскую водку.
Тем временем вернулись «партизаны». Навоевавшись за три недели, они просто бросали оружие в кучу и разбегались по окрестностям. Оружие вручалось бойцам, и на следующий же день произошёл несчастный случай. Полевая кухня на базе грузовика ЗИЛ-131, оборудованная котлами и всем необходимым для приготовления пищи на 200 человек – штука в полевых условиях крайне необходимая. За кухней закрепили двух поваров, один из которых решил пошутить над другим и заявил, что сейчас того застрелит. Видимо, в армейской школе поваров личный состав учили хорошо готовить пищу, а вот обращаться с оружием учили явно недостаточно. Не передёрнутый затвор, патрон в патроннике, раздался выстрел, солдат - повар наповал убил своего товарища. Кое-как приняв технику, мы покинули гостеприимный совхоз Сурхан Сурхан-Дарьинской области и на БМП[2] пересекли границу в сторону Кундуза. На дворе стоял январь 1980-го года.
Начало
Под Кундузом базировался штаб дивизии, наш мотострелковый полк, вертолётный, десантно-штурмовой полки и полевой госпиталь. Задачей являлось осуществлять контроль над территорией к северу, где располагались города Ханабат, Талукан, Кишим, Файзабат. Разместились в больших палатках, куда как раз помещался взвод, и стояли двухъярусные кровати. В январе в Афганистане хорошо. Прохладная погода около нуля, которую особенно начинаешь ценить позже, когда летом столбик термометра приблизится к 40-ка градусам в тени. Нас вскоре перебросили в Талукан, в здание заброшенной школы. Ночные патрули в городе, обучение механиков-водителей езде по гористой местности и пристрелка оружия на заброшенном грунтовом аэродроме – на данном этапе стояли такие задачи. В вырытый в конце летного поля окоп отправлялся боец, державший над бруствером длинную палку с приколоченной к нему фанерой. Сидеть в окопе держа шест, когда над головой у тебя свистят пули занятие не из приятных, даже страшное, и поначалу в окоп отправляли в качестве дисциплинарного наказания. Но дисциплина среди вчерашних гражданских оболтусов быстро росла и бойцы на данное мероприятие стали назначаться по очереди. Солдат отправлялся в окоп с рацией, нужна была обратная связь, иначе не набегаешься, считая попадания. Конечно, такая «колхозная» пристрелка требовала дисциплины и чёткого выполнения команд.
Заступив на дежурство в 22 часа вечера, взвод всеми своими тремя боевыми машинами пехоты патрулировал населённый пункт до 5 часов утра. Моя БМП имела бортовой номер 147, также во взводе имелись 148-я и 149-я машины, последнее обозначение совпадало с номером нашего гвардейского стрелкового полка. Видимо поэтому машина № 149 удостоилась чести подвергнуться самодеятельному усовершенствованию. К корпусу БМП умельцы из ремонтного подразделения приварили миномёт «Василёк»[3] со вставляемой с казны кассетой на 4 мины. Получилось грозное оружие, в случае надобности мины вылетали одна за другой, тук-тук-тук-тук, но можно было стрелять и в полуавтоматическом режиме одиночными выстрелами, в дальнейшем мы неоднократно использовали возможности мобильного скорострельного миномёта. Орудие «Гром» смотрело вперёд, миномёт – назад, в случае надобности машина быстро разворачивалась и обстреливала склон. Такая установка миномёта противоречила штатной, под весом громоздкого тяжеленного «Василька» машина просела, потеряла в скорости и возможности взбираться в гору, но зато резко повысила его тактическую подвижность. За миномётом закрепили бойца из десанта, в одном лице исполнявшего обязанности наводчика, заряжающего и подносчика выстрелов, никакого положенного по штату расчёта у нас, конечно же, не было. Талукан, хоть и назывался городом, представлял собой большой кишлак с ларьками вдоль центральной улицы, где днём восседали торговцы, продававшие всякую всячину, дефицитную в те времена в СССР. На ночь ларьки закрывались на замок, размером и крепостью похожий на наш почтовый и у некоторых бойцов велик был соблазн поживиться японским товаром. Но я строго настрого запретил трогать ларьки. Кажущаяся беспечность по их охране могла выйти нам боком – если бы что-то произошло, то выстрелить по нам из гранатомёта не составило бы никакого труда. Был случай в самом Кундузе, когда из гранатомёта сожгли две машины. Но солдаты вскоре организовали дневной «законный» бизнес. Один из постов находился недалеко от Талукана, рядом с мостом. В бинокль было видно, как туда потянулись местные жители с канистрами. И вскоре все солдаты ходили в модных солнцезащитных очках, коих в 80-м году в СССР было не сыскать днём с огнём. Командование смотрело на это сквозь пальцы, в конце концов, парни в любой момент могли расстаться с жизнью или получить увечья, так пусть у них будет хоть такая маленькая радость. Однажды кто-то из бойцов притащил коробку с аккуратно запакованными японскими лезвиями. Вот это была большая удача. Электричество в Афганистане практически отсутствовало, только в расположении полка стоял дизель - генератор и бритьё обычным станком со вставленным туда быстро тупившимся советским лезвием доставляло проблемы и отнимало время.
В ночь с 21-го на 22-е марта я заступил на дежурство. Обычное, ничем не примечательное несение службы, но откуда же мне было знать, что именно в эту дату у них празднуется мусульманский новый год? Проезжая вдоль одного из богатых домов мы услышали выстрелы и раздающиеся через усилитель призывные крики на местном языке. Крики нарастали, им отвечал хор голосов невидимых людей. Я доложил по команде. Через пару минут сквозь треск рации раздался сонный голос ротного.
– Рулет-3, приказываю людей успокоить, крики прекратить. – Ротный тоже, видимо, не знал о Новрузе.
Рулетом-3 был я, командир 3-го взвода 4-й роты. Какие-то умники в штабе дивизии придумали позывные, наверное, с целью повеселить личный состав. В соседней, 5-й роте позывной был «банан», а в 6-й – «ампула».
Проезжая вдоль длиннющего и высокого дувала, окружавшего дом, с места наводчика я швырнул через забор несколько гранат ф-1. Следом мы выехали на пустырь, развернулись и встали напротив дома с тыла. С его стороны по нам тут же открыли автоматный огонь.
– Сдай назад, – скомандовал я механику-водителю.
Машина дернулась от слишком сильного нажатия газа и рывком влетела в широкую канаву, сев на нос и на корму, вхолостую вращая гусеницами. К тому же под углом, мордой вверх, так что стрелять не было никакой возможности. Вот же чёрт! Огонь уже вёлся не из-за дувала, а со стороны группы деревьев слева от дома. По мощным всплескам пламени, хорошо видимым ночью, я определил, что огонь ведётся из пулемёта.
– Слышишь стрельбу? – связался я по рации с командиром второй БМП взвода.
– Да, товарищ лейтенант.
– Езжай на звук и вытаскивай нас!
Машина подъехала и встала впереди.
– Что сидишь? Выпрыгивай и цепляй трос, – бледный механик-водитель дёрнулся, но остался на месте.
– Товарищ лейтенант, я боюсь, – произнёс боец.
– Ну а летать мы не умеем! Залез сюда, так вытаскивай.
За каких-то две минуты механик достал тяжеленный трос, размотал его, зацепил за две машины и нас выдернули.
Но в целом крестьяне в Талукане относились к нам нормально. После дежурства я выдвигался на окраину, на место нашего базирования, а местные мешочники уже шли на рынок. В первый раз через солдата таджика я приказал им запрыгнуть на броню и привёз на место. Понимали они его долго, но потом сами с удовольствием запрыгивали на БМП вместе со своими мешками.
Однажды во время дежурства моя БМП выехала за пределы городка.
– Товарищ лейтенант, в туалет хочу, – раздался голос солдата узбека из десанта.
– Так иди или мне с тебя штаны снять?
– Товарищ лейтенант, я мусульманин, а мы на кладбище стоим, вера не позволяет, – ответил солдат.
– Иди тогда, ищи место, – присмотревшись, я увидел в темноте отдельно стоящие двухметровые шесты с привязанными на конце лоскутами. Это было заброшенное кладбище.
Афганцы хоронили своих мёртвых не в гробу, а в саване, втыкая в землю 2-3 метровый шест с разноцветными лентами или лоскутами, привязанными сверху. Я слышал, что по их поверьям, когда лоскуты выцветут, то человек уже в раю.
Весной в Афганистане пастухи гонят на север огромные отары овец. Одно такое стадо шло мимо нас.
– Давай барана, – ткнул я пальцем в отару.
– Не могу дать, – перевёл таджик Турсунов слова пастуха, выглядевшего чернее афганцев, может быть курда или просто сильно грязного.
– Давай барана. Кто их считает? – снова заявил я, и Турсунов принялся переводить.
– Считает, считает, хозяин считает, не берите барана, – на ломаном русском затарахтел таджик, на пушту он объяснялся лучше, чем на русском.
– Да и чёрт с ним, – махнул я рукой, баран нам и не был нужен.
– Ташакор, ташакор, – закивал головой пастух, что по-афгански означало «спасибо».
Однажды меня послали сопроводить санитарную «буханку» с раненым афганцем в госпиталь в Ханабаде за 70 километров от Талукана. Выехали днём, приехали после обеда, и механик-водитель запросился остаться переночевать.
– Устал я, товарищ лейтенант, – с раннего утра у них были занятия.
– Команда вернуться сегодня, я поведу.
УАЗ «буханка» шёл 60 километров в час, я держался за ним, на пологом спуске перед мостом отпустил газ и машину начало бросать по асфальту.
– Не хватало ещё разбиться без всякого боя, – мелькнула мысль.
Вот он мост! Я понял, что лечу мимо и нога вдавила газ до упора. Машина цепанула гусеницами асфальт, проскочила мост и взлетела на подъём. Чуть передохнув, продолжили путь, благополучно вернувшись в расположение.
Вскоре произошёл случай, изменивший моё сознание и отношение к этой войне. Мой товарищ по училищу и службе в Прикарпатском округе Сергей Фатеев сопровождал штабной КУНГ в соседнюю роту, в город Кишим. Аббревиатурой КУНГ назывался закрытый металлический кузов, Кузов Универсальный Нулевого (или нормального) Габарита, устанавливаемый на ЗИЛ или Урал. Дороги как таковой там не было, в Афганистане вообще мало дорог в нашем понимании, гористая местность и уже на обратном пути, не доезжая 10 километров до расположения, БМП подорвалась на фугасе. Сергей, находившийся на месте оператора-наводчика, успел сообщить по рации. Приказом по дивизии было определено, что все офицеры обязаны передвигаться на месте наводчика. Мы рванули туда. Сергей сумел выпрыгнуть и отстреливался до нашего приезда, механик-водитель погиб и сгорел. По прибытию тут же подорвалась другая машина. Механик погиб. Машина полыхала, а мы залегли и ждали, когда взорвётся боекомплект. Он рванул, башню сорвало и отбросило метров на пятьдесят. Командир роты дал команду извлечь останки погибших. Солдаты отказались, пришлось пойти мне. Взяв лопату, приступил к работе. От погибших остались скукоженные фигуры, размером с годовалого ребёнка, с трудом напоминавшие человека. По сути, только позвоночник, прилипший к оплавленному железу, и череп, размером с кулак. И запах, тошнотворный запах горелого человеческого мяса, проникающий до печёнки и вырывающий у тебя всё нутро. К горлу подступала тошнота, но я отскрёб останки и сложил их на плащ-палатку. На обратном пути я ехал на броне. Мимо шли крестьяне, похожие на тех, которых мы не так давно подвозили на рынок после дежурства. Рука дёрнулась передёрнуть затвор и разрядить рожок, но усилием воли я сдержался. Ужасный запах преследовал меня ещё долгое время.
Продолжение следует
[1]МВОКУ – Московское высшее общевойсковое командное училище имени Верховного совета РСФСР
[2] БМП-1 — советская гусеничная машина пехоты. Первая в мире серийная плавающая машина, боевая масса 13 тонн, экипаж 3 чел., десант 8 чел. Выпускалась с 1966 по 1983 г.
[3] 2Б9 (2Б9М) «Василёк» — советский возимо-буксируемый и самоходный автоматический гладкоствольный миномёт 82 мм.
